Его волшебное прикосновение
Шрифт:
– Нет. – Она не позволит ему уйти от ответа. – Ты ведь уже объяснял, что эти падшие женщины совершенно порабощаются своими плотскими желаниями.
– Ну, я говорил не совсем так.
– Я хочу знать, что вызывает такие чувства? Кто здесь начинает, мужчина или женщина?
Он поднялся, поправил сюртук и сцепил руки за спиной.
– Почему ты спрашиваешь?
– Так я и думала. Здесь все не так просто, как ты утверждал. И я спрашиваю, потому что хочу знать, как возникают эти приливы страсти? Ты говорил, что женщины просто воображают себе это, да?
Дэвид прокашлялся.
– Возможно.
– Но
– Селина, ты такая… Ну, я полагаю, что это возможно, но я не уверен, – ответил Дэвид и покраснел.
– Ага, может, это происходит от того, как мужчина смотрит на женщину? И этот взгляд пробуждает в ней страсть и желание?
Дэвид подошел поближе и сосредоточенно посмотрел на Селину.
– Откуда такие мысли? Она не испугалась.
– Ниоткуда. Скажи, Дэвид, может, то, как мужчина прикасается к женщине… если прикасается… Это только мои размышления, но мне кажется, они затрагивают существо вопроса. – Ее голос затих. Дэвид совсем не походил на человека, который видел рациональное зерно в ее словах. Он выглядел очень рассерженным.
– Кажется, Селина, мне следует навестить экзотический дом мистера Иглтона.
Джеймс вернулся домой вместе с Вонтелом. Тайное наблюдение за развлечениями Лечвитов в так называемом спортивном клубе и последующий разговор с дядей Аш-ус-тусом совершенно испортили настроение Джеймсу.
– Он сказал, что останется в Дорсете, – сказал Джеймс и прошел в холл, оставляя грязные следы на черно-белой мраморной плитке. – Старик может создать ненужные осложнения.
Вонтел проследовал за ним в библиотеку.
– Но ведь ты добился того, чего хотел! Маркиз согласился с тем, что ни мисс Селина, ни Годвины не узнают, кто ты на самом деле, пока ты не дашь ему знать. И он также согласился не говорить никому о смерти твоего отца.
– Бог мой! – Джеймс рывком снял перчатки. – Это невероятно, но мой дед ничего не сказал своему старшему сыну о причинах изгнания младшего. Но по поведению дяди ясно, что он ничего не знает.
– Твой отец говорил, что старый маркиз был очень скрытным, – тихо произнес Вонтел. Джеймс обернулся к нему.
– Мой отец обсуждал это с тобой?
Несмотря на промозглый холод, в котором они провели последние восемь часов, Вонтел был в своей обычной темно-синей тунике. Он стоял, широко расставив ноги, и задумчиво смотрел прямо перед собой, теребя черную бороду, – И когда мой отец рассказал тебе про моего деда?
– Когда был в угрюмом расположении духа, во время болезни твоей матери.
Джеймс закрыл глаза. Столько воспоминаний нахлынуло на него!
– Почему ты никогда не упоминал об этом?
– Ты не спрашивал. Собственно, твой отец не говорил со мной, он просто размышлял вслух в моем присутствии, зная, что об этом никто не узнает.
Глубокая печаль, отчаяние от невосполнимой утраты и ненависть переполнили душу Джеймса. Он верил, что чудовищная несправедливость ускорила смерть его родителей.
– Вонтел, мне всегда казалось, что если бы отец не был так удручен смертью матери, с ним никогда не случилось бы это несчастье.
– Трудно сказать, Джеймс.
– Но почему
он никогда не обвинял моего деда?– Не знаю. Похоже, он смирился с тем, что у его отца была причина для такого решения, и он был убежден, что именно Годвины выдумали ее. Мистер Фрэнсис был проницательным человеком, поверь мне, Джеймс. И прости своего деда.
– И разделайся с Годвинами, – тихо добавил Джеймс. – Главное, чтобы маркиз сдержал свое слово и не проболтался.
– Не сомневайся в этом, – ответил Вонтел. – Он ведь относится к тебе как к своему сыну.
Джеймс кивнул и бросил снятую накидку на диван.
– Черт, я не был готов к такому утреннему развлечению. Эти Лечвиты настоящие подонки. – Пьяная оргия, за которой Джеймс наблюдал, скрываясь у полуразрушенной церковной стены, все еще стояла у него перед глазами..
– Пусть Лечвиты и их развлечения тебя не волнуют.
Главное, чтобы они не мешали нашему делу. Джеймс угрюмо сжал челюсти.
– Но они не посмеют прикоснуться к Селине, – прошептал он.
Ему показалось, что в темных глазах Вонтела сверкнула веселая искорка.
– Что в этом смешного? – рявкнул он.
Лицо Вонтела сделалось совершенно бесстрастным.
– Ничего, мистер Иглтон. Я уверен, вы хотите уберечь мисс Селину от развратных утех Лечвитов, чтобы самому воспользоваться ею. И едва ваша цель будет достигнута, судьба этой девушки больше не будет волновать вас.
– Вонтел, дискуссия окончена. Будь так добр, позови Лиам.
Вонтел стоял, переминаясь с ноги на ногу.
– Она очень упрямая девушка, – выдавил он наконец.
– В самом деле? Я благодарен за это замечание. Так ты передашь ей, что я ее жду, или мне самому отправиться на ее поиски?
– Передам, – ответил Вонтел, не двигаясь с места. – Ты центр Вселенной для этого ребенка.
Джеймс хотел было что-то сказать, но отвернулся к окну и стал наблюдать за серыми дождевыми облаками. Он не спал с того момента, как вернулся из дома Годвинов. Противоречивые мысли о Селине и о том, чего он в действительности хотел добиться от нее, не давали ему покоя. Он проходил до трех утра, пока не появился Вонтел с докладом о своих наблюдениях.
Не оборачиваясь, Джеймс ответил:
– Лиам больше не ребенок. И ее злые проделки не должны сходить ей с рук.
– Лиам – нежное и очень хрупкое создание, Джеймс.
– Чушь!
Как только он завладеет сокровищами и выдворит Годвинов из Найтхеда, он забудет о Селине.
– Я сейчас позову Лиам, Джеймс.
– Хорошо, – ответил тот, не оборачиваясь Эта нежная, доверчивая девушка с золотистыми волосами отдавалась ему так, как ни одна из женщин, которых он знал. И даже без финального акта, не погружаясь в нее, он испытал невероятный восторг. Она думала, что сама контролирует свою судьбу. Он был ее искренним другом, который скомпрометировал бы ее, чтобы избавить от брака с Лечвитом. Он усмехнулся. А она отплатит ему «чувствами». Господи! Эта маленькая глупышка ничего не знает, даже того, что значит быть скомпрометированной. Но какой талантливой ученицей оказалась маленькая Селина в науке страсти! И скоро ли он отважится дать ей новый урок? И сможет ли он устоять и не взять у нее то, что она предлагала по своей наивности? Дверь тихо скрипнула.