Эльфийский клинок

Ярким весенним утром они покидали Пригорье. Позади остались его добротные дома и высокий частокол. Их обогнал очередной патруль из десяти конных дружинников, поскакавших куда-то на юг. Обоз съехал с холма, на котором стояло Пригорье, и неспешно двинулся по укатанной южной дороге. Три дня пути прошли без происшествий, а вечером четвёртого, когда солнце уже приблизилось к западному горизонту, окрасив полнеба багрово-алыми красками, ехавшие впереди Рогволд и Дори внезапно подняли руки, указывая на расположенный на вершине придорожного холма одинокий чёрный камень. Фолко и Торин подъехали к ним. Трёхгранная каменная игла высотой в два человеческих роста стояла, намертво врытая в землю, а внизу, в ложбине, где меж двух холмов проходил тракт, Фолко разглядел арнорскую заставу. Он оглянулся – то здесь, то там по равнине были рассыпаны крохотные огоньки далёких деревень: в расположенных вдоль тракта поселениях путешественники получали кров и пристанище. Хоббит взглянул вперёд – там лежали непроглядные густые сумерки. Земли впереди них затягивали вечерние туманы, и ни одного огонька не было видно. Он с внезапной растерянностью глянул на Рогволда и вдруг понял, что означал каменный клинок, – они достигли рубежей Арнора. Впереди расстилалось Глухоманье.

Часть вторая

Глава 1 Южный тракт

Дул ветер, и ночной дождь мерно барабанил по натянутой над фургоном парусине, навевая сладкий сон. Фолко открыл глаза и поёжился – сквозь щели прорывались холодные струи воздуха. Рядом сопели под одеялами гномы, уже светало, и пора было подыматься. Хоббит вздохнул и сел, обхватив руками колени.

Третий день шёл с того памятного вечера, когда они миновали арнорскую границу, и шестой – с выхода из Пригорья; Фолко же казалось, что прошли долгие месяцы. Весь мир сжался до узкой придорожной полосы; однообразная лента старинного Южного тракта, именовавшегося ещё Неторным или Зелёным, шла напрямик через негустые леса и рощицы, перемежающиеся небольшими участками возделанных полей, пажитей и покосов. Дважды путь им преграждали протянувшиеся с запада на восток лесистые гряды холмов, невысоких и сильно сглаженных – далеко оттянувшиеся края Южного угорья, однако тракт не сворачивал, он рассекал бугры, словно исполинский меч; Фолко заметил, что кое-где ложе тракта было прорыто прямо в теле взлобков. Сумрачные еловые боры северного Арнорского плоскогорья уступили место рядам причудливо смешанных друг с другом клёнов и ясеней; словно сторожевые башни, по обочинам высились исполинские древние дубы. Попадались буки и грабы; вдоль придорожных канав уже алели яркие цветы. Тёплые южные ветры несли на своих могучих крыльях благоухание диких равнин Минхириата; от незнакомых ароматов и запахов у Фолко иногда даже кружилась голова. Пустые, безлюдные пространства пышно расцвели, избавившись от умелых, но временами докучливых человеческих рук. Сегодня, правда, вдруг задуло с севера; ночью хоббит не раз просыпался от холода.

Да, местность менялась, и прямо на глазах. Деревни стали редкими – расстояние между ними укладывалось в дневной переход; помня о недоброй памяти Западном тракте, Торин не рисковал останавливаться на ночлег в необжитых местах. Навстречу им попадалось всё меньше и меньше народа – шли только большими обозами, насчитывавшими до нескольких сотен телег и повозок.

Деревни тоже очень изменились, став крупнее и многолюднее. Каждую окружал уже не просто частокол, а настоящая крепостная стена, правда из дерева, а не из камня. Ни одна не обходилась без сотни дружинников; имелись специальные почтовые станции со сменными лошадьми, чтобы королевская эстафета могла как можно скорее достичь ворот Рохана. Сперва эти деревни казались Фолко надёжным прибежищем; однако два дня назад они наткнулись на большое, уже размытое дождями и поросшее буйной травой пепелище, и он понял, что здесь не всегда спасают и стены, и дружинники.

Однако пока удача сопутствовала им, и дорога была не слишком утомительной – ненамного труднее пути к Аннуминасу. На душе у Фолко было легко и как-то по-особенному ясно; сомнений и колебаний не осталось, он вновь поддался магии набегающей дороги и пока не заглядывал в будущее. Памятуя о походах Бильбо и Фродо, он каждый вечер тщательно записывал всё случившееся за день, даже мелкие пикировки между товарищами по отряду.

