Евсения. Лесными тропками

– А если я не хочу больше бегать по "своим" лугам? Если я хочу и другие луга? И реки другие и леса? А уж, коли не выйдет у меня побороть свою... "проказу", тогда, пусть лучше смерть, - сопя от нахлынувшей злости и обиды, закончила я, невзначай бросив взгляд на застывшую у стола Адону. Дриада стояла сейчас, сбоку от волхва, сжимая в руках тарелку с оладьями и в глазах ее, зеленых, вперенных в старца, было столько ненависти, сколько я раньше никогда и ни у кого еще не видала.

– А я говорю, смирись!
– отвлек меня в следующий момент сильный удар волховецкого кулака по столу. Кружка, стоящая прямо перед ним, высоко подпрыгнула и брусничный морс из нее, волной выплеснулся в мою сторону, заставив инстинктивно выставить перед собой ладонь...

– Ча-адо...
– замерли мы все трое пораженно, наблюдая за тем, как "клякса" из морса, зависнув перед моей рукой, дождем осыпается на стол.
– Евсения, ты...
– лишь, когда последняя из капель булькнула в тут же растекшуюся по доскам стола лужу, выдохнул волхв.
– Ты подумай хорошо, а я... я тебе и вдругорядь... готов помочь, - встал он и быстро вышел вон, на улицу.

– Адона, а что это он так разошелся, а?
– обернулась я к своей няньке.
– А потом сразу стих? Признал родную магию?.. Только у меня, знаешь, такое чувство, будто батюшка Угост сильно испугался. И...
– шлепнулся на стол рядом с лужей маленький кузовок, сопровождаемый выразительным Адониным взглядом.
– За яйцами?.. Хорошо, хоть, доесть успела, - вздохнув, поднялась я с лавки...

И поскакала по уже привычной своей дороге: лес - тетка Янина - Любоня - лес, никуда более не сворачивая. Один лишь раз нырнула в узкий весевой проулок, пропуская, неспешно едущего по улице на своем гнедом, Леха. "Ничего так, с прямой спиной в седле сидит, кручины тяжкие к земле не пригибают, хотя...", - хмыкнула ехидно, на всякий случай, в ладошку.
– мозг себе последний, наверное, доломал, вспоминая наши с ним "любовные" подробности", - и припустила дальше, в совершенно противоположном от бывшего ухажера направлении.

А вот у подруги моей пришлось встрять по самые уши. Точнее, мне сначала на них "сели". И, к сожалению, не Любоня. Потому как в тереме ее высоком второй день шло развеселое гулянье - "День рождения" дорогого жениха. У нас в веси такие праздники - не в ходу. Все больше "Дни" разных богов отмечаются, а вот здесь, видно, пришлось Вилу сделать исключение. Да, судя по "несвежему" румянцу порядника, оное ему явно, было в радость. А уж каким "радостным" был сам жених...

Тетка Вера тут же усадила меня за общий стол, рядом с ковыряющейся в пироге Галочкой и заставила черпать огромной ложкой из огромной тарелки холодник. Я же, вздохнув, немедля пристала к дитю на предмет: "Где ж ее старшая сестрица". Та окинула скучающим взором все застолье и пожала плечиками:

– Не знаю. С самого утра была. Вчерашних гостей из Букоши провожала. Потом новых встречала. Потом... а, потом посуду на кухне мыла и... да, еще курицу жарила, тоже на кухне.

– Понятно.

– А ты посиди здесь со мной. А то мне надоело на них пялиться. Русана нет, а...

– А где ж он?
– встрепенулась я.

– А-а, - смачно зевнула Галочка, - Любоня говорит, жених ейный его за какой-то оказией в Бадук услал, еще вчера. А то я б хоть с ним сейчас поболтала...

Ну, я и посидела... недолго. Да и не сильно приятно мне самой было на все это веселье "пялиться". Незнакомые люди, одетые кто богато, кто попроще, но, все громкоголосые и непривычно для Купавной, чванные... А, может, это у меня, просто, ко всем им такое отношение, потому как они Ольбега гости?.. Последней же каплей стал он сам, появившийся из-за кухонной занавески. И по его довольному виду... Нет, или у меня, точно, к нему особая неприязнь, или я это почуяла...

