Его турецкий роман
Шрифт:
Али не рад моему появлению?
– Знакомься, Надя. Это Владимир Коваленко, мой сосед по этажу.
– Надя? Русская? Твоя землячка, небось?
"А ведь я даже не знаю, в каком городе она живет", - подумал Пругов.
– Да, мы с Андрюшей живем в одном городе, - улыбнулась Надя и посмотрела на Пругова, словно ждала его поддержки.
– Более того, - поддержал он ее, - в одном доме. Под одной крышей, так сказать.
– А здесь встретились совершенно случайно, ага?
– весело спросил
Вован.
– Бывает. Выпьем водочки, а, Олегыч?
– Нет, Володя,
Пругова Надежда.
– Понимаю, понимаю. Не дурак…Да, Олегыч! Завтра я планирую в
Стамбул махнуть по делам фирмы. Не желаете компанию составить?
Вставшая было Надежда, снова опустилась в кресло.
– А вы в котором часу хотите выехать?
– заинтересованно спросила она у Коваленко.
– Зови меня Вованом, Надюха. Без церемоний. Путь до Стамбула не близок, больше пятисот верст. Встану пораньше, часов в шесть, и ту-ту.
– Вова вытащил из кармана ключ от автомобиля.
– О! "Пежо" взял напрокат. А то, махнем, Олегыч? Ты ж в Стамбуле не бывал. А мне в дороге веселее будет. И сменишь за рулем, когда устану. А?
Пругов посмотрел на Надежду и прочел в ее глазах желание ехать в
Стамбул.
– И денег с тебя брать не буду, - уговаривал Пругова Вован.
– А в
Стамбуле базар почище, чем в Измире будет. И товаров в Стамбуле навалом. Я там одного торгаша знаю. Не одного, ясное дело, но тот, про которого говорю - считай, друг мой. Правда, ухо с ним востро держать надо. Я привык, и ситуацию контролирую. А че? Решишь прибарахлиться, я помогу. Оденем и обуем и тебя и Надюху твою. На родину с ног до головы в кожу одетые вернетесь!
– Мы бы прокатились с тобой, Володя…, - начал Пругов.
– Так и поехали!
– …но мы с Надюшей решили завтра в аэропорту Измира билеты обменять и улететь первым же рейсом. Дела неотложные возникли.
– Говно вопрос! Улетите из Стамбула. В Стамбульском аэропорту билеты поменяете. Жалко обратно мне придется одному ехать. Но хоть в один конец вместе. Ну, че?
– А поехали!
– весело согласился Пругов.
– А молодец!
– обрадовался Вован.
– За это надо водочки жахнуть.
– Завтра за руль, - напомнил Пругов.
– А мы по чуть-чуть.
– Я буду коньяк!
– Надя была довольна решением Пругова ехать.
– Выключи ночник, - тихо попросила Надежда, выйдя из душа и нерешительно остановившись на пороге комнаты. Белое банное полотенце, которым она опоясалась, пропустив его под мышками, так сексуально подчеркивало ее формы, что Пругов почувствовал, что у него отвисает челюсть.
– Э-э-э…, - невнятно замычал он, помахивая рукой в воздухе и пошевеливая пальцами, предлагая Надежде этим жестом то ли сбросить полотенце, то ли постоять так еще немного, дать ему вволю налюбоваться зрелищем.
– Выключи, пожалуйста, - повторила она еще тише.
– Ну, начинается!
– капризно пожаловался на судьбу Пругов, но ночник послушно выключил.
Надя подошла к кровати и осторожно присела на край.
– Я боюсь, - прошептала она.
– Ты говорила, что ты жуткая трусиха, но еще ты говорила, что со мной
тебе "ни на чуточку" не страшно.– Пругов осторожно вытащил завернутые концы полотенца у нее из-под мышек и, скинув его на пол, прижал трепещущую Надежду к себе. "Какая она мягкая и теплая", - подумал он.
– Я боюсь, что покажусь тебе холодной.
– Ты горячая. Мне даже кажется, что у тебя жар.
– Это из-за того, что я стояла под горячим душем. В ресторане я чуть-чуть замерзла и хотела согреться.
Пругов, обхватив Надю со спины, ласкал ее грудь и покрывал поцелуями шею и плечи.
– Постой.
– Она попыталась высвободиться.
– Я хочу сказать.
Прежде чем я стану твоей, я хочу объяснить, оправдаться.
Понимаешь…, все эти годы с мужем, я делала /это/ по обязанности.
Надо и все. Я так говорила себе, я настраивала себя на то, что надо потерпеть и скоро все закончится. Я не получала удовольствия и не стремилась его получить. И теперь я боюсь. Боюсь, что я себя испортила, что я не смогу так, как нужно. Что я… Господи, что я говорю?
Надежда повернулась к Пругову и…, они оба потеряли голову.
Страхи Надежды оказались напрасными. Страсть и желание победили комплексы. И не только Надины комплексы, Пругов начисто забыл о собственных сомнениях в мужской состоятельности, которые хоть и крайне редко, но все-таки иногда закрадывались в его душу. Такие сомнения есть у каждого мужчины, прочно шагнувшего в шестой десяток.
Теперь Пругов не думал о сомнениях, они просто перестали существовать. Он любил свою Надежду страстно, с сумасшедшим неистовством, и она отвечала ему той же страстью и тем же неистовством. Они не могли оторваться друг от друга даже для того, чтобы хоть немного отдохнуть. Они были двумя элементарными частицами, которые существовали где-то и как-то, гуляли по свету, летали в вакууме, подчиняясь закону броуновского движения, и даже не подозревали о существовании друг друга. Но вот они встретились, их неотвратимо потянуло друг к другу, и они слились в единое целое. И не было сил, способных разорвать эту связь.
Но забрезжил рассвет. Начиналось утро следующего дня. Нужно было подниматься.
– От этого умирают.
– Надежда в изнеможении откинулась на подушку и сказала ласково: - Прикури мне сигарету, Андрюшенька. Покурим, и будем собираться в дорогу.
– Я не могу, - ответил Пругов, - я умер.
– Ты не можешь умереть, ведь я жива. Ты забыл? Мы умрем в один день.
– Ты тоже умерла, только ты об этом не знаешь.
– Да, ты прав, я умерла. Ха! А вот и нет, умела не я! Умерла та, что была до тебя. Теперь я - другая.
– И я другой. Мне никогда не было так хорошо, как этой ночью.
– И мне.
– Нет, - вздохнул он, - встать сейчас - выше моих сил.
И он снова стал покрывать Надино тело поцелуями. Неясный свет освещал их ложе и ту, которая была для него дороже всего на свете.
Он увидел шрамы на ее животе. Шрамы пересекались в одной точке, чуть выше пупка, и создавали какой-то странный узор в виде звезды.
Или скорее в виде распластанного осьминога, присосавшегося щупальцами к животу.