Если только ты

У меня вырывается вздох.

— Зигги, я не сродняюсь с людьми. Я не типаж «друга». Я сомневаюсь, насколько правдоподобным это будет.

Я смотрю, как она хмурится в профиль, поскольку она до сих пор не смотрит на меня. Её глаза не отрываются от её сцепленных рук.

— Ты дружишь с Реном.

— Да, но это потому, что твой брат святой с комплексом спасать неспасаемое.

— Тогда вполне правдоподобно, что я тоже вижу тебя в таком свете. Кроме того, ты не неспасаемый, — говорит она будничным тоном. — Всех можно спасти.

И снова эта ноющая боль. Тревожный обруч стискивает мои лёгкие.

— Ты очень сильно ошибаешься, дорогая Зигги.

— Не ошибаюсь. Но я также не пытаюсь спасти тебя. Я просто пытаюсь давить на то, что есть выгодного в твоей ужасной репутации, и взамен готова предложить преимущества своей безупречной репутации.

Паника, стискивавшая мои рёбра, ослабевает. Я знаю, что разочаровываю Рена, хотя он хорошо это скрывает. Я знаю, что он до сих пор надеется, что я искуплю себя и выберусь из того дерьмового существования, в которое себя загнал. И пусть я ценю, что это заставляет его оставаться со мной, правда в том, что я знаю — однажды я подведу его, как подвёл всех остальных, и это знание ощущается бременем.

Но с Зигги такого риска нет.

У Зигги Бергман на плечах удивительно здравомыслящая голова. Буквально двумя предложениями она передала, что видит меня куда реалистичнее, чем её брат.

И поскольку это так, поскольку нет риска разочарования с моей стороны и тем самым причинения боли сестрёнке Рена, кто я такой, чтобы отказывать ей, когда она предложила идеальное решение для моей очень срочной проблемы?

Я медленно выпрямляюсь и опускаю ноющую ногу, опираясь локтями на колени.

— То есть… мы притворимся друзьями?

Она пожимает плечами.

— По сути да.

— Ты хочешь, чтобы нас видели. На публике.

— Именно. Мы сделаем что-то, чтобы обелить твой имидж, что-то, чтобы запятнать мой. Когда мы оба будем довольны результатами, мы перестанем притворяться и будем вести себя с естественным радушием.

Радушие. Это звучит как одно из словечек Рена, вроде «кутежа». Я улыбаюсь, но скрываю это за ладонью, проводя костяшками пальцев по рту.

— Что ж. Тогда я в деле.

— Ты серьёзно? — спрашивает она.

Я не тот человек, на чьё слово можно положиться. Я давал обещания и нарушал их. Я лгал и клялся, что говорю правду. Но тут нет никакого обещания, которое я не смогу сдержать. Я не клянусь измениться, зная, что скачусь под откос. Я обещаю лишь выглядеть исправившимся, притвориться, будто переживаю позитивные изменения, пока она стремится к собственной трансформации.

И всё же мне надо быть осторожным. Регулярно оказываться в компании Зигги Бергман, соглашаться намеренно запятнать её имя и позволять ей обелить моё — всё это потребует внушительных усилий и заботы с моей стороны, чтобы я не нанёс ей долгосрочного урона.

Обычно я не забочусь и не прикладываю усилия ни в чём, кроме хоккея. И секса. Ну, иногда в том, чтобы напиться до невероятной степени. Но что ещё мне делать в следующие несколько недель, пока моя нога заживает? Сидеть в трусах и ждать, пока кризис с моим публичным имиджем сам каким-то чудом разрешится?

Притворная дружба — это звучит приятно. У меня нет настоящих друзей, кроме Рена, и я не планирую обретать друга в лице Зигги. Я не подпускаю других, ведь она лишь узнают, как сильно я их разочарую. Я не позволяю себе заботиться о других людях, потому они слишком легко могут исчезнуть, когда они нужны мне сильнее всего.

Зигги не угрожает всему этому. Она не будет моим настоящим другом. Я не подпущу её к себе. И я определённо не буду о ней заботиться. Всё будет просто, как только мы запустим наш план в действие — взаимовыгодный деловой пиар-ход, ничего более.

Так что я с абсолютной уверенностью откидываюсь на шезлонг и говорю ей:

— Я серьёзно.

Я никогда не забуду это — долгий безмолвный момент, пока Зигги переваривает мои слова, будто ждёт, когда я возьму их назад, а затем наконец-то поворачивается и смотрит на меня.

Последние золотые лучи сумерек льются на неё, жидкое золото превращает её волосы в живой огонь, глаза — в полыхающие изумруды, а каждую веснушку — в янтарные угольки, озаряющие её кожу.

Воздух вырывается из моих лёгких резче, чем после самых брутальных ударов о бортик ледовой арены. В это мгновение я вижу это. Чувствую это. Искру того, что выковано внутри неё — стальной хребет, ослепительная интенсивность, тлеющая под мнимо милым, безмятежным фасадом.

Зигги выгибает бровь, глядя на меня, и её лицо теплеет от медленной улыбки. Её ладонь тянется к моей.

— Тогда мы заключили сделку, Себастьян Готье.

Глава 5. Зигги

Плейлист: Billie Eilish — bad guy

Кажется, я допустила колоссальную ошибку.

Себастьян сжимает мою ладонь, и жар просачивается под мою кожу. Я чувствую, как моё сердце бешено стучит в груди.

Я была очень уверена, что могу это сделать, что мы сможем провернуть такое. Но, возможно, во мне говорил алкогольный клубничный молочный коктейль.

Я смотрю на Себастьяна, на его лицо с резкими худыми чертами, холодные серебристые глаза и тёплую золотистую кожу — незнакомец, на которого, как я думала, у меня есть рычаг давления, чьим отчаянием я думала уравновесить собственное.

Но теперь я сижу тут, чувствую запах травки и виски, выходящих из его организма. Я вижу пурпурные синяки под его глазами и бледный тонкий шрам, пересекающий левую бровь. Веснушку у основания его горла.

Теперь он кажется… человечным. Внушительно, ужасающе человечным. Люди для меня сложны. Их сложно читать, узнавать, понимать. Глядя на него, я гадаю, вдруг я откусила больше, чем смогу прожевать.

И ещё я чувствую, какой он сильный.

Его хватка очень крепкая.

Я смотрю на его руку, покрытую замысловатой паутиной татуировок, цифр и символов, фрагментов слов, оплетающих его пальцы, огибающих запястье и устремляющихся по руке.

К моим щекам приливает жар. Лучше смотреть на его руку, учитывая, что татуировки на его кистях никак не могут тягаться с тем, что простирается по его голой груди под серебряными цепочками. Я всегда в моменты любопытства таращилась пристальнее, чем следовало. И мне очень интересно, что набито на его торсе. Я не хочу таращиться на Себастьяна Готье — ни на его торс, ни на другие части тела. Вообще.

Растущее чувство ужаса просачивается внутрь меня. Я же абсолютная его противоположность. Как, чёрт возьми, я сойду за друга этого парня? Как мы вообще убедим кого-либо, что реально делим один мир?