– Ой, да что ж вы молчали то?
– вскинула свои полные руки тетка Вера и покаянно покачала головой сидящей напротив нее даме в цветастой кофте.

– Сейчас еще грибочков принесу, раз понравились, - и приподнялась с табурета.

– А не надо спешить... мама, - ухватившись, после легкого качка в сторону, за всё ту же несчастную занавеску, хмыкнул Ольбег.
– Я сам... обслужу. Мигом, - и снова за ней исчез.

– Тетка Вера, - по-петушиному, выдала я, подрываясь из-за стола.
– Я тоже на кухню. Я сама себе все принесу.

– Ага, Евсенька. Будь добра, - каким-то, тоскливым взглядом проводила меня женщина.

А через мгновенье у меня самой взгляд... изменился, увидав, по какой оказии дорогой подружкин жених так на кухню рвался - она сама, застывшая сейчас у плиты, с красным от стыда лицом и жутью в глазах.

– Любоня!
– голосом, каким орут: "Пожар!", возвестила я о своем присутствии. Ольбег от девушки неуклюже отшатнулся, скользнув напоследок по ее груди рукой.
– Я к тебе... в помощь.

– Евся!
– голосом не лучше, отозвалась она мне, шустро махнув на встречу.
– Я здесь жарю... Матушка велела.

– Иди отсюда.

– Чего?

– Иди отсюда. Я сама... дожарю, - выдернула я из ее руки деревянную мешалку.

– Евся, а как же...

– Иди, - процедила сквозь зубы, правда, уже Любониной взметнувшейся косе и нашла взглядом рукоблуда.
– В сторонку отойдите, а то, боюсь, жиром забрызгает.

Ольбег удивленно хмыкнул и, сгрузив на пол пустую бадейку, пристроился рядом, на освободившейся лавочке:

– Евся. Вас... тебя, кажется, так зовут?
– всерьез заинтересовался он, теперь моей персоной.

– Ну да. Именно так, - внимательно разглядывая куски курицы на большой сковороде, протянула я, решая в это время: "Сейчас его усыпить или, когда подальше от горячей плиты будет". Ольбег же, не мешкая, продолжил:

– А почему ты у меня в гостях никогда не была? Подруги моей невесты - мои... подруги. Ты знаешь...
– замахнул он одну ногу на другую и свесил с нее свои длинные руки.
– Я всегда рад гостям. И у меня есть, чем их удивить.

– Охотно верю, - вариант с немедленным "усыплением" все навязчивее долбился мне в голову.
– А вы, случайно, не вдовец?

– Я? Вдовец?
– удивленно приподнял мужчина бесцветные брови.
– Что ты, деточка. Я, конечно, понима-аю, про меня здесь, в вашей глуши, всякое треплют. Но, вот в чем не замешан, так во вдовстве. И если и могу... "замучить" женщину, то, только в одном месте. И я уверен, ты знаешь, в каком, - совсем уж похабно расплылся он, покачивая одним коленом.

– Это я такая догадливая или испорченная?
– в ответ, сузила я на мужчину глаза.

– Ты, несомненно, полна всяческих достоинств. К тому же, в наш просвещенный век, даже ваша глушь живет в этом вопросе по-новому. Так что, еще раз тебя приглашаю: загляни на мой, пока еще, холостяцкий, огонек.

– Да что вы? Какая непосильная для меня честь, - ну, сволочь, держи.
– Ой, а у меня на ладони перышко. Сейчас я его на вас сдую. Ловите... ртом... Ага. И главное, во сне вправо не кренитесь...

Любоню я нашла вскоре, все на том же длинном бревне за огородным тылом. Правда, на этот раз, без одуванного венка и в слезах:

– Ну, ты чего, подружка, - бухнувшись рядом, обхватила ее за вздрагивающие плечи.
– Что, сильно худо?

– Угу, - пробубнила она в свои ладошки, а потом и сама меня обняла.
– Ой, Евся, если б ты знала... Как худо то...

– Ну, а если худо, так откажись от него.

– От кого?
– испуганно отстранилась Любоня, даже реветь перестала.