Эстафета жизни
Шрифт:
Криворучко еще раз вздыхал, и занятия начинались.
Зимой Владимир Матвеевич приехал в Умань отчитываться. Прежде всего извлек из старомодного, с какими-то медными застежками чемодана два свертка.
– Это, Ольга Петровна, вам. Московские гостинцы.
Ольга Петровна развернула пакет, поворчала, зачем так тратиться, но от коробки шоколадных конфет и флакона духов "Ideal Reve" была в восторге.
– А это ваше, Григорий Иванович. Часть вновь полученных из ВАКа программ, а также работа товарища Криворучко по обороне: соображения комдива седьмой стрелковой дивизии по обороне позиции на фронте Юраши
Котовский потащил Владимира Матвеевича к себе в кабинет и тут же стал разглядывать материалы.
– Как я уже писал вам, задача по обороне будет решаться продолжительное время, причем каждый слушатель ВАКа должен пройти роли комкора три, комдива семь - правофланговая дивизия на участке корпуса, командира правофлангового полка седьмой дивизии, командира одного из батальонов этого полка и в конце концов командира одной из рот.
– Ясно!
– При этом необходимо детально изобразить на участке батальона и роты решительно все части до отдельных постов включительно. Представляете?
Владимир Матвеевич смаковал все эти перечисления. Он постепенно выкладывал из свертка материалы, с таким трудом добытые в ВАКе, при этом хитро подмигивал и хихикал:
– Вот, видите? Карта-одноверстка Юраши - Сокола и план северной части этого участка в масштабе сто сажен в дюйме в горизонталях. Представляете? И карта, и план - секретные, еле выпросил для вас под личную расписку. А как без них обходиться - подумали бы они!
– Спасибо! Это я сразу же под замок.
– Как я писал, первый семинарий закончился обслуживанием того размещения тыла тридцать первой стрелковой дивизии, какое я вам прислал с нарочным.
– Как же, как же, получил! Прорабатываю.
– Криворучко говорит, что руководитель признал его размещение вполне отвечающим данной обстановке. Вообще Криворучко не узнать. Стал относиться к нашим занятиям с несомненным интересом.
– Стреляться больше не собирается?
– Не скрою, трудновато ему приходится. На езду много времени уходит. А вообще - молодец.
Гуков деликатно, исподволь указал Григорию Ивановичу, какими источниками следует пользоваться для работы.
– Заочникам куда сложнее! Вот даже и книги, ведь не все вы найдете в Умани. Напишите, пришлю из Москвы. А еще лучше - сделаю выборки самого главного.
Помолчал-помолчал и добавил:
– Удивительный вы человек. Такую нагрузку, как у вас, не всякий выдержит.
Котовский побарабанил пальцами по письменному столу, видимо придумывая, как перевести разговор на другое: он не любил, когда его хвалили.
– Сына хотите посмотреть?
– Ого! Не все удостаиваются такой чести!
– Вы знаете, растет не по дням, а по часам. Я что-то думаю, обязательно ли ему быть военным? Может быть, пойти ему по научной части? Ближайшие десятилетия у нас - это техника, и только техника...
– Да, - грустно согласился Гуков, - если только не помешают... Кстати, не рановато ли решать вопрос о профессии, о призвании, когда у человека, в сущности, еще молочные зубы? А? Представляете?
– У меня самого во многих отношениях еще "молочные зубы", - вздохнул Котовский.
– Наверстывать упущенное, осваивать новое... Главное, ведь военное дело - такая штука,
– Даже относительно обоза нужно многое знать.
Так они тихо обменивались мыслями, стоя около кроватки, в которой безмятежно спало еще ничего не ведающее, ничем не озабоченное существо.
9
Когда приехал Белоусов, Григорий Иванович и Ольга Петровна очень ему обрадовались.
– Не забываете нас, - приговаривала Ольга Петровна, наливая ему чаю.
– Ну что вы, Ольга Петровна! Вы для меня все - и родители, и воспитатели, и самые дорогие на свете люди!
Выглядел Белоусов превосходно. Правда, на лбу появилась глубокая морщина, скулы выдались, но в целом он производил впечатление здоровяка. Шла ему кожаная куртка, хотя Котовский и пошутил:
– Вы, Иван Терентьевич, как из романа Пильняка, ведь он коммунистов изображает каменными, саженного роста и обязательно в кожаной куртке, откуда столько кожи-то берут!
– И непременно еще метелица, - подхватил Белоусов.
– Революция у него - метелица, дескать, подует-подует да и утихнет.
И добавил, усмехнувшись:
– Публика!
А потом уже другим тоном пояснил, что для его работы кожаная куртка незаменима.
– Ездить много приходится, - вздохнул он, - вся жизнь на вагонных лавках, и никогда не знаешь, в какую погоду попадешь. Выедешь зимой, вернешься летом.
– Либо дождик, либо снег!
– засмеялась Ольга Петровна.
Любила она этих взращенных Котовским крепышей, без хитростей, без претензий, верных, надежных и очень человечных. Но среди всех любимцами у нее были Марков и Оксана да вот Ваня Белоусов, который, видите ли, стал уже Иваном Терентьевичем, не как-нибудь.
Белоусов поддержал шутку:
– Вот именно! Правильно вы сказали: либо дождик, либо снег, а то в одну поездку застанет и снег и дождик.
– Как ты думаешь, Леля, не прочитать ли Ивану Терентьевичу статью о маневрах?
– с невинным видом спросил Котовский.
Ольга Петровна покорно извлекла с полки статью и прочитала ее насколько могла с выражением.
– Здорово!
– сказал Белоусов и рассмеялся.
– Вы чего смеетесь? Плохо читала?
– Нет, не хуже, чем в прошлый мой приезд.
– Значит, вы уже знакомы с этой статьей? Чего же молчали?
– Приятно и второй раз послушать, результаты учебы, как видно, прекрасные, корпус - хорошая боевая единица. Только разве так надо писать о Котовском? Погодите, о Котовском легенды будут слагать, поэмы писать, художники станут изображать Котовского - на коне, во всем великолепии, а дети на вопрос, кем ты хочешь стать, будут отвечать: "Хочу быть Котовским".
– Ну ладно, ладно, Иван Терентьевич! Лишнячку хватили! Пейте лучше чай.
– Ничего не лишнячку! Я ведь так понимаю это: "хочу быть Котовским" означает - хочу быть таким ленинцем, как Котовский, хочу быть храбрым, хочу побеждать врагов.
– Так и говорите. Вся молодежь в нашей стране хочет походить на своих отцов и продолжать их дело. У вас, наверное, и чай остыл, Иван Терентьевич. Леля, налей ему свеженького.
Разговор переключился на международные темы и увлек постепенно всех собравшихся.