ЭХО. Предания, сказания, легенды, сказки

В волнении Мидас прохаживался по дорожкам своего сада. «Завтра, — думал он, — я все превращу в золото. Вот на клумбе растут белоснежные розы — золотые они будут еще прекраснее! Вот отягченная плодами яблоня. Гераклу, чтобы добыть золотые яблоки Гесперид, понадобилось идти на край света, и то он принес только три яблока. Я же буду иметь их сколько хочу».

Всю ночь не спал жадный царь, мечтая о грудах золота в своих подвалах. Так и не снимал он одежду и не ложился — ожидал первых лучей солнца, сидя в дубовом кресле.

Наконец Эос — заря — бросила в окна свой розовый свет, а за нею ярко сверкнул первый луч и озарил Мидаса. Тотчас дубовое кресло, в котором сидел царь, стало золотым троном. Мидас выбежал из дворца, бросился к розам, стал нетерпеливо прикасаться к ним. И розы одна за другою пожелтели. Он схватился за ствол яблони, и крупные красные яблоки и зеленые листья стали желтеть и превращаться в золотые. В полном восторге метался Мидас по саду от дерева к дереву, и скоро весь его сад пожелтел, звеня под порывами ветра, как египетский систр [5] .

5

Систр — древний египетский музыкальный инструмент, состоящий из металлических пластин.

Царь поднял с земли камень — и уронил его, таким он вдруг стал тяжелым. Мидас хлопнул три раза в ладоши. Явился дворецкий.

— Эй, поставь сюда кресло и созови всех моих рабов. Пусть они несут отовсюду камни.

Дрожа от радости, Мидас возлагал руки на камни и превращал их в золото.

— Эй, дворецкий! Сегодня будет пир. Созвать гостей и пригласить ко мне на пир красавицу Хризофилу!

К вечеру стали сходиться гости. В пышных носилках рабы принесли Хризофилу.

Как только она вошла в пиршественную залу, Мидас устремился к ней навстречу.

— О Хризофила! Если ты будешь ко мне благосклонна, то станешь богатейшею женщиной мира.

Но только Мидас положил руку ей на плечо, как краски сбежали с лица Хризофилы, руки утратили гибкость и застыли. Женщина превратилась в золотую статую.

Но Мидас не горевал.

— Так пусть же будет в моем дворце самая красивая в мире золотая статуя! — воскликнул он. — Поставьте ее на пьедестал, и начнем пир. Эй, виночерпий, налей мне фалернского вина!

Однако, взяв в руки кубок, который из деревянного сразу стал золотым, и прихлебнув вина, Мидас увидел, что кубок наполнился расплавленным золотом. Ему нестерпимо жгло губы и глотку. Мидас уронил кубок, расплавленное золото разлилось по скатерти, скатерть запылала. Зала наполнилась дымом. Забегали в ужасе гости. Закричали громко рабыни. Вслед за гостями Мидас выбежал из горящего дворца в виноградник. Там он бросился на колени и, воздев руки к небу, взмолился:

— Прости меня, Дионис, за мое неразумие! Мои подвалы полны золота, но оно не принесло мне радости. Мне стали недоступны столы с обильной пищей. Голод томит меня среди изобилия, и жажда жжет горло. Я сам этого захотел, но все же сжалься, молю, надо мной! Избавь меня от моего чудесного дара все превращать в золото!

И Дионис, самый веселый из богов-олимпийцев, сжалился. Зашелестели листья винограда, и Мидас услышал голос Диониса:

— Разве я не предупреждал тебя, глупый Мидас? Во зло употребил ты мою благодарность. Но чтобы ты не умер, задавленный своим золотом, ступай пешком по берегу реки Пактол до его истока близ горы Тмол и там, где он, стекая с горы, бьет с наибольшей силой, войди в водопад и окунись с головой. Там смоется твой грех и с ним проклятие золота!

Покинув свой опустевший дворец, Мидас отправился в далекий путь. Долго шел он, палимый солнцем, мучимый голодом и жаждой. И, наконец, дошел до истока реки Пактол. Он вошел в прохладные струи. Входя в реку, Мидас взялся рукой за прибрежную скалу, и в ней сейчас же проступило золото, а в воде заискрились золотые крупинки. С тех пор Пактол стал золотоносным, а в горе до сих пор видна древняя золотая жила.

Выкупавшись в Пактоле, Мидас утратил способность превращать в золото все, к чему прикасался.

Так закончилась эта история.

Но чтобы люди не забывали о ней, каждую осень деревья одеваются в золотые листья, как бы напоминая, что золотой цвет — это цвет смерти и что лишь зеленый — цвет жизни и надежды.

2. ОСЛИНЫЕ УШИ МИДАСА

Исцелившись от жажды золота, Мидас полюбил прогулки в лесах и равнинах и подружился с лесным богом Паном, веселым богом пастухов и охотников.

Пан взял семь тростинок разной длины, слепил их воском, прорезал отверстия — получилась семиствольная свирель — и начал играть.

Пастухи и поселяне, нимфы, обитательницы лесов и гор — дриады и ореады, услышав звуки свирели, сбегались слушать Пана.

Возгордился Пан и сказал:

— Ведь я играю лучше самого Аполлона.

Донеслась эта похвальба до Аполлона. Нахмурился златокудрый бог и вдруг явился пред играющим Паном и его слушателями.

— Ты хвалился своей игрой, — сказал Аполлон Пану, — что ж, вызываю тебя на состязание. Кто будет судьей в нашем поединке?

— Пусть будет судьей бог горы Тмол, — сказал Пан.

Тмол в знак согласия кивнул вершинами росших на нем деревьев.

При этом состязании присутствовал и царь Мидас.

Первым начал Пан. Зазвучали веселые переливы свирели. Они оглашали лес, подобно певчим птицам. А Пан играл все громче, все быстрее и кончил веселой руладой. Все смеялись и приплясывали.

Потом на середину зеленой лужайки вышел Аполлон. В струящихся складках его длинной хламиды переливались радужные солнечные отблески. Его золотые кудри были увенчаны венком из вечнозеленых ветвей лавра. Глаза его горели. В левой руке он держал киф ару [6] из индийской слоновой кости с украшениями из драгоценных камней.

6

Кифара — древнегреческий музыкальный инструмент.

Аполлон ударил по струнам. Полилась музыка торжественная и радостная, как восход солнца. Это была гармония небесных сфер. Даже ветер перестал шуметь вершинами деревьев. А вещие струны кифары звенели, словно ручей, пронизанный солнечными бликами. Звуки летели в синее небо и смешивались там с солнечными лучами. Они пели о радостях и горестях любви, о всей жизни человека и природы. И пока Аполлон играл, собрались вокруг лесные звери. Даже камни со склонов Тмола скатились вниз, чтобы лучше слышать его игру.

Когда Аполлон кончил, все с минуту молчали как завороженные.

Преклонились, зашумев зеленой листвой, деревья на склонах горы, и раздался голос Тмола:

— Друг Пан, ты играешь хорошо, но Аполлон играет лучше тебя. Преклони же свою свирель перед великим искусством!

Все присутствующие горячо одобрили приговор старого Тмола, один лишь Мидас недовольно сказал:

— Я не согласен! Конечно, златокудрый Аполлон играет хорошо, но слишком грустно и тихо.

Аполлон гневно взглянул на говорящего: