Элизабет Тейлор
Шрифт:
«Ей повезло, — сказал он. — Господь проявил к ней милосердие! Застрянь эта кость в дыхательном горле — и ей конец!»
На следующее утро газеты уже вовсю кричали о том, как Элизабет чудом удалось избежать смерти.
«Актриса едва не задохнулась во время предвыборной кампании», — вещала «Вашингтон стар».
«Элизабет Тейлор срочно доставлена в больницу. Она подавилась куриной косточкой», — кричала «Вашингтон Пост».
Один из помощников Эдди Миллера, вспомнив последний раз, как Элизабет Тейлор едва не отправилась на тот свет, в отчаянии отбросил газету: «Тогда она выиграла «Оскара», — воскликнул он. — А теперь, скорее всего, выиграет выборы!»
Его озабоченность имела под собой основания, ведь случай с куриной костью всколыхнул в сердцах многих избирателей сочувствие
Тем не менее, на самой избирательной кампании ее присутствия явно недоставало. Наконец, за несколько дней до выборов, ее выписали из больницы, и уорнеровский распорядитель сказал ей:
«Элизабет, уж если когда и требуется, чтобы представление продолжалось дальше, то именно сейчас».
Уорнер целиком был с этим согласен. Таким образом, Элизабет возобновила свои посещения залов Американского легиона, церковных подвалов и завтраков в сельских клубах.
«Я немного хриплю, — говорила она собравшимся, — но надеюсь, вам известна моя история. Я тогда здорово проголодалась. Я взяла себе кусок курицы, и одна кость просто не пожелала расстаться с моим горлом».
Когда толпа начинала бурно выражать свое сочувствие, Элизабет спешила добавить:
«Как мне кажется, я по натуре борец, что из любой схватки выходит живым. Иначе бы я просто не была здесь».
В день выборов, 7 ноября, Джон Уорнер отправился на избирательный участок, чтобы проголосовать за самого себя, в то время как его супруга, будучи британской подданной, осталась дома. После выборов они вместе с детьми поехали в Ричмонд, полакомиться жареным цыпленком вместе с губернатором Джоном Долтоном и его супругой, а заодно понаблюдать, как идет подсчет голосов. Уорнеры оставались в резиденции губернатора до часа ночи, когда, наконец, стали известны первые, пока еще неофициальные данные о том, что Уорнеру удалось с трудом, с перевесом менее чем в один процент обойти своего соперника. Из 1,2 миллиона поданных голосов у Уорнера был перевес всего в 4721 голос.
Шел моросящий дождь, когда их лимузин наконец подъехал ко входу отеля «Джефферсон». Уорнеры и чета Долтонов протиснулось сквозь орущие толпы, скандировавшие: «Мы хотим Джона!», «Мы хотим Лиз!»
Уорнер, взяв микрофон, произнес: «Мы с Элизабет... мы всей душой болеем за Энди и Дорис Миллер. В этой кампании в прошлом году нам пришлось начинать буквально с нуля, чтобы сегодня наконец выйти вперед».
Затем Уорнер засвидетельствовал свое глубочайшее уважение вдове Ричарда Обенсхайма, а также поведал своим сторонникам, что избирательная кампания явилась для него самым поучительным опытом в его жизни. Повернувшись к жене, Уорнер добавил: «А теперь я хочу представить вам еще одного участника этих событий, того, кто на протяжении всего этого времени неизменно находился рядом со мной».
Элизабет поднялась, прижимая к груди дюжину алых роз сорта «Американская красавица», и в этот момент ее приветствовал гром аплодисментов. Со слезами на глазах она поведала ликующей толпе: «Я безумно счастлива, потому что знаю, что вы сделали правильный выбор. Всех нас ждет блестящее будущее».
Она перевела взгляд на мужа и, закрыв глаза, произнесла: «Слава Богу. Слава Богу».
Уорнер извлек из кармана обрывок газеты и принялся размахивать им перед толпой. По его словам, это был гороскоп, опубликованный накануне в одной из ричмондских газет, в котором ему предвещалась победа.
