Элрик: Лунные дороги

Я начинал верить в то, что оказался в каком-то фантастическом сне, ночном кошмаре, и пробуждение неизбежно. Затем вспомнил все, что узнал от Уны, и понял, что могу никогда не проснуться и больше не увидеть жену и детей. Меня охватила ярость, в душе вспыхнул праведный гнев на Судьбу или какую-то другую, менее абстрактную силу, которой служили Сепириз и ему подобные.

Все свои чувства я выплеснул в бешеной скачке, следуя за мастером верховой езды Лобковицем по туннелям, залам, коридорам, сверкающим алмазами, сапфирами и сердоликами; мы неслись вниз по долгим склонам, скакали вверх по лестницам, и копыта наших коней ни разу не коснулись дороги, по которой мы скакали. Я охнул и приготовился падать, когда мы впервые перепрыгнули с одной горы на другую. Во время второго прыжка я уже доверял скакуну, уверенно несущемуся по невидимому ландшафту.

Мы галопом пронеслись по океану лавы, сквозь реки пузырящейся пыли, над мраморными бассейнами с голубыми прожилками, то ослепленные ярким огнем, то погруженные в чернильную тьму. Огромные черные кони не знали усталости. Когда мы проезжали ледяные пещеры, из лошадиных ноздрей вырывался пар, но в остальном их не беспокоили никакие естественные препятствия. Теперь я понимал, насколько ценных животных дал нам Сепириз.

При всех моих тревогах я начал ощущать старый знакомый восторг. Меч на моем боку уже окутывал меня своей жаждой крови, передавая мне ощущения, которые я испытаю, если выну его из ножен. Я не осмеливался сделать это, ибо знал, во что превращусь, какое удовольствие я получу и каких душевных мук оно будет мне стоить.

Меня переполняли страх и желание. Даже зная, что прямо сейчас моя жена в опасности, я жаждал вновь ощутить в руке рукоять клинка и вкусить самый ужасный наркотик в мире – жизненную силу своих врагов. То, что некоторые называют душой. Дух Элрика вместе с духом меча угрожали подавить ту часть меня, что являлась Улриком фон Беком. Мне и так уже не терпелось вступить в бой – верхом на великолепном коне рубить и пронзать, резать и вонзать, возносить руку и нести смерть тем, кого выберет меч.

Все это ужасало Улрика фон Бека, этот образец либерального гуманизма. И все же, возможно, современный человек с его рациональностью не особенно подходит для того, чтобы иметь дело с такой окружающей реальностью. Мне следовало отдать бразды правления Элрику.

Но если я это сделаю, думал я, то в каком-то смысле брошу свою жену и детей. Я должен держаться за гуманиста, каковым и являюсь, даже когда где-то поблизости рыщет Элрик, готовый одержать верх и сделать меня добровольным орудием своего неистового желания убивать.

Желал бы я никогда не знать это существо и не полагаться на его помощь! Хотя, не столкнись я с Элриком и его судьбой, то не был бы сейчас женат на его дочери Уне, которую мы оба любили, пусть и каждый по-своему. По крайней мере, в этом мы были едины. Более того, последний император Мелнибонэ спас меня от пыток и унизительной смерти в нацистском концлагере.

Последняя мысль помогла мне сохранить внутреннее равновесие, пока нихрэйнский скакун несся из глубин все выше и выше, в ревущую пропасть, а затем снова вниз – по черному сланцу, потокам красной лавы, сквозь дождь из бледного пепла. Нихрэйнские кони продолжали следовать своим собственным путем, параллельным этой реальности. Резкий запах пота и серы бил в ноздри. От шеи мощного животного шел пар, напряженные мускулы раздулись, когда конь спустился по склону черной горы, а затем выехал в мир, где ночь уступила место рассвету, а безжизненный пепел сменился холмистыми лугами с рощицами дубов и вязов.

