Этрусское зеркало
Шрифт:
– Кто тут?
– хотел крикнуть Глеб, но из пересохшего горла раздалось лишь слабое шипение.
– Алиса… ты?
Это не могла быть она. С какой бы стати ей прятаться? А может, Алиса решила подшутить над Глебом, устроить ему сюрприз? Взяла и приехала! Тайно… как тоскующая возлюбленная, желающая скрыть свой визит?
Осторожно ступая по рассохшимся, скрипучим половицам, молодой человек двинулся вперед. Он затаил дыхание, ожидая… чего угодно, кроме того, что увидел. Сначала Глеб не поверил своим глазам. Он принял действительность за один из страшных снов, которые стали частенько ему сниться. У него помутилось в голове, перед глазами поплыл туман. «Я сплю…» - мелькнула спасительная мысль, тут же
Сколько он простоял так, неизвестно. Наверное, он на какое-то время отключился. На секунду, минуту или на час? Придя в себя, Глеб застал ту же картину. Он даже не выронил свечу, так оцепенела, застыла рука. Сработали защитные блоки сознания, как бы отделив Глеба от того, что было перед ним. Теперь он смог сдвинуться с места, приблизиться, почти равнодушно разглядывать это…
Уже потом Глеб объяснил себе произошедшую с ним перемену: потрясение подавило эмоции, ужас перешел в апатию, близкую к смерти. Смерть же смывает все краски и вибрации существования, убирает даже самую сильную боль, как наркотический укол избавляя человека от невыносимого, чрезмерного страдания. Смерть милосердна…
Однако надо было проверить, не родилось ли все это в его измученном воображении? Он долго терзался, почти не спал, работал до изнеможения, шел пешком под ночным ливнем… подобные перипетии могли вызвать временное нервное расстройство. На краткий миг ему стало легче, и Глеб, не полагаясь более на зрение, решил потрогать это руками, пальцами - галлюцинации, возможно, рассеются при близком контакте, как миражи в пустыне.
Его чувства угасли, но ум, как ни странно, продолжал свою работу - рывками, то проваливаясь в беспамятство, то выбираясь на поверхность, подобно сжатому судорогой пловцу.
Глеб скоро убедился, что он не в пустыне и представшее перед ним не мираж, не созданная больным сознанием лживая картинка. Действительность, не поддающаяся логике, непонятная и оттого еще более страшная - вот с чем ему приходится иметь дело. Кошмар наяву! Кто? Как? Почему? За что?
– все эти вопросы появились потом, когда немного прояснилось в голове и отчасти вернулась способность рассуждать здраво, с некоторой долей осознанности.
Потом Глеб вспоминал, как безумное отчаяние снова затопило его, затем отступило, как пришло единственно правильное решение, которому не было альтернативы. Он знал, как ему поступить теперь - по его собственному закону, установленному велением сердца. Все условности, весь привычный порядок вещей остались за чертой времени и пространства, в которых Глеб существовал до того, как переступил этой ночью порог деревянного дома на окраине Васильков.
Оказывается, бывает такое - ход событий преодолевает некий зыбкий, размытый порог знакомого мира и выбрасывает человека в иное бытие, где правят иные законы и где перестают действовать прежние, казавшиеся незыблемыми правила.
Глеб ни о чем таком раньше не думал и не подозревал. То, что произошло этой ночью, зачеркнуло его прошлый опыт, выбросило его, как рыбу из воды на чужой, незнакомый берег. Он действовал под влиянием неизведанных доселе чувств, и когда все было кончено… вернулся под утро в дом, опустошенный, измотанный лихорадочными усилиями, выпотрошенный, полностью выжатый, лишенный сил…
Если бы кто-нибудь когда-нибудь предсказал Глебу, что произойдет с ним, он бы не поверил. Он и себе до конца не верил, оставляя последнюю, заветную лазейку - а вдруг эта жуткая дождливая ночь все же не существовала
на самом деле? Вдруг он ее придумал? Чтобы еще более ужасной болью приглушить боль от предстоящей разлуки с Алисой?Глава 17
Господин Смирнов вернулся из Серпухова почти ни с чем. Елена Михайловна Конарева твердила, что сын так и не появлялся и с ней не связывался.