Однако официально он смог отпраздновать эту победу только через три недели. Ему пришлось ждать, пока голоса не будут пересчитаны главным избиркомом штата, а там тянули с утверждением результатов до 27 ноября. Но и потом победу еще нельзя было считать окончательной, поскольку Эндрю Миллер еще официально не признал своего поражения. Согласно вирджинским законам, кандидат от демократической партии, имеющий отставание менее чем в 1% голосов, имел право потребовать их пересчета по каждому избирательному участку. Правда,
проигравший в этом пересчете должен был уплатить 125 тысяч долларов издержек — а подобную сумму Миллер мог наскрести лишь с большим трудом. Тем не менее, 7 декабря он заявил, что требует пересчета. Однако когда через десять дней ему так и не удалось представить чек на сумму 125 тысяч долларов, как того потребовал суд, Миллер был вынужден признать свое поражение. Сенатор Уильям Скотт сложил свои полномочия еще накануне, так, чтобы Джон Уорнер мог быть приведен к временной присяге и получить, таким образом, преимущество в двадцать четыре часа. Первая официальная церемония принесения присяги состоялась 3 января 1979 года в вирджинском Капитолии, где Элизабет, вся укутанная в мех серебристого песца, держала библию, на которой ее супруг поклялся соблюдать конституцию Соединенных Штатов.«Я испытала восхитительное чувство облегчения», — заявила она позднее. Когда губернатор Джон Долтон представил Джона, впервые в официальной обстановке употребив слово «Сенатор», Элизабет с чувством пожала ему руку.
16 января супруги выехали в Вашингтон, в Капитолий Соединенных Штатов, где новоявленный сенатор был еще раз приведен к присяге вице-президентом Мондейлом. Уорнер привез с собой все ту же библию, которую Элизабет держала в Ричмонде. На этот раз она была одета в ярко-синий костюм с белым меховым боа и наблюдала церемонию приведения к присяге с галереи для родственников. Вместе с ней была ее восьмидесятичетырехлетняя мать, Сара Тейлор, специально для этого прилетевшая из Палм-Спрингс, ее восьмидесятидвухлетняя свекровь и две чернокожие горничные, работавшие в их джорджтаунском доме.
«Даете ли вы торжественную клятву оберегать и защищать конституцию Соединенных Штатов от всех врагов, как внешних, так и внутренних... и да поможет вам Господь?» — вопрошал вице-президент.
«Готов», — отвечал Джон Уорнер. Повернувшись к галерее, он запрокинул назад голову и изобразил губами поцелуй в сторону жены. Элизабет ответила тем, что, поднявшись со своего места, послала ему страстный воздушный поцелуй.
«Я так взволнована и так горда», — произнесла она со слезами на глазах. Все вокруг, позабыв свои дела, обратили взоры в ее сторону. Лишь только один человек — представитель демократической партии — остался совершенно равнодушным к тому, что происходило в зале.
«Похоже, что Вирджиния остановила свой выбор на трех самых внушительных бюстах в стране», — прокомментировал он происходящее.
ГЛАВА 27
В первый понедельник после своего вступления в должность, Уорнер развернул утреннюю газету и в сатирической колонке Гарри Трудо узрел карикатуру на самого себя с подписью «Сенатор Элизабет Тейлор». Уорнер усмехнулся. Во вторник в той же самой колонке он был назван «малоизвестным дилетантом, которому удалось не мытьем так катаньем, вернее, женитьбой, пробраться в Сенат Соединенных Штатов». Уорнер в ответ лишь пожал плечами. В среду карикатурист так описывал Элизабет: «Дама с избыточным весом и фиолетовыми глазами, за которые не грех и умереть». Трудо вложил ей в уста следующую реплику: «У нас позади трудная гонка. Но, к счастью, избиратели штата Вирджиния знали, кто я такая, а также то, что я собой представляю, даже когда я сама была в том не вполне уверена. Как хорошо известно тем из вас, кто занимается политикой, такую поддержку не купишь ни за какие деньги, хотя, безусловно, мы делали все, что в наших силах, и поэтому я с великой гордостью хочу представить вас своему мужу, Джону Уорнеру», Сенатор в ответ рассмеялся, заметив, что ничего не имеет против подобной шутки.
В четверг напечатанная карикатура уже не показалась ему столь смешной. «Ты только вспомни, когда погиб предшествующий кандидат, — вещал один из ее персонажей, — Уорнеры так рассочувствовались, что даже предложили взять на себя долги по его избирательной кампании и материально обеспечили его семью. Угадайте, кто занял его место на следующий день?» — «Да, но все это отнюдь не значит, что они должны были что-то предлагать». — «Неужели ты не слышишь, как он сам расставил точки над «и», — продолжал первый персонаж. — Я покажу тебе мой бумажник, и ты скажешь мне, кто я такой!»