Этот большой мир
Шрифт:
– А нам пугливые не нужны. – отпарировал Евгений Петрович. – Тем более, сам говоришь, альпинист…. Что у тебя, значок, второй разряд? – обратился он уже к Димке.
– Этим летом, в августе будет категорийное восхождение на первый! – заявил Димка. Тут ему, в самом деле, было чем гордиться. – Альплагерь Безенги, Джанги-тау Главная!
– Пятитысячник? – Евгений Петрович покачал головой, как показалось Димке, с уважением. – Знаем, плавали… Но, вынужден разочаровать тебя, мой юный покоритель высокогорий: если ты примешь наше предложение, то о восхождениях придётся забыть. Во всяком случае – на ближайшие несколько лет. Мы, видишь ли, не можем позволить, чтобы будущий обитатель новой космической станции рисковал переломать себе кости, карабкаясь на никому, в сущности, не нужные ледники и скалы. Впрочем, не расстраивайся… – он поднял руку в успокаивающем жесте, увидав, как вскинулся собеседник. – Случаев проявить
Дело было на следующий день, в среду, на второй, десятиминутной перемене. Я торопился на четвёртый этаж, в кабинет химии, поотстав от стайки одноклассников, поскольку на ходу приходилось листать учебник. Вчера вечером времени, ясное дело, не нашлось, да и предмет не из числа любимых – но складывающийся образ отличника с хулиганских окраин укреплять всё же надо, потому я и просматривал заданный на дом параграф. Что тут у нас? Так… серная кислота… свойства… применение… Ерунда, с этим как-нибудь справлюсь, а чтобы поддержать имидж – можно рассказать о применении серной кислоты скажем, во взрывателях якорных морских мин. Или бомб, которыми эсеры и анархисты взрывали царей и министров. Как там у поэта-эмигранта Георгия Иванова?..
«Бога нет, царя не надо,
Губернатора убьём!»
…или это не он вовсе, а народное творчество, о котором нам не расскажет на уроках литературы милейшая Татьяна Николаевна?…
– Монахов? Лёша? Можно тебя на минутку?
Я обернулся. Ну вот, накаркал: русичка, на пол-пролёта ниже по лестнице, машет рукой, подзывая к себе. И ведь не сделаешь вид, что не слышал – раньше надо было думать, не оборачиваться…
– У вас сейчас что, химия?
– Да, в двадцать пятом кабинете, я как раз туда…
Она посмотрела на крошечные блестящие часики, свисающие с шеи на цепочке, на манер кулона и раздосадовано покачала головой.
– Осталось пять минут, толком ничего не успеть… Вот что: на большой перемене, как позавтракаешь, зайди ко мне в семнадцатый, хорошо? Я надолго тебя не задержу.
Семнадцатый – это русский язык и литература, её кабинет, и сегодня у восьмого «В» там уроков не намечается.
– Зайду, конечно, мне нетрудно. Да я и раньше могу, всё равно на завтрак не пойду… А в чём дело, Татьяна Николаевна?
На завтрак я действительно идти не собирался, а вот приглашение меня слегка встревожило. Неужто, уже настучали насчёт вчерашнего, и классная, всегда принимающая близко к сердцу беды своих подопечных, решила подготовить меня к надвигающейся грозе?
– Нет, не волнуйся, всё в порядке, это насчёт твоего сочинения. Со всеми остальными будем разбирать завтра, на уроке, но ты, меня, признаться удивил – вот и решила поговорить загодя. Так зайдёшь?
…уф-ф-ф, прямо камень с души. Хотя – смотрит внимательно, с понимающим таким прищуром, словно уже прочла все мои мысли…
– Зайду, я же обещал! А сейчас – простите, Татьяна Николаевна, мне ещё параграф дочитать…
– Ну, иди. – она махнула рукой. – А позавтракать всё же сходи, я тебя обязательно дождусь.
Что отвечать, когда русичка станет допытываться насчёт сочинения, я прикинул заранее. Тут неожиданностей не предвиделось – нескольких общих фраз насчёт недавно прочитанного О'Генри и горячо любимых Ильфа и Петрова вполне хватило. За сочинение я получил 5/4, первая оценка за содержание, вторая за грамотность – кто бы сомневался, опять накосячил с запятыми! Сколько ни материли меня корректоры, а я от этого, наверное, никогда не избавлюсь… Ну и обязательное: «что за манера писать как курица лапой, Монахов! Надо бы тебе хорошенько поработать над почерком, я прослежу…» Ага, поработаешь тут, когда пальцы если не мышечной, то уж точно какой-нибудь нервно-рефлекторной памятью тянутся к клавиатуре, а необходимость писать от руки воспринимается как изощрённая форма пытки! Так что писать придётся учиться чуть ли не заново, тут уж ничего не поделаешь.
А вот напоследок она меня огорошила. «Ваша Катя… в смысле, Екатерина Андреевна, она ведёт у вас историю, говорила вчера, что ты какие-то стихи читал на уроке. Не почтёшь, очень любопытно?..»
