Если только ты

Он резко выдыхает, когда я кладу ладони ему на грудь, пока они не оказываются прямо над его сердцем.

— Спасибо тебе, — шепчу я, не отрывая от него взгляда. — За то, что рассказал мне, за то, что доверил мне так много о себе и своём прошлом. Я не могу… — качая головой, я прикусываю губу. — Я не могу представить, что тебе пришлось пережить, когда ты был маленьким. Тебе было так страшно, так одиноко, так больно.

Он отводит взгляд, опуская глаза, но я опускаю голову, пока снова не встречаюсь с ним взглядом. Он медленно поднимает взгляд и удерживает мой.

— Мне жаль, — говорю я ему, — что люди, которые должны были любить тебя и оберегать, подвели тебя во всех отношениях. Мне жаль, что то, как ты научился выживать, причинило боль тебе и окружающим тебя людям. И я… так чертовски горжусь тобой за то, что ты хочешь чего-то большего. Нужна немалая смелость, Себастьян, чтобы захотеть стать кем-то большим, чем ты был, стремиться к жизни за пределами безопасности и контроля, которые ты для себя создал. Мне повезло быть твоим другом, пока ты делаешь это.

Себастьян накрывает мою руку своей и сжимает, крепко и долго, не сводя с меня пристального взгляда.

— Спасибо, Зигги.

Я улыбаюсь, освобождаю одну руку из его ладони и поднимаю её к его волосам.

— Моё вождение немного испортило твою идеальную прическу.

Он тоже улыбается.

— Ну, тогда исправь ущерб, который ты нанесла, женщина.

Я поднимаю руки к его волосам, расчёсывая их буйные волны, пока они не падают так, как ему нравится: слегка зачёсанные назад, с пробором слева и завитками справа вдоль подбородка. Его челюсть, по которой я провожу большим пальцем, наслаждаясь шероховатостью щетины, до подбородка и крошечной ямочкой на нём. Я нажимаю на неё кончиком пальца и улыбаюсь.

— Буп.

Он прищуривает глаза.

— Ты только что сделала «буп» моей ямочке на подбородке?

— И что, если так? — я смотрю на его губы, умоляя своё тело вести себя прилично, не разрушать этот идеальный момент между нами таким безрассудным поступком, как поцелуй с ним. — Что ты собираешься с этим делать?

Себастьян наклоняется, прижимает указательный палец к моей щеке, прямо к ямочке, затем нежно касается моей переносицы, над бровью.

— В отместку я сделаю буп на каждую чёртову веснушку на твоём теле.

Я ахаю.

— О, я знаю, о чём ты думаешь, — говорит он, подходя ближе, заставляя меня отступать вместе с ним, пока я не врезаюсь спиной в книжные полки. Его руки вовремя обхватывают меня и смягчают удар о полку, защищая меня от её твёрдого деревянного края. — Этих веснушек много, но я клянусь тебе, Сигрид — и честно предупреждаю, я действительно говорю всерьёз, потому что благодаря тебе я стал человеком слова — «бупни» мою ямочку на подбородке ещё раз и посмотри, к чему это тебя приведёт.

Я смотрю на него с бешено бьющимся сердцем, всматриваясь в его глаза.

— Человек слова? — шепчу я. — В смысле, честный? Ты будешь честен со мной?

Смех в его глазах угасает. Себастьян пристально смотрит на меня, нежно поглаживая большими пальцами мои бока.

— Да, я буду честен с тобой. Я сделаю всё, что ты захочешь, Зигги. Ты только попроси.

Я выдерживаю его пристальный взгляд, размышляя, взвешивая, насколько безрассудной я могу быть.

— Где мои трусики с той ночи? Со свадьбы?

На лице Себастьяна появляется удивление.

— Вот о чём ты хотела спросить?

Я пожимаю плечами, затем кладу руки ему на плечи и обвиваю их вокруг шеи.

— Я начну с этого. А теперь, будь добр, ответь мне.

— Они… в… моей тумбочке.

— В твоей тумбочке, — я приподнимаю брови. — Почему они там?

Он прижимает язык к щеке изнутри.

— Следующий вопрос.

Я хмурюсь.

— Ты сказал, что будешь честен.

— И я был честен. Я не говорил, что отвечу на каждый твой вопрос.

— Ты сказал, что сделаешь всё, что я попрошу.

Себастьян колеблется, затем говорит:

— Там была оговорка, которую ты пропустила — в самом низу страницы. Если бы ты посмотрела на расшифровку, тебе пришлось бы прищуриться, но там написано: «в пределах разумного». Этот вопрос находится за пределами разумного.

Я вздыхаю, побеждённая.

— Ладно.

Его руки нежно скользят по моей спине.

— Следующий вопрос.

— Хммм, — я смотрю ему в глаза, собираясь с духом. — Ты сказал мне, что просто хочешь быть моим другом. Ты просил не просить тебя о большем.

Мускул на его челюсти дёргается. Его хватка на моей спине усиливается, как будто это рефлекторно.

— Это не вопрос.

— Я иду к этому.

Он сглатывает.

— Окей.

Я медленно запускаю пальцы в кончики его волос, не отрывая от него взгляда.

— Ты хочешь быть моим другом только потому, что это всё, чего ты от меня хочешь? Или потому, что по твоему мнению ты не должен хотеть от меня большего?

Себастьян на мгновение замолкает, и его руки мягко обхватывают мою спину.

— Я хочу быть твоим другом только потому, что ты так много значишь для меня, Зигги. Потому что я лишь учусь делать всё хорошо, и попытки сделать что-то большее, чем это, звучат как чистое грёбаное высокомерие, как полёт Икара прямо к солнцу. Потому что так я могу… показать тебе, что ты значишь для меня, не причиняя тебе боли и не разочаровывая тебя. Потому что, если я причиню тебе боль или разочарую тебя, то не думаю, что смогу простить себя.

— Но что, если это не высокомерие? — шепчу я с болью в сердце. Я никогда не встречала человека, который был бы строже к себе, который меньше верил бы в себя.

— Но это высокомерие, — шепчет Себастьян в ответ.

Я моргаю, и слёзы переполняют мои глаза. Как мне заставить его увидеть ту доброту, которую я вижу в нём? Как мне заставить его поверить, что он в безопасности; что он может быть для меня больше, чем другом, если хочет; что он может пробовать и рисковать, позволять себе иногда терпеть неудачу и подниматься, зная, что я буду рядом на каждом шагу этого пути?

Его лицо напрягается, когда Себастьян замечает, что от непролитых слёз мои глаза становятся стеклянными. Я выдерживаю его взгляд, и его слова всплывают у меня в голове: