Этрусское зеркало
Шрифт:
– Савву Никитича похоронили рядом с некой Прасковьей Рогожиной, дворянкой, - сказал в заключение сыщик.
– Они что, дальние родственники?
– Да-да!
– будто даже обрадовался Панин.
– Это заветная история Саввы! Сам-то он в деревне вырос, и родители у него были деревенские… мать доярка, кажется, а отец… то ли комбайнер, то ли тракторист. Но Рогожин очень гордился дворянскими корнями и рассказывал об этом только доверенным, близким людям.
– Может, они просто однофамильцы?
– усомнился Всеслав.
– Откуда у деревенских жителей дворянская кровь?
– Э-э, батенька! Революция семнадцатого года все
– Признаться, да.
– Ну и напрасно, - усмехнулся художник.
– Жизнь пестра, как летний луг. Особенно российская! Это вам не английский газон, где все - травинка к травинке. Это сочное буйство красок и соседство нежнейших колокольчиков со скромным клевером и колючим репейником. Вот так-то! Я ни разу не заподозрил Савву в неискренности.
– А что за история?
– спросил Смирнов.
– В общем, вполне обычная… Когда Савва был мальчиком лет шести или семи, отыскалась у них в Москве родственница, какая-то прапрапра… то ли бабка, то ли тетка, приехала в деревню здоровье поправлять - и привязалась к ребенку. Возила его к себе, в коммуналку… рассказывала о родне, фотографии старые показывала. Приворожила она Савву своими разговорами. Кстати, оттуда и пошло его увлечение живописью, от той самой старушки. Оказывается, у них в роду была художница - Прасковья Рогожина, она ездила в Италию учиться рисованию. Картин ее, к сожалению, не сохранилось, но одна вещица от этой Прасковьи осталась. Зеркало. Якобы госпожа Рогожина привезла его из Италии как память. Его-то бабка и подарила Савве. Она вскоре совсем плоха стала, но успела еще сводить мальчишку на кладбище, показать могилу художницы. Потом умерла. Думаю, именно та встреча определила судьбу Рогожина. И творческую, и… личную. На его родителей старушка не произвела впечатления, а вот на мальчика повлияла. С тем зеркалом он не расставался, под подушку клал.
– Он вам его показывал?
– Один раз, - кивнул Панин.
– Давно, несколько лет назад. Странное зеркало… с ручкой вроде бы из отполированной бронзы.
– Подлинная древность?
Художник улыбнулся.
– Разумеется, нет. Сувенир под старину. И раньше баловались подобными вещами, не только сейчас. На нем с одной стороны было что-то изображено… не помню. Савва так над ним трясся! Не понимаю, почему.
– А он знал, что это подделка?
– Конечно, знал, - ответил Панин.
– Для него зеркало было неким символом, фетишем… Он уже с детства начал увлекаться мистикой, древними обрядами, придумывал разные дикие теории, и… вот к чему это привело.
Художник махнул рукой, вздохнул.
– Людям не стоит слишком отрываться от земного, - пробормотал Всеслав.
Но Панин его не услышал. Ему пришла в голову какая-то мысль.
– Кстати!..
– воскликнул он.
– Разве Савва оставил распоряжения по поводу своих похорон?
– Насколько я знаю, нет.
– Тогда почему его хоронили рядом с Прасковьей Рогожиной? Кто мог додуматься до такого? Да и место на том кладбище стоит очень больших денег. Кто выхлопотал разрешение?
– Тот же человек, который финансировал выставку, - ответил Смирнов.
– Получается, он тоже знал детскую историю Саввы?
– Получается, так! Но откуда?
Я думал, Рогожин был откровенен только со мной. Он неоднократно подчеркивал это!– Значит, не только с вами. Кто-то еще пользовался его доверием. Вам знакома фамилия Фарбин? Альберт Демидович Фарбин.
Художник из вежливости подумал.
– Нет, - сказал он, вздыхая.
– Никогда не слышал. А что, этот человек имел отношение к Савве?
– Возможно. Но я пока не уверен. К его творчеству - несомненно. А вот были они лично знакомы или нет… неизвестно.
– Жаль, я даже не успел взглянуть на знаменитую нашумевшую «Нимфу», последний шедевр Рогожина, - с сожалением произнес Панин.
– Чудесно, что картина нашлась! Но ее сразу же купили и забрали с выставки.
– Да, - кивнул сыщик, радуясь, что художник ушел от обсуждения «счастливой находки». Врать лишний раз не хотелось.
– Савва всегда создавал вокруг себя ореол странной, пугающей таинственности. Это продолжается и после его смерти. Разве… не подозрительно?
– Скорее закономерно, - ответил Смирнов.
Он вышел от Панина в глубокой задумчивости.
Дома его ждала Ева. Она приготовила на ужин заливное мясо и блинчики с яблоками.
– По какому случаю пир?
– рассеянно поинтересовался Всеслав, целуя ее в щеку.
– У нас праздник?
– Твоей проницательности можно позавидовать, - хихикала она, накрывая на стол.
– Пить будем?
– Непременно! Сухое красное вино. Из холодильника.
Смирнов уловил запах горячих блинчиков и почувствовал, как зверски он голоден. За едой он прокручивал в уме разговор с Паниным. Где-то за всем этим крылась разгадка…
– О чем ты думаешь?
– спросила Ева.
– Узнал что-нибудь в Серпухове?
Славка, не переставая жевать, покачал головой.
– Я так и знала. Глеб дома не появлялся.
Славка так же молча кивнул.
– Интересный у нас разговор получается, - засмеялась она.
– Немой и любопытная женщина. Ладно, ешь, великий детектив. А я тебе кое-что расскажу и покажу.
Она принесла помятую газету и с победоносным видом положила ее на стол.
– Вот!
– Что?
– не понял Смирнов.
– Модельное агентство.
Она показала пальцем на обведенное карандашом объявление. «Модельное агентство «Авгур» приглашает стройных, артистичных девушек 18 - 23 лет на собеседование. Рост не меньше 1 м 72 см, длинные волосы. Предварительное требование - выслать фотографию».
– Ты знаешь, сколько в Москве агентств?
– удивился сыщик.
– Почему именно это?
– Я ездила в общежитие, - улыбнулась Ева.
– Глеб там тоже не появлялся. Зато меня осенило! Я попросила его друга Кольку показать мне вещи Конарева. И он показал! Вот в эту газету были завернуты старые кроссовки. Какое агентство, по-твоему, могло заинтересовать Глеба?
Всеслав сразу понял, что на этот раз им повезло. Агентство «Авгур» - то, что нужно.
– Здесь и адрес их указан, и телефон!
– ликовала Ева.
– Если они знают, где Алиса, мы свое дело сделали. А там уж пусть твой друг Данилин сам с ними разбирается.
Чернов с Шумским закрылись в кабинете и обмывали удачную сделку. Продажа поддельной «Нимфы» прошла как по маслу. Они пили коньяк, стараясь не подавать виду, что на душе у обоих кошки скребут.