Ну конечно, запоздало сообразил я, практикантка сразу после уроков побежала к нашей классной и всё ей рассказала. И правильно, к кому же её ещё обращаться, не к завучихе же? Тем более, что про сцену с «бабочкой» она не в курсе, а рассказала только об истории с выброшенном портфелем да несколько странном поведении одного из учеников. Вот Татьяна наша Николаевна и заинтересовалась – я, как новенький, да ещё и появившийся под самый конец учебного года, пока оставался для неё тёмной
лошадкой, успев проявить себя разве что давешним сочинением. Но и упоминание о стихах не оставило её равнодушными – я отлично помню, что русичка обожает поэзию Серебряного века и в будущих девятом и десятом классах постарается передать эту любовь ученикам. Она и Бродского с Галичем нам читала – не называя, разумеется, фамилий, и не на уроках, а в купе поезда, когда мы всем классом ездили в Ленинград, или у костра, во время поездки по есенинским местам, совмещённой с двухдневным турпоходом… Так что, тут следовало быть предельно осторожным, и неважно, что стихотворение ещё не написано – чуткое ухо подлинной ценительницы вполне может уловить знакомые нотки, пойдут расспросы… а оно мне надо? Поэтому на просьбу прочитать кусочек я ответил, что и рад бы, но вот прямо сейчас мне до зарезу надо полистать геометрию к следующему уроку, так что, может, лучше в другой раз? «Опять домашнее задание не сделал? – понимающе усмехнулась она. – Ну, иди, листай, но имей в виду – мы к этому разговору ещё вернёмся…»Ага, вернёмся – особенно, когда до классной дойдут-таки слухи о том, как любящий литературу новенький размахивал в классе ножом, словно заправский уголовник. Вот тогда и посмотрим, о чём она станет со мной говорить… да и станет ли вообще? Может, просто постарается сделать так, чтобы меня прокатили на переводных экзаменах, лишив шанса остаться в этой школе? Вообще-то, на Татьяну Николаевну это не похоже, а вот завуч – тётка вредная, въедливая, такая вполне может создать проблемы… если получит для этого достаточно веский повод, разумеется. До сих пор я с ней нос к носу не сталкивался, уроков она у нас не ведёт – вот и хорошо, надо и впредь держаться от неё подальше. Менять школу, да ещё и по такому идиотскому поводу, мне не хотелось категорически – тем более, что Кулябьева в девятом классе не будет, а проиче, пока ещё потенциальные недруги проблем теперь не составят…
Что до стихов – тут имелся ещё один повод быть предельно осторожным, и повод неожиданный. Заходя в кабинет, где ожидала меня Татьяна Николаевна, я мельком бросил взгляд на стенд с портретами современных советских поэтов – и чуть на месте не хлопнулся, обнаружив рядом с Робертом Рождественским и Вознесенским Иосифа Бродского! Что же, выходит, здесь автор «Мексиканского танго» никаким гонениям не подвергался и в эмиграцию не отбыл? Объяснение этому может быть только одно: внутриполитические расклады в СССР изменились настолько, что портрет поэта, объявленного в моём варианте истории чуть ли не врагом народа, вешают на школьный стенд и даже изучают его творчество? Привет товарищу Суслову – уж не знаю, жив ли он сейчас, но к идеологии в масштабах страны его почему-то не допустили, и результат не замедлил сказаться. А ведь тут, пожалуй, и Галича не запрещают, подумал я, сбегая по лестнице на второй этаж, и Высоцкого слушают не только на полуподпольных концертах, капустниках да квартирниках-междусобойчиках. Что же до прочитанных вчера стихов – то их здесь они могут не появиться вовсе. Сами подумайте: раз Бродский не уехал в эмиграцию, то не случилось и его путешествия по Мексике – а значит, нечем было вдохновляться на создание цикла «Мексиканский дивертисмент». Или – было чем? При таких тектонических сдвигах в идеологии запросто можно представить, что советские литераторы могут ездить туристами не только в Болгарию и Польшу, но и в ту же Мексику или, скажем, Бразилию, где в лесах много-много диких обезьян, а от Педров и вовсе проходу нет…
Ладно, это потом, как-нибудь, когда будет время хорошенько всё обдумать. Вот, к примеру, с Ленкой как-нибудь завести разговор на тему современной поэзии – помнится, она в этом хорошо разбиралась… в «той, другой» жизни. А меня сегодня ожидает визит во Дворец, вторник – день занятий в Кружке Юных Космонавтов. И есть подозрение, что и тут не обойдётся без сюрпризов. А пока – бегом в кабинет математики, мурлыча под нос накрепко прилипшую мелодию Мирзаяна на известно чьи стихи, которые здесь, возможно, и сложены-то не будут…
«…В ночном саду под гроздью зреющего манго
Максимильян танцует то, что станет танго…»
А ведь сегодня день рожденья Лены, и там наверняка не обойдётся без одноклассников и одноклассниц. Сообразив это, я почесал в затылке – и решил пошарить на антресолях, где, как подсказывала память, отец хранил свою старую, оставшуюся ещё с их с мамой студенческих лет, гитару. Бритька, конечно, внесёт некоторое оживление в предстоящий светский раут, (кстати, надо бы её хорошенько вычесать перед визитом, а то ведь туалеты девчонок будут в золотистой шерсти!) – но и некоторая нотка романтики не помешает. Заодно, попробуем слегка подкорректировать складывающийся имидж гопника с окраины, угодившего в общество воспитанных мальчиков и девочек из хороших семей.