За короткое время Фолко сумел хорошо узнать своих спутников; и если неистовый Дори, велеречивый Хорнбори, осторожный и основательный Бран были знакомы ещё по Аннуминасу, то с остальными он сошёлся в пути. Вьярд был немного трусоват, любил пиво несколько больше других, зато оказался непревзойдённым мастером закалки стали, а также резьбы по камню; знал он и на удивление много старинных гномьих сказаний. Молодой Скидульф впервые выбрался за пределы своих пещер на севере Лунных гор, во всём слушался Торина и пока больше смотрел и слушал, чем говорил сам. Фолко показалось, что он несколько самонадеян, зато силён и безотказен в работе. Три сородича Торина – молчаливые Грани, Гимли и Трор – редко вступали в общие разговоры, предпочитали короткие и недвусмысленные фразы. Они шли в Морию драться и не скрывали этого, а с кем – это, по словам Трора, им было совершенно неважно. Балин, гном средних лет с севера Туманных гор, оказался, напротив, очень общительным, много беседовал с Фолко, выспрашивал его про эльфов, сам рассказывал много историй из прошлого своего народа; однако, когда приходила пора наваливаться всем миром на что-нибудь тяжёлое или неприятное или приходила его очередь чистить котлы и рубить дрова – он оказывался далеко не в числе первых. Зато он неплохо владел топором, что признавал даже такой мастер боя, как Торин. Земляк Балина Строн слыл знатоком орочьих повадок. Строн быстро сошёлся с Малышом – характеры их были схожи: оба весёлые, неунывающие, только Строн, как понял Фолко, умел смотреть и видеть глубже, чем Малыш, да глаза его выдавали немалый, подчас горький, жизненный опыт.

К морийцам – Глоину и Двалину – Фолко приглядывался особенно пристально и расспрашивал их больше других. Однако они мало что могли сказать – они покинули Казад-Дум уже давно и не были свидетелями тех пугающих событий, из-за которых отряд и шёл в Морию. Однако они прекрасно помнили расположение всех морийских чертогов, а главное – систему тайных знаков, позволявшую гномам особенно не утруждать себя запоминанием бесконечных схем запутанных подземных коридоров, – выучить её невозможно было и за всю долгую гномью жизнь. Глоин несколько походил на Хорнбори своим даром умелой и красивой речи, но никогда не говорил попусту. Двалин не уставал вздыхать о тех прекрасных временах, когда гномы-морийцы дружили с эльфами Остранны, вместе добывая знания и совершенствуясь в искусстве обработки металла. Он искренне горевал об этом, и Фолко понял, что для него прошлое по-прежнему живо, и ради того, чтобы вновь, в который уже раз, возродить Морию или хотя бы попытаться понять, что же творится там на самом деле, Двалин был готов отдать жизнь. В его серых глазах, редкого среди гномов цвета, читалась непреклонная воля, ни в чём не уступавшая воле Торина; хоббит проникся к Двалину большим уважением. Нечего и говорить, что оба морийца, как и положено гномам, превосходно владели оружием.

Гномы рассказали жадно слушавшему их хоббиту много интересного; после долгого пути с ними Фолко, наверное, знал об этом народе больше, чем кто-либо из живых или живших хоббитов, больше, чем даже старый Бильбо, – во время его странствий спутники с ним особенно не откровенничали.

Фолко старался записывать всё, что слышал, но особенно запомнились ему две истории. Одну чуть ли не в первый день пути по Южному тракту ему рассказал Вьярд, которого Малыш заменил на передке телеги. Старый гном пересел на время в седло. Его рассказ тёк медленно и спокойно, говорил он чуть напыщенно – ведь речь шла о невообразимо далёких днях Предначальной Эпохи, предания о которой ныне сохранились лишь среди гномов. Он говорил о временах, когда мир был юн, а Великого Дьюрина окружали немые, безымянные скалы. Первый Гном начинал с немногими товарищами; Перворождённые помогали им, и среди приближённых короля Казад-Дума умом, искусством и терпением выделялся гном по имени Трор. Он много времени проводил с эльфами, немало перенял у них, говорили, что и он был пленён неземной красотой Владычицы Галадриэль и, желая сделать ей достойный подарок, стал копить золото и мифрил. Однако тогда ещё было далеко до дней великой славы Чёрной Бездны, как звали Морию эльфы, её главные жилы ещё ждали своего часа, приходилось перелопачивать огромные массы пустой породы, и Трору это надоело. Он придумал и сделал чудодейственное сито, обладавшее способностью выбирать золото из всего, что набрасывалось в его зев. Достаточно было сыпать в него безостановочно даже самую бедную руду, чтобы в конце дня вынуть из него всё золото, что было рассеяно в пыль среди серого горного песка и каменной крошки. Труд облегчился многократно; гномы стали быстро богатеть, в Морию повалили переселенцы из Лунных гор, где к тому времени стало неспокойно – шла очередная война между людьми и орками. Трор накопил нужное ему количество благородного металла, выковал из него сказочно красивую диадему, украшенную покрытыми тончайшей резьбой бериллами, и подарил её Владычице. Сито теперь стало ему ненужным, и Трор попросту забыл о своём детище. Однако не забыли другие. Из-за него в Мории едва не вспыхнула самая настоящая война, и тогда Великий Дьюрин приказал Трору разбить своё творение. «Ну вот уж нет! – ответил Трор. – Я лучше уйду вместе с ним, если его существование грозит нашему братству!» Все стали умолять его остаться, и он, поколебавшись, согласился, но спрятал сито так, что до пробуждения Великого Лиха Дьюрина о нём никто ничего не слышал, ну а потом, понятно, было не до того. С тех пор среди гномов и живёт мечта – разыскать волшебное сито. Много полов и стен Мории было вскрыто и поднято неугомонными искателями, но тщетно…

