Если не наступит завтра

Девчонкам он поначалу нравился – высокий, строй-ный, широкие прямо развернутые плечи, смуглая барха-тистая кожа, а ресницы такие, что представительницам прекрасного пола только завистливо вздыхать приходи-лось. Но как только они оказывали ему какие-либо знаки внимания, он недоуменно пожимал плечами. Да один его непонятный взгляд чего стоил. Уставится своими серыми глазищами и смотрит подолгу, не мигая. Ни слова добро-го не скажет, не улыбнется, так что интерес к дальнейше-му общению пропадал так же быстро, как и возникал.

***

Мама Шоня с каждым днем все отчетливее понима¬ла, что внешне сын становится точной копией отца. Рост, фигура, строение ладоней, даже походка и поза во сне – все напоминало Джамала. Вот только сдержанностью и молчаливостью пошел он в нее. Джамал, тот велеречи-вым был, способным разговорить кого угодно, а уж как комплименты расточал – словно стихи слагал.

Когда Роман учился в десятом классе, Ахат Маннапович все настойчивее стал поговаривать о том, что его любимому ученику нужно поступать на востфак, тот самый факультет, который некогда заканчивал и сам Раззаков. А однажды учитель высказался напрямую: «Ты добьешься того, чего не сумел сделать я, станешь настоящим дипломатом. – И по¬обещал твердо: – Я помогу тебе подготовиться».

А вот мама Шоня, узнав о выборе сына, почему-то опечалилась.

– Зачем тебе, Роман, этот факультет? Арабский язык ты и так знаешь. Поступал бы лучше в какой-нибудь технический вуз – вон, всем соседям радиоприемники и телевизоры чинишь, руки у тебя золотые, все говорят.

И все же он уступил настояниям директора школы, отнес документы в приемную комиссию университета. Первые три экзамена сдал легко, получив две пятерки и одну четверку, а перед четвертым и вовсе не волновался. Абитуриентам было предоставлено право сдавать на вы-бор английский или арабский языки. Ромка, конечно же, выбрал арабский.

– После экзамена забежишь домой, порадуешь своих, а потом сразу ко мне, я плов приготовлю, – напутствовал его накануне вечером Ахат Маннапович.

Экзаменатор оказался довольно молодым мужчиной. Он согласно кивал головой, слушая ответы Романа, но с каждой произнесенной им фразой отчего-то хмурился все больше и больше.

– Достаточно, – наконец произнес он и, взяв экза-менационный лист, что-то быстро в нем начертал, сло¬жил вдвое и протянул абитуриенту:

– Вы, юноша, явно переоценили свои возможности, выбрав для сдачи вступительного экзамена арабский язык. Я поставил вам «неудовлетворительно».

– Что вы мне поставили? – недоумевая, переспросил Рома.

–Я поставил вам «два», неужели не ясно? Подготовь¬тесь как следует и на будущий год попробуйте поступать снова, если, конечно, не заберут в армию.

До дома Ахата Маннаповича Роман брел пешком. Он перебирал в памяти каждую произнесенную им арабскую фразу и не понимал, где совершил ошибку. Директор распахнул дверь сразу – видно, с нетерпением ждал по-явления гостя. Понурый вид Романа как губкой стер с его лица улыбку, а из глаз – выражение счастливого нетер-пения.

– Что случилось, ты заболел?

–Здоров, – выдавил из себя Ромка. – Мне постави¬ли двойку.

– За что? Что ты натворил?

– Ничего я не натворил. Ответил на все вопросы, он гонял меня сначала по билету, а потом еще кучу дополни-тельных вопросов задал. И все равно – «два».

Предательская слеза скатилась на полосатую шелко¬вую пижаму директора. Он обхватил голову руками и на¬чал как-то странно раскачиваться из стороны в сторону. После чего Ахат Маннапович впал в настоящую буйную истерику. Он метался по комнате, извергая ругательства невесть в чей адрес, хватал трубку телефона, порываясь кому-то звонить. Потом умчался на кухню, извлек из холодильника запотевшую бутылку водки, опрокинул доверху наполненный стакан и угомонился.

