Экстрим на каникулах

– Аль, ты долго ещё? – крикнул Димон.

Ответа никто не услышал.

– Аля, ты куда за сумкой отправилась?

– Мне это не нравится, – Алиска встала и вышла в коридор. Мы пошли за ней следом.

Алевтина сидела на кровати, рядом на полу лежала её кожаная сумочка. Наше появление заставило Алю вздрогнуть, она резко вскочила с кровати, вытолкала нас из комнаты, хлопнув дверью.

– Я никуда не поеду! – кричала Алька, через закрытую дверь. – Не поеду. Уходите!

– Аль, ты чего, в чём дело?

– Не поеду я на пикник! Я ничего не хочу, мне надо побыть одной.

Мы слышали её шаги и шуршание, но когда Люська попыталась открыть дверь, Алевтина сорвалась на крик:

– Оставьте меня в покое! – Она упала на кровать, уткнулась лицом в подушку и разрыдалась.

Мы зашли в комнату. Сумки на полу уже не было, Алька рыдала навзрыд, нас её резкая смена настроения испугала не на шутку.

– Дело ясное, – сказала Люська, сев на край кровати. – Шашлык отменяется. Аля, мы тебя не оставим, скажи, что произошло?

Но Алька продолжала рыдать. Она проплакала без малого час, потом, не реагирую на нас, заснула. И так продолжалось до самого вечера: Алевтина или плакала, или погружалась в кратковременную дрёму, или лёжа на спине, смотрела в потолок. Люська с Алиской остались у неё с ночёвкой. Утром они сообщили нам с Димоном, что пока всё без изменений.

– Может, «скорую» вызвать? – неуверенно спросил я сестру.

– И что им сказать? Не знаю, Глеб… С ней явно что-то случилось, причём внезапно. Она пошла за сумочкой, а потом… – договорить Люська не успела. Алевтина встала с кровати, посмотрела на нас и заплакала.

– Аль, давай мы позвоним врачу, – Алиса попыталась обнять её за плечи, но Аля вывернулась.

– Не надо врача.

– У тебя что-нибудь болит? – допытывалась Люська.

– Нет.

– Хочешь есть?

– Только пить.

Когда Алиска принесла стакан кипяченой воды, Аля попросила нас не оставлять её одну.

– Пожалуйста, останьтесь со мной, мне страшно. Не уходите.

– Мы пробудем здесь сколько скажешь, не волнуйся.

Алька обняла Люську и заревела.

Вечером ей стало значительно лучше, Аля полила цветы, поела, потом снова взяла пластмассовую лейку.

– Аль, ты уже поливала цветы, – усмехнулась Люська.

– Разве? Когда?

– Десять минут назад.

– А-а-а… Ну да, поливала. А у нас завтра какой первый урок?

– История, – сказал Димон.

Алька растеряно осмотрелась по сторонам, будто оказалась в собственной квартире впервые.

– История, – повторила она. – Нам что-нибудь задавали?

– Давай ты ляжешь, – Люська повела её в комнату. – Отдохни немного.

– Останешься ночевать?

– Мы с Алисой останемся, а завтра вместе в школу пойдём. Только я к себе на пару сек смотаюсь, вещи возьму и учебники.

В полночь Люська позвонила мне на мобильный.

– Как Алька, – спешно спросил я, услышав в трубке голос сестры.

– Недавно уснула. Глеб, нам с Алиской кажется, она тронулась. У неё проблемы с головой, а я даже не знаю, к кому обратиться за помощью, и телефона её матери нет.

– Посмотрим, что будет завтра. Люсь, вы от неё ночью не отходите, спите по-очереди.

– Кого ты учишь, Глеб, – психанула Люська и отсоединилась.

Утром Аля выглядела уставшей, нервной, постоянно дёргалась, вздрагивала. Люська напоила её отваром пустырника, Алиса помогла собрать учебники и тетради.

В школу мы пришли в четверть девятого, и уже на первом уроке узнали страшную новость. В пятницу вечером в кабинете биологии, – а точнее в лаборантской – охранник обнаружил раненую Варвару Витальевну. Нашей учительнице и временному классному руководителю было нанесено два ножевых ранения.

В состоянии комы она находилась в одной из столичных больниц.

Глава вторая

Презумпция невиновности

Уроков, как таковых, у нас не было; в старших классах атмосфера царила не учебная. В классе стоял гул, мы сидели за партами, переговаривались, обсуждали, поражались. На учителей было жалко смотреть, попытка убийства Варвары Витальевны, да ни где-нибудь, а в стенах родной школы, явилась для них настоящим шоком.

В кабинете директора расположился следователь Огнищев, сам директор на время общения Огнищева с учениками, перебрался в учительскую.

Для беседы нас вызывали по одному, долго не задерживали, вопросы Огнищев задавал тактично, старался, так сказать, не травмировать неокрепшую подростковую психику.

Когда пришла моя очередь давать показания, я честно признался, что Варвару Витальевну видел в пятницу на предпоследнем уроке. Всё – больше ничего не знаю. Меня отпустили через пять минут.

Алевтину Огнищев продержал чуть дольше остальных.

– Мне сказали, ты дежурила в пятницу в классе, – спросил он у Али, подметив, как сильно дрожат у неё губы и трясутся руки.

– Да, дежурила, – Алька говорила тихим голосом, следователю приходилось напрягать слух и подаваться вперёд, чтобы слышать её слова.

– Во сколько ты пришла в класс?

– Точно не помню, где-то около четырёх часов.

– Ты была там одна?

– Мы всегда убираемся поодиночке. В других классах дежурных двое, а у нас… – Аля умолкла.

– А у вас? – задал вопрос Огнищев.

– Варвара Витальевна настаивает, что одного человека для уборки класса достаточно.

– Понятно. И долго ты убиралась?

– Минут тридцать, потом ушла домой.

– Приблизительно в половине пятого, так?

– Наверное, – Аля начала кашлять.

Следователь протянул ей стакан воды.

– Спасибо, – буркнула Алька, сделав несколько больших глотков.

– Вспомни, кто-нибудь заходил в класс, пока ты убиралась?

– Пришла Варвара Витальевна, она попросила меня уйти домой. Я ушла. Это всё.

– А, спускаясь вниз, кого-нибудь встретила?

– Я не обращала внимания на лица. Извините.

– Скажи, почему ты дежурила вне очереди. Твоя фамилия Нефёдова, у меня есть график ваших дежурств, – Огнищев отыскал среди бумаг лист формата А-4 и нашёл фамилию Альки. – В пятницу стоит фамилия Яковлевой Софьи. Дежурство Нефёдовой во вторник.