Эхо забвения

Медленно провёл ладонью по двери и толкнул её шире.

Макс стоял у окна, руки в карманах, расслабленный, спокойный. Он смотрел на улицу, как будто наблюдал за чем-то интересным.

Я вошёл в комнату, оглядываясь. Всё идеально. Чисто.

Голос сорвался почти на шёпот:

— Где девушка?

Макс не шелохнулся. Не повернул головы, не вздрогнул, только спокойно, лениво спросил:

— Какая девушка?

Я моргнул. Голова словно провалилась в пустоту, мысли — как спутанные провода, из которых невозможно вытянуть логичную цепь.

— Уже… не важно, — выдохнул я, сам не понимая, почему говорю именно так.

Макс на секунду замер, затем, всё так же не глядя на меня, медленно спросил:

— Как ты себя чувствуешь?

Голос был низким, спокойным, тянулся вязко, как мёд, но почему-то оставлял холодный осадок.

Сглотнул сухость в горле.

— Не знаю… — сказал я едва слышно.

Тишина между нами вытянулась. В воздухе повисло что-то неуловимое, как будто комната больше не принадлежала дому, как будто я был здесь уже лишним.

Разговор шёл медленно, почти шепотом. Как если бы каждое слово нужно было вытаскивать из плотной темноты.

— Ты чувствуешь? — вдруг спросил Макс.

— Что?

— Запах, — голос его был тихим, почти ласковым.

Я хотел было сказать, что нет, но вдруг что-то изменилось. В комнате будто стало тяжелее дышать. Незаметно, поначалу почти неощутимо. Я втянул воздух снова.

Глухая пыль. Сырая, застоявшаяся, забивающая лёгкие.

Металл. Резкий, чуть отдающий ржавчиной. Он всегда был здесь? Почему я чувствую его только сейчас?

Картинка перед глазами дрогнула, словно в зеркале, в которое бросили камень. Очертания комнаты подёрнулись рябью, края предметов стали расплываться, как будто их затягивала невидимая сила. Свет стал мерцать, а стены будто дышали, сжимаясь и разжимаясь в такт с моим собственным пульсом. Я моргнул, пытаясь сфокусироваться, но пространство продолжало плавиться, теряя чёткость. Я отчаянно цеплялся за реальность, но она таяла у меня на глазах.

Я снова вдохнул. Пыль. Металл. Запах старого дерева. Он въедался в кожу, в мысли, заполнял собой всё, оставляя после себя что-то щемящее, болезненно знакомое.

— Алекс, — голос Макса был рядом. Спокойный. Почти утешительный.

Пауза. Долгая, тянущаяся, словно он позволял мне самому дойти до ответа.

— Ты знаешь этот запах.

Я знал. Но не хотел вспоминать.

Глаза жгло, будто от едкого дыма, веки налились свинцовой тяжестью, но я не мог заставить себя моргнуть. Хотел отвернуться, но взгляд оставался прикованным, словно невидимая сила удерживала его там, в этом моменте, который начинал рвать реальность на части. Запах пыли и металла всё сильнее впивался в нос. Горло сдавило.

Я знал этот запах. Я помнил его.

Тот самый сарай, в котором мы с Максом прятались, когда не хотели идти домой. Где хранили найденные на улице мелочи, спрятанные сокровища, где делились секретами, строили планы, ускользали от наказаний. Это было наше место. Наш маленький мир, где никто нас не трогал. Где мы были только мы.

Где Макс…

Края комнаты начали расплываться, линии предметов теряли чёткость, как размазанные на мокром холсте. Вспышка. Свет дрогнул, стены исчезли, и меня вырвало в другое время, в другое место. Перед глазами вспыхнуло воспоминание.

Ощущение детской уверенности, что я знаю, где он. Конечно знаю. Он всегда прятался в одном и том же месте. В тёмном углу сарая, за старыми коробками и полками, заваленными отцовскими инструментами. Я знал это так же, как знал его смех, как знал, что он всегда выходил, когда я начинал искать его всерьёз.

Я ворвался в сарай, улыбаясь, стараясь сдержать смех, и сделал вид, что ищу его вслепую. Взял со старой полки пару вещей, переставил их, будто проверяя укромные места. Засмеялся, поднимая крышки ящиков, громко хлопая ими.

— Ну где же ты, Макс? — тянул я нарочно медленно, слыша его тихий смешок из угла.

Он любил этот момент. Любил смотреть, как я будто бы прохожу мимо, любил свою удачную нычку. Я знал это. Я всегда знал.

— Наверное, ты сидишь вот тут! — выкрикнул я, шутливо тряхнув старые полки, заваленные тяжёлыми ящиками.

Макс наконец вынырнул из своего укрытия, смущённо усмехнувшись, вытирая пыль с ладоней. Я повернулся к нему, глядя прямо в его смеющиеся глаза.

Тот последний взгляд, который мы встретили.

Ящик с инструментами дрогнул. Дерево скрипнуло, металлический грохот разорвал тишину.

Всё случилось за долю секунды.

Я помню, как улыбался ему. Как смотрел прямо в его ясные, радостные глаза. Он доверял мне. Он только вылезал.

Но ящик уже летел вниз. Тень от него мелькнула перед глазами Макса, на мгновение скрыв его лицо. Воздух дрогнул, будто пропуская удар, который ещё не произошёл. Слишком тяжёлый. Слишком быстрый.

Я не успел ничего сказать. Он даже не успел испугаться.

Глухой удар. Всплеск чего-то тёплого. Макс рухнул на пол. Его губы приоткрылись, но звука не было.

А я всё ещё смотрел в его глаза.

Глаза, в которых ещё мгновение назад был смех. Весёлый, тёплый, чистый — тот самый, который я знал всю жизнь. Но он исчез. Секунда, и вместо него пустота. Непонимание. Как будто Макс не верил, что это происходит. Как будто он пытался понять, почему. Его радость замерла, застыв в полупроявленном выражении, а затем угасла, оставляя только безмолвие.

Глаза, которые больше никогда не увидят меня.

Но когда я моргнул, сквозь пелену слёз передо мной больше не было взрослого Макса.

Он стоял маленьким. Пятилетним. Таким, каким я видел его в тот день. В том сарае. В той последней секунде.

Мир качнулся. Я рухнул перед ним на колени, больно ударившись о пол, но не чувствовал ничего, кроме разрывающей грудь боли. Слёзы жгли глаза, катились по лицу, но я уже не пытался их сдерживать. Я схватился за его крошечные руки, вцепился в них, будто они были последней связью с тем, что я когда-то любил больше всего на свете.