Я начал уставать. Конь с бешеного галопа перешел на ровную рысь, словно наслаждался осенним воздухом и сладкими ароматами угасающего лета. Листья на деревьях стали золотыми, ярко-желтыми и медными, солнце светило не слишком ярко и даже уютно. Лобковиц все еще ехал впереди меня, его камзол и треуголка покрылись слоем светло-серого пепла, он оглянулся и, привстав в седле, помахал мне рукой. Князь торжествовал. Видимо, мы преодолели очередную преграду. Нам сопутствовала удача.

Наконец мы остановились передохнуть у пруда; в нем крякали белые утки. Людей видно не было, хотя местность казалась приятной и вполне ухоженной. Я поделился наблюдением с Лобковицем. Он ответил, что мы, вероятно, находимся в той части мультивселенной, где люди по какой-то причине больше не живут. Порой будущее полностью исчезает, оставляя лишь самые неожиданные следы. Князь предположил, что на этой земле когда-то жили вполне процветающие крестьяне. Но какие-то события в мультивселенной повлияли на их существование. Они ушли, а природа осталась. Все, что они создали, исчезло. Все бренные договоренности остались в прошлом.

Он с грустью слегка пожал плечами.

Лобковиц сказал, что встречался с подобным феноменом слишком часто, чтобы сомневаться в своей правоте.

– Вы, возможно, заметили, граф Улрик, пустынность этих невысоких холмов, древние камни и деревья. Этот сон никому не снится.

Он поднялся с берега озера, где умывал лицо и руки. Дрожа, он пытался согреть руки под мышками и ждал, пока я напьюсь и умоюсь.

– Меня пугают такие места. Они вроде вакуума. Никогда не знаешь, какие ужасы их наполнят. Такому сну в лучшем случае просто нельзя доверять.

Я слушал его рассуждения, но мне не хватало подобного опыта. Оставалось лишь внимать и постараться понять. Не склонный к сверхъестественному, я никогда не буду чувствовать себя комфортно в его присутствии. Не все члены моей семьи имели естественное влечение к бесконечным возможностям. Некоторые предпочитали возделывать свой маленький сад. Ко мне вдруг пришла забавная мысль: а не я ли тот самый ужас, который решит вдруг заполнить вакуум этого мира? Я мог себе представить здесь Уну и детей, работающих на ферме, милый дом…

А затем я вдруг понял, чего боялся Лобковиц. В мультивселенной масса всевозможных ловушек. За жестоким климатом может таиться величайшая красота, а за фасадом привлекательной сельской местности – опасный яд. Осознав это, я с радостью оседлал огромного жеребца, не знавшего устали, и ехал следом за Лобковицем по бескрайним лугам, пока не наступила беззвездная и безлунная ночь и мы не услышали впереди журчащую воду.

Я не осмеливался взглянуть вниз. Но когда сделал это, то почти ничего не увидел, казалось, что огромный нихрэйнский конь несется по озеру. Спали мы в седлах. К утру мы миновали луга с высокой жесткой травой и оказались в широкой степи. Вдалеке паслись какие-то животные; когда мы подъехали ближе, я узнал в них североамериканских бизонов.

С облегчением я догадался, что мы, по всей видимости, находимся на том же континенте, что и моя жена, оказавшаяся в опасности. Затем бизоны исчезли.

– Она недалеко? – спросил я князя Лобковица, когда в следующий раз мы остановились у холма за широкой петляющей рекой. Все дикие животные разом скрылись из виду. Слышались лишь безжалостные завывания западного ветра. Мы с князем спешились и перекусили черствыми бутербродами, которые Лобковиц вез в котомке из Москвы.

Его ответ меня не ободрил.

– Будем надеяться, – сказал он. – Но прежде чем мы будем окончательно в этом уверены, нам придется пережить несколько опасностей. Многие из этих миров умирают, считайте, уже умерли…

– Вы многое повидали, – заметил я.

– «Блеск одного достигнут разорением другого», – процитировал он Томаса Гарди, но я не понял, как это связано с нашими обстоятельствами. Он раскрошил остатки бутерброда на землю и принялся наблюдать. Ничего не произошло. Я озадачился. Почему мы изучаем крошки выброшенной еды?