Евпраксия
Шрифт:
— Где же император? — спрашивала пленная. — Нет ли слухов о моей участи?
— Ничего не знаю, ваше благородие, — отвечала немка. — Говорили, будто их величество поскакали в Магдебург, а когда вернутся, никому не известно.
Так окончилось лето 1086 года, наступила осень с грустными дождями, сыростью и холодом, в комнате Мальги каждый день разводили огонь в камине, и она грелась, завернувшись в плотное шерстяное одеяло, и вздыхала, глядя на пылающие поленья. Только в ноябре вдруг возникло оживление в замке, слуги зашевелились, заскакали по лестницам, от поварни повалил смачный дух готовящегося
— Прибыли их величество. И в весьма, весьма хорошем настроении, между прочим. Это не к добру.
— Почему? — удивилась Фёкла.
— Мы давно заметили: если они хохочут да балагурят, жди беды — или кого-то вздёрнут, или кому-то накостыляют.
— Ой, какие ужасы ты рассказываешь!
— Да какие ж ужасы, ваше благородие, если это правда? Мы здесь всякого уже насмотрелись. А про «Пиршество Идиотов» я и не говорю!
— Что такое «Пиршество Идиотов»?
— Лучше вам не знать.
— Нет, скажи, скажи.
— Ну, скажу, пожалуй. Это ритуал такой — посвящение в Братство.
— Что ещё за Братство?
— Николаитов. Знаете про них?
— Слышала немного. Вроде бы они все еретики.
— Знамо дело, еретики. И христопродавцы. Потому что на службе у нечистого. Правят «чёрные мессы» и устраивают Содом и Гоморру.
— То есть как?
— Свальный грех.
— Что такое «свальный»?
— Фуй, да вы как будто с луны свалились! Свальный — это в свалку, все друг с дружкой... спят.
— Просто спят? В чём же грех тогда?
— Да не просто спят, а... ночуют... Как сказать, не знаю. В общем-то, живут... как супруги... Кто с кем ни попадя. Мужики и бабы. Мужики с бабами. Мужики с мужиками. Бабы с бабами...
У Мальги отвалилась челюсть и заколотилось бешено сердце:
— Да не может быть! Ты меня обманываешь.
— Правду говорю. Наших много там перебывало.
— Ну а ты?
— Бог миловал.
— Ну а если император прикажет?
— Лучше наложу на себя руки. Ни за что! У меня семья хоть и бедная, но порядочная. И богобоязненная. С сатаной дела не имеем. Лучше смерть, чем позор.
— Ой, а вдруг император мне прикажет участвовать в этом «Пиршестве Идиотов»? — испугалась русская. — Как себя вести?
— Это дело ваше. Но прикажут наверняка.
— Не дразни меня.
— А чего ж дразниться-то, ваше благородие? Девушка вы видная, всё при вас, неужели же их величество не потянет на сладенькое? Да как пить дать потянет. Вот увидите, что не вру.
— Я в отчаянии, Марта. Лучше вправду смерть.
— Ас другой-то стороны — на каких условиях? Если денег даст, в шёлк и бархат оденет да ещё выдаст за какого-нибудь благородного дворянина, почему бы нет?
— Ты с ума сошла! А позор? А слухи?
— Да, позор — конечно. Но с другой-то стороны — если денег много, можно и позор пережить.
— Дура, замолчи! Прочь пошла отсюда! Жирная свинья. Я не продаюсь — ни за что, никогда, сколько б денег ни посулили.
— Это дело ваше. Но уж если всё равно обесчестят, то за деньги-то лучше, нежели бесплатно...
Генрих посетил пленную боярышню на другие сутки. Фёкла видела германского императора во второй раз в жизни,
и её опять поразила бледность лица монарха, резче проявлявшаяся в сочетании с абсолютно чёрными длинными волосами; а глаза сверкали нездоровым, лихорадочным блеском. Венценосец сел, живо улыбнулся, сделал жест рукой, приглашая собеседницу тоже сесть. И спросил негромко:— Хорошо ли за вами ходят, есть ли жалобы?
— Жалоб нет. Просто взаперти плохо.
Он пожал плечами:
— Я не спорю! Ясно, нелегко. Но не вы ли добровольно пошли на муки, чтобы выручить свою госпожу? А за каждый такой поступок надо держать ответ... — Государь посмотрел в камин, где поленья потрескивали и щёлкали в пламени. — Тем не менее я готов забыть... причинённую мне досаду... если вы дадите согласие сделать то, что я пожелаю.
Думая о «Пиршестве Идиотов», Фёкла похолодела. И едва пошевелила губами:
— Что вы пожелаете, ваше величество?
Самодержец вытянул к огню ноги и ответил просто:
— Сделайтесь маркграфиней фон Штаде.
Русская едва не лишилась чувств.
— Я? Фон Штаде?! — И она затряслась от ужаса. — Неужели Опраксушки моей нет в живых?
— Да Господь с вами, отчего вы решили? — поразился монарх. — Евпраксия, а точнее, теперь Адельгейда, в полном здравии и живёт в согласии со своим супругом, Генрихом Длинным. Но подрос его младший брат — Людигеро-Удо. Если вы не станете возражать против свадьбы с ним, то не только поучите от меня свободу, но и сделаетесь полноправной хозяйкой всей — я подчёркиваю: всей! — Нордмарки.
Фёкла машинально провела ладонью по лбу, словно проверяя, нет ли у неё жара, и растерянно посмотрела на императора:
— Как сие возможно?
— Пусть формальности вас не беспокоят. Главное — согласие. Независимость и богатство, многочисленные владения и блестящее положение в обществе — вот цена вашему ответу «да».
— А Опракса? Я хотела сказать — Адельгейда? Где она окажется в этом случае?
Генрих с удовольствием произнёс:
— О, Адель!.. Адельгейда не пропадёт. Уж поверьте мне как главе Священной Римской империи! Я её возвеличу так, как не снилось ни одной киевлянке!
Девушка по-прежнему сомневалась. Видя это, государь раскрыл карты полностью. Он воскликнул с чувством:
— Или, может, вы не хотите, чтобы ваша подруга стала императрицей?
У Мальги задрожали пальцы, и она их спрятала под накидку. Отдышавшись, спросила:
— Как — императрицей?.. А её величество Берта?
Венценосец поморщился:
— Я с ней развожусь. Если Берта вообще дотянет до развода. При её-то тучности...
— Право, я не знаю, ваше величество. Это неожиданно...
— Быстро отвечайте: да или нет?
Русская молчала, понурившись. Самодержец поднялся, бросил на ходу:
— Хорошо, подумайте. Я даю вам время до завтра. — И направился к двери.
— Я согласна, — раздалось у него за спиной.
Повернув голову, император с усмешкой посмотрел на боярышню:
— Вы согласны?
— Да.
— Что ж, отлично. Поздравляю с правильным выбором. Нынче же напишу письмо Генриху фон Штаде с предложением женить его младшего брата. Я уверен: он не сможет отказать императору! — И, расплывшись в улыбке, государь вышел.