ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки
Шрифт:
Сначала Минос приказал Дедалу возвести Лабиринт, темную постройку без окон и со множеством путаных коридоров, но с единственным выходом, чтобы там поселить Минотавра и чтобы ни сам Минотавр, ни отданные ему на съедение люди не могли бы выйти на волю. Дедал построил Лабиринт. В нем разнообразные пути и тупики пересекались подобно извивам равнинной реки, текущей то вправо, то влево. Сам строитель с трудом находил здесь обратный выход.
Затем Дедал украсил дворцы и храмы городов Крита. На царских пирах гости поднимали чаши, изваянные его резцом. Когда в них наливали золотистое вино, на дне чаши начинали
Сын Дедала, прекрасный юноша Икар, перенимая мастерство отца, и сам уже делал красивые вещи из серебра и слоновой кости, и его работы вызывали восхищение и похвалу. Но часто, оставив резец или молоток, бродил Икар у берега моря, слушая его вечный немолчный гул, и мечтал о том, как бы вырваться из плена на волю. Он жадно всматривался в синее небо, такое же, как в родных Афинах, следил за полетом птиц, свободно взмывающих в эту бездонную синь сквозь перистые облака. Но больше всего на свете любил Икар солнце — жаркое, сверкающее, слепящее и манящее. Встав на рассвете, когда звезды еще только смежали свои золотые ресницы и вечно юная Эос — богиня зари — открывала облачные свои врата солнечной колеснице Гелиоса, Икар выбегал к морю. Встречая выходящий из моря золотой диск, он радостно кричал, воздевая руки:
— Эвоэ, высокоходящий бог Гелиос! Ты прекрасен и могуч, ты щедр, как никто в мире. О как я люблю тебя, солнце!..
— В какой стороне наша родина, отец? — спрашивал Икар Дедала. — Неужели мы так и не увидим больше наши храмы, наши оливковые рощи?
— Мы бы могли, конечно, доплыть туда на корабле — не так уж далеко. Но царь Минос меня не отпустит, — отвечал ему Дедал.
Часто, провожая глазами свободный полет орла — царственной птицы Зевса, — Икар грустно говорил Дедалу:
— Отец, отчего мы не летаем? Неужели мы хуже птиц? Человек одарен высшей мудростью, твои руки способны на все, а мы осуждены ходить по земле и никогда не увидим небо вблизи. Ну почему же мы не можем так же плавать и в воздухе? Небо зовет меня, отец!
— Смирись, мой сын! Богами и природой нам суждено жить на земле. Так лучше трудом своим украшать землю и нашу жизнь на земле.
Но сыновьи слова о полете запали в сердце Дедалу:
— Пусть всем здесь владеет Минос, кораблями и морем. Воздухом он не владеет! Небо свободно! И мы откроем небо для себя, для своей свободы.
И дивный искусник Дедал погрузился в работу. Взяв тонкое полотно и скроив из него крылья, он начал прилаживать к ним перья: сначала большие — орлиные, маховые. За ними шли перья все меньше и меньше. Он связал перья посредине нитками, концы же прикрепил к полотну воском. Икар мял желтый воск, подавал отцу перья.
Но вот труд окончен. Дедал опоясал тело ремнями, вытянул руки вдоль крыльев, встал на краю обрыва, разбежался, взмахнул крыльями и, поддержанный встречным зефиром, легко поплыл в воздухе.
Потрясенный Икар смотрел на полет. Он кричал от восторга и хлопал в ладоши, видя отца в синеве.
Спустившись на землю, сняв крылья, Дедал принялся за вторые и скоро их закончил. И, глядя на них с надеждой, Икар снова мял ему воск. Подогнав ремни к стройному телу юноши, Дедал сказал ему:
— Ну вот и исполнена твоя просьба! Ты полетишь. Только, сын мой,
послушай. Нам нельзя опускаться низко: волны добросят водяные брызги, и крылья намокнут, отяжелеют. Подниматься слишком высоко тоже нельзя — солнечный жар растопит воск, которым скреплены перья. Лети за мной, держась середины.Рано утром, когда все во дворце еще спали, Дедал вывел сына к обрыву, и оба взлетели в небо.
Они пролетели над всем островом Критом. Ранний пахарь увидел их и подумал: «Боги, наверно, летят».
Так же подумал, опираясь на посох, пастух.
Вот миновали они один остров, уже пролетели другой и третий. Птицы летели над морем ниже их.
Быстро привыкнув к полету, почувствовав свободу, Икар вскинул голову к восходящему солнцу:
— Эвоэ, высокоходящий Гелиос! Вот я уже лечу к тебе! Скоро мы свидимся.
И тут, взмахнув сильнее крылами, Икар стал подниматься все выше, охваченный счастьем полета. Все выше и выше… Тогда Гелиос осыпал его своими жаркими поцелуями. Уже прохлада морская не умеряла их зной, и вот желтый воск начал таять, и перья из крыльев Икара начали выпадать. Голыми взмахивает он руками.
— Отец!.. — позвал Икар и, словно камень из пращи, понесся вниз, к морю…
Дедал оглянулся и увидел, что в морской пене плавают перья. Он снизился, и — о ужас! — на прибрежном камне, что выдавался из воды, увидел сына. Кровью было облито смуглое стройное тело, переломаны руки и ноги.
— Сын мой единственный! — в горе воскликнул Дедал. — Сын мой! Зачем же не послушался ты моих советов?! Близко уж родина наша!
— Мне ее не увидеть, — слабо ответил Икар. — Но сбылась моя мечта. Я видел вблизи небо и солнце! Я порвал земные оковы! Мечте же стоит пожертвовать жизнью. Хотя и недолго, но я был счастлив.
И несчастный отец предал погребению тело сына там, где он упал. С тех пор тот залив называется Икарийским.
Два наказания царя Мидаса
Была в древности в Малой Азии страна Фригия, в которой царствовал скупой и глупый царь Мидас.
Однажды бог вина и веселья Дионис заехал в гости к Мидасу, и старому скупцу пришлось устроить в его честь пир.
— Благодарю тебя, царь Мидас, за твое радушное гостеприимство, — сказал Дионис, уезжая. — Проси в награду все, чего ты хочешь.
Тусклые глаза Мидаса загорелись жадностью.
— Сделай так, — попросил он, — чтобы все, к чему я прикоснусь, превращалось бы тотчас в золото.
Дионис нахмурился.
— Хорошо, будь по-твоему, Мидас, — молвил бог. Завтра, как только первые лучи Гелиоса позолотят колонны твоего дворца, исполнится твое желание. Но смотри, кабы не пришлось тебе каяться.
— Нет, о великий бог, я не буду каяться: золото — цель моей жизни.
Дионис взошел на свою колесницу, и упряжка тигров помчала его. За ним тронулась в путь и вся шумная свита.