– И очень хорошо! – прибавил от себя под конец Вьярд, но почему хорошо, так и не сказал.

Вторую историю, а точнее, короткую притчу, хоббиту поведал Балин.

– Почему Казад-Дум столь необъятен, а, как ты думаешь? – как-то сказал он хоббиту, посмеиваясь. – Думаешь, там работала целая прорва работников? Ничуть не бывало! Большая его часть построена при Дьюрине, когда ещё и гномов-то было совсем немного. Так слушай же! У гномов и гор – одни корни. Камни тоже могут говорить, а некоторые – даже двигаться. Было такое в Древние Дни, и, говорят, в те сказочные времена создавать великое Подгорное царство Первому Гному помогали сами горы – послав ему Ролштайн.

– Это что ещё такое? – удивился Фолко.

– Ха, Ролштайн! Это, сударь мой хоббит, такая штука, что можно весь мир по-своему переделать, и без всяких там… – Он оглянулся и быстро добавил: – И без всяких там колец и магов. Ролштайн был с виду самый обыкновенный камень, правда, довольно крупный, говорили, что примерно с молодого бычка. Он катился сам, понимаешь, сударь мой Фолко, он катился сам и прошибал тоннель в любой самой прочной скале. Тангару оставалось лишь идти за ним, словно пахарю за плугом. Так была проложена большая часть морийских коридоров и галерей… Но он мог катиться не только в толще скал, но и на поверхности.

Рассказывают, что именно Ролштайн помог Великому Дьюрину отразить первый натиск орков.

– А куда же он делся потом?

– Никто не знает, – вздохнул Балин. – Его разыскивали долго и упорно, причём не только гномы. Этим ведь куда как сподручно – рушить стены крепостей! Но все эти усилия пропали втуне, а у нас появилась пословица: если увидишь качающийся камень, не спеши кричать, что перед тобой Ролштайн – лучше сперва посмотри, кто его раскачивает!

Дождь тем временем утих, рядом забормотал и заворочался Торин – нужно было вставать. Начинался новый день их странствий: по расчётам Торина, сегодня им предстоял особенно тяжёлый переход – до следующей деревни было никак не меньше десяти лиг.

– Ты уже встал, Фолко? – удивился гном, поёживаясь от утреннего холода. – Беги тогда к хозяину, пусть завтрак подаёт. А я пока остальных разбужу.

Хоббит наскоро умылся в бочке с дождевой водой, стоявшей возле угла дома, и отправился к хозяину – пожилому хитрому пригорянину, уже лет тридцать живущему в этих негостеприимных местах. Выйдя от него на крыльцо, хоббит невольно остановился.

В просторном дворе, обнесённом крепким и высоким забором, кучкой стояли их фургоны, по ступицы утопающие в белёсой утренней дымке. Направо над забором виднелась высокая сторожевая вышка, налево – двускатные крыши соседних домов. Солнце едва-едва показалось из-за горизонта, небосвод был чист; день обещал быть жарким. Из-под фургонных пологов уже доносились голоса, появилась долговязая фигура Рогволда; Малыш и один из охотников, Глен, отправились к трактиру за завтраком, другие люди и гномы уже выводили коней и пони, начиная запрягать. Из-за угла вынырнул Торин вместе с Браном, рядом с ними шагал, умеряя шаг, командир местной арнорской дружины в синем плаще и с перьями цапли на низком воронёном шлеме.

– Так вы решительно хотите идти сегодня? Не лучше ли подождать с неделю, с севера ожидается большой обоз… – говорил на ходу арнорец.

– А что такое? – ответил вопросом Торин. – На дороге неспокойно, что ли?

– Не совсем, чтобы уж так неспокойно, – замялся арнорец. – Но недавно пришло сообщение, что немного южнее замечен подозрительный отряд. За ними гнались, но они рассыпались по лесам – поди выковырни их оттуда! А по тракту дальше – Сизая теснина, их излюбленное место!

Заинтересованные разговором, их постепенно обступили гномы и люди, среди них и Рогволд.