Дома печальную новость восприняли на удивление спокойно. Мама Сима, конечно, повздыхала, что-то бормоча себе под нос, а мама Шоня ровным голосом по-советовала сыну прилечь и постараться уснуть. Через не-сколько дней он получил повестку из военкомата.

Результат медкомиссии ошарашил Ромку не меньше, чем двойка по арабскому. Врач заявил, что у призывника Лучинского плоскостопие и от службы в армии он осво-бождается. Никакого плоскостопия Ромка у себя сроду не замечал и лишь недоуменно крутил в руках пахнущий типографской краской новенький военный билет, в кото-ром появилась единственная чернильная запись: «В мир-ное время не годен, в военное годен к нестроевой».

– Вот и армии мой сын неугоден, – не сказала, а про-шептала мама Шоня, прочитав ту надпись. Потом спря-тала военный билет в шкаф, где хранились все семейные документы, и потянула сына за руку: «Пойдем, Роман, попьем чаю, да поговорим. Давно пора».

***

В тот вечер Ромка впервые узнал настоящее имя своего отца, историю любви своей матери. Мама Шоня рассказывала своему повзрослевшему сыну все без утай-ки – о внезапном и до сих пор непонятном исчезновении Джамала из ее жизни и о тех мытарствах, которые ей при-шлось перенести.

– Меня потом вызывали в КГБ, – вспоминала мать. – Якобы я неправильно написала ту бумагу, в кото¬рой обязалась никогда больше не интересоваться судьбой Джамала. Предложили мне подписать бумагу о со-трудничестве, когда я отказалась, грозили, велели поду-мать и сказали, что еще вызовут. Я попросилась поехать в колхоз на сбор хлопка, тогда как раз наших фабричных отправляли. В колхозе у меня чуть не случился выкидыш, положили в больницу на сохранение, так обо мне, ви-дать, и забыли. А может, просто рукой махнули. На что им мать-одиночка с кроватной фабрики… Но я знала, что эта история нам еще аукнется, мо¬лила только, чтоб не на тебе. И вот… С университетом все ясно. На этот факультет, я узнавала, берут только особо проверенных. Да и в армию тебя не взяли все по той же причине. Уж им-то хорошо известно, кто твой отец. Уе¬хать тебе надо, сын, вот что я скажу, – вдруг решительно заявила она.

– Куда уехать, мама?

– Как куда? Ты же по матери – еврей. А в Израиле национальность детей определяется по национальности матери.

–Да при чем тут Израиль? – поразился он.

– Да при том, что здесь тебе жизни не будет. Помяни мое слово, не будет.

***

Выйдя из голландского посольства в Москве, где раз-мещалась группа израильских дипломатов, Ромка еще раз внимательно вчитался в печатные строки белого листка, заменявшего авиабилет. Да, все точно. Завтра в 19.00, аэропорт Шереметьево-2, рейс Москва – Вена – Тель- Авив.

С того памятного вечера, когда мама Шоня посо-ветовала ему уехать, прошло без малого пять лет. И вот теперь он – репатриант, человек без паспорта и даже без гражданства, которого его лишили, заставив при этом за¬платить в сберкассу 250 рублей. А сколько событий про-изошло с ним за эти пять лет!

***

После окончания школы, бесславно проваливший экзамен по арабскому языку и забракованный медко-миссией в военкомате, Ромка устроился мастером в теле-визионное ателье. В городе начался настоящий бум на цветные телевизоры. Были они, честно сказать, доволь¬но барахляцкие, часто выходили из строя, и профессия телевизионного мастера, до того довольно неприметная, вдруг стала важной и необходимой всем. Уже вскоре он снискал славу лучшего мастера в городе, и заполучить на установку или ремонт цветного телевизора самого Романа Лучинского считалось столь же непростой и престижной задачей, как, допустим, раздобыть из-под прилавка остро дефицитный мебельный гарнитур иностранного произ¬водства. И хотя работать ему приходилось частенько до самого позднего вечера, дело свое он любил да и деньги зарабатывал приличные. Уже через год приобрел двухком¬натную кооперативную квартиру в районе-новостройке, начал подумывать о покупке «жигулей». Но тут беды, сна¬чала одна, затем другая, обрушились на их семью.