Если только ты

— Книги…

— Нахер книги, Сигрид.

— Они погнутся! Они будут повреждены!

— Я куплю их все, — бормочет он мне в губы, подтаскивает по полу толстую книгу и кладёт её мне под голову, как подушку.

Я смеюсь над этим и привлекаю его к себе. Себастьян заползает на меня и устраивается всем весом между моих бёдер, сбивая новую стопку книг с другой полки. Они сыплются на нас, но отскакивают от его спины, когда он прикрывает меня, терпеливо покрывая поцелуями мою шею.

— Слишком много книг нужно купить, — шепчу я ему в волосы, прежде чем поцеловать их.

— Стоит каждого пенни, — он покрывает влажными, горячими поцелуями мою шею и находит мой рот, прижимаясь своими бёдрами к моим.

И затем время просто… замедляется. Воздух наполняется успокаивающим гулом. Огни над головой создают ореол святости вокруг этого мужчины, который так убеждён, что он самый отъявленный грешник. Я нежно провожу руками по его волосам, приглаживая их назад.

Себастьян пристально смотрит мне в глаза. Затем медленно наклоняет голову и целует меня, нежно и неспешно.

Я обвиваю руками его спину и теснее обнимаю, пока его нос не задевает мой, пока наши груди не соприкасаются. Он вздыхает мне в рот, когда я провожу руками по его заднице, привлекая его ближе к себе.

Приподнявшись на локтях, Себастьян откидывает назад мои волосы, накрывает мою щёку ладонью.

— Такая красивая, — тихо произносит он.

Я склоняю голову, когда его взгляд скользит по моему лицу.

— И это говорит самый красивый человек, которого я знаю.

— Заткнись, — бормочет он, целуя меня.

— Как будто ты не знаешь, — бормочу я в ответ, но Себастьян заставляет меня замолчать ещё одним сладким, соблазнительным поцелуем в губы, сопровождаемым жёстким, порочным прикосновением его языка. Он выдыхает моё имя, льнёт ко мне всем своим весом, и я чувствую его твёрдость и тяжесть именно там, где он мне нужен.

Обхватив его рукой за спину, я притягиваю его ближе, пока наши груди не соприкасаются. Наши губы сливаются в глубоком, медленном поцелуе. Сначала мы двигаемся лениво, Себастьян запускает руку в мои волосы, его рот раскрывается навстречу моему; мои руки скользят по крепким мышцам его спины, пока шелковистая гуща волос не падает ему на лицо.

— Себастьян, — я тихо зову его по имени, пока наслаждение пронизывает меня, нарастая и извиваясь. Я впитываю его звуки, его прерывистые, изнывающие стоны, каждый резкий, прерывистый вдох.

— Зигги, — шепчет он.

— Лучший. Поцелуй. На свете.

Он улыбается в наш поцелуй.

— Лучший поцелуй на свете.

Я обхватываю его ногу и скольжу вниз по икре, прижимаясь бёдрами ещё теснее. Его лоб прислоняется к моему, и у Себастьяна вырывается стон, низкий и прерывистый. Это грубое, требовательное эхо, идеальное движение бёдер протягивает прямо сквозь меня раскаленную добела нить удовольствия, пока она не обрывается и не распадается на тысячи тонких сверкающих волокон, проходящих сквозь меня. Меня накрывает разрядка, острое, потрясающее, сладкое облегчение, которое отдаётся где-то внизу живота, между бёдер, в кончиках грудей, поднимается по горлу к кончикам ушей, где я чувствую его дыхание, резкое и горячее.

Я снова выгибаюсь навстречу Себастьяну, когда по мне прокатывается ещё одна волна, и упиваюсь его хриплым стоном. Его рука крепче сжимает мои волосы, когда он замирает, наваливаясь на меня всем своим весом. Я ощущаю каждый дюйм его тела, твёрдого и настойчивого в джинсах, и говорю себе, что, как только я достаточно успокоюсь после этого потрясающего оргазма, чтобы вспомнить, что такое руки и как они работают, я заставлю этого мужчину блаженно разлететься на куски.

Он медленно отстраняется, глядя на меня сверху вниз, приглаживая назад тонкие и уже вспотевшие пряди моих волос. Костяшки его пальцев касаются моей горячей щеки, раскрасневшейся от оргазма.

Я ошеломлённо наблюдаю за ним, за его нежными руками и ногами, жаждущими прикосновений. Обвивая руками его шею, я улыбаюсь, когда он наклоняется и нежно и сладко целует меня.

— Это, — шепчу я, — возможно, испортило мне все будущие походы в книжный магазин.

Глаза Себастьяна прищуриваются. Его тело начинает трястись. А затем он раздражается самым громким и приятным смехом, который я когда-либо слышала.

Глава 24. Себастьян

Плейлист: The Avett Brothers — I Wish I Was

Мой смех превращается в судорожный вздох, когда Зигги переворачивает меня на спину и скользит ногой по моему животу, прямо по моему члену, который так чертовски твёрд, что я не понимаю, как это у меня не лопнула молния на джинсах.

— Зигги, — я кладу руку ей на бедро, останавливая её.

Она замирает, опираясь на локоть, и смотрит на меня сверху вниз.

— Что такое?

Я медленно выпрямляюсь, и она садится вместе со мной. Поднеся руку к её лицу, я провожу пальцами по её веснушкам, затем запускаю их в её восхитительно растрёпанную косу.

— Я в порядке.

Зигги опускает взгляд на мой пах, где очевидно, что я очень не в порядке.

— Что?

— Я… — выдохнув, я снова провожу костяшками пальцев по её раскрасневшейся щеке, а затем нежно целую одну из моих любимых веснушек, расположившуюся в ямочке на её щеке. — Я в порядке.

Она наклоняет голову, как обычно, и отстраняется — не резко, просто с любопытством, пока её глаза изучают мои.

— Но ты так хорошо позаботился обо мне…

— Недостаточно хорошо.

— Себастьян, — она приподнимает бровь. — Это я только что испытала такой сильный оргазм, что увидела космос. Я могу сказать тебе, было ли это недостаточно хорошо, и я говорю тебе, что так оно и было.

— Я рад, — я наклоняюсь и запечатлеваю нежный, медленный поцелуй на её щеке, вдыхая её аромат. — Значит, мне тоже было хорошо. Это всё, что мне нужно.

Зигги хмурится, когда я вскакиваю и встаю, хотя и не так грациозно, как хотелось бы, учитывая бешеную пульсацию в моём члене. Она думает, что видела космос? Я был в двух шагах от того, чтобы взлететь, как ракета. Вспомнив тот последний раз, когда я ел кальцоне, и мне было так больно, что я реально думал, что умираю, я в итоге обретаю способность стоять прямо и протягиваю ей руку.

Зигги берёт её, сначала немного неуверенно, но потом позволяет мне поднять её на ноги. Она приземляется, подпрыгивая, и одёргивает свою очаровательную тёмно-зелёную футболку, которая задралась до середины её торса во время наших маленьких забав на полу. Когда она одёргивает футболку до джинсовых шорт, которые я обрезал для неё, я снова вижу рисунок спереди — остроумное улыбающееся лицо в рисовке семидесятых, дополненное классической для Шекспира причёской и бородкой. Под улыбающимся Шекспиром написано: «Приятной игры».