– Правда, телефона у нас нет, но Глеб обычно звонит к соседям, - объясняла она.
– Я уже волнуюсь.
Она была встревожена визитами незнакомых людей, которые расспрашивали ее о сыне: сначала женщина приезжала, теперь вот молодой человек. Что Глеб натворил? Неужели эта Алиса действительно с ним? Если она сбежала из дома, у Глеба могут быть неприятности. Еще состряпают обвинение в похищении девушки или что почище придумают… подведут парня под статью со злости! А откупаться им, Конаревым, нечем - больших капиталов честным трудом не наживешь, а жульничать они не приучены.
– Глеб ни в чем не виноват!
– повторяла она, прижимая руки к сердцу.
– Я вырастила его трудолюбивым, добрым мальчиком. Он мне во всем помогал, с детства… И сейчас от работы не бегает, сам себя обеспечивает, не то что нынешняя молодежь. Почему вы его ищете? Вы наркоманов, бандитов разыскивайте, по которым тюрьма плачет!
– Родственники Алисы Данилиной хотят убедиться, что с девушкой все в порядке, - как мог, успокаивал ее Всеслав.
– Поймите их.
– А кто меня поймет?
– заплакала Конарева.
– При чем тут Глеб? Мало ли куда Алиса могла податься? А все свалят на нас, потому что мы бедные и заступиться за нас некому!
– Покажите комнату вашего сына, - попросил сыщик.
– Зачем?
– испугалась она.
– Это в ваших интересах, - солгал Смирнов.
– Данилины могут заявить в милицию… и тогда церемониться никто не будет. Разве вам нужен скандал?
Скандал Конаревой был ни к чему. Она провела сыщика в комнату Глеба, молча смотрела, как этот чужой человек перебирает вещи ее мальчика, открывает ящики старого письменного стола, такого же видавшего виды шкафа, перетряхивает книги…
Смирнов ничего полезного для себя не нашел - ни блокнотов, ни каких-либо записей, ни писем, ни фотографий. Видимо, все, что касалось личной жизни Глеба и его отношений с Алисой, парень держал в общежитии.
Сыщик с сожалением вздохнул, извинился перед Еленой Михайловной за вторжение и откланялся. По дороге в Москву он пытался придумать способ разыскать модельное агентство, в котором работала или собиралась работать Алиса. Попытка его не увенчалась успехом.
Всеслав запутался. Дело Рогожина застопорилось, а ему еще приходится отвлекаться на поиски девушки. Он не улавливал чего-то главного ни в одном, ни в другом.
Москва встретила его вечерними огнями и моросящим дождем. Дороги блестели, по мокрым тротуарам торопливо шагали прохожие, спешили домой - в тепло и уют, к горячему ужину, к экранам телевизоров. Смирнов с тоской посмотрел на часы: было еще не поздно заехать к Панину, художнику-пейзажисту и приятелю Саввы Рогожина. Поколебавшись минуту, он свернул в сторону Царицына.
Панин открыл дверь, не удивился.
– Я знал, что вы еще раз придете, - сказал он, пропуская гостя в тускло освещенную гостиную.
– Присаживайтесь. Чаю хотите?
– Не откажусь.
Хозяин принес большой глиняный чайник, две чашки и тарелку с печеньем.
– Прежде чем задавать вопросы, расскажите мне о похоронах, - попросил он.
– Я не смог прийти проститься с Саввой… здоровье подвело.
Художник пил слабенький чай, внимательно слушал гостя, не перебивал. Смирнов делился своими наблюдениями за процедурой на кладбище.