Фабрика мухобоек

Дверь задвинули, и локомотив со свистом выпустил пар. Марек посмотрел на пана председателя и пани Регину. Оба, съежившись, сидели на полу; левая рука председателя дрожала так сильно, что он не мог ее удержать на колене. И тут Марек заметил явно расширенную кем-то щель в дощатой стене. Обрадовавшись, он прижался к ней лицом и представил себе, что находится не в вагоне, а в мире, оставшемся снаружи. И в награду увидел бегущую к поезду девушку. В малиновом платье, с развевающимися рыжими волосами, она в сером сумеречном свете казалась райской птицей. Марек увидел, что она кого-то высматривает – вероятно, кто-то ждал ее в дверях другого вагона, куда она, улыбаясь, и свернула. Потом загремели засовы, и поезд, дождавшийся своей райской птицы, отправился в путь.

Марек заснул, уткнувшись носом в мамин рукав, чувствуя, как она гладит его по голове, а когда проснулся и снова прильнул к своему иллюминатору, увидел, что ночь миновала и на горизонте, над желтым пшеничным полем, встает красное солнце – или, наоборот, садится, так как еще не кончился вечер. Можно было бы об этом спросить – Марек слышал у себя за спиной разговоры, кто-то даже громко молился, – но предпочел не оборачиваться и остаться в неведении.

31 декабря 2007 года, тоже не выспавшийся, я заканчиваю «Фабрику мухоловок». Поставить в конце такую дату кое-что значит – не только для писателя: в этот день с грохотом рвутся петарды и все верят, что Новый год принесет счастье. Я окончательно излечился, и теперь ничто не мешает мне жить в ладу с реальностью. «Ощущая сопротивление реального мира, пациент направляет свою энергию в мир воображаемый, – сказал Беате наблюдавший за мной профессор. – Ни капли спиртного и побольше гулять на свежем воздухе. Как ваш муж относится к бегу трусцой?»

Чувствую я себя прекрасно, пора забыть о призраках, а главное, поставить точку. Если б еще меня не раздражало черепаховое вечное перо в выстланном зеленым бархатом футляре с золотой надписью «Pramen & Sohn» на крышке. Я смотрю на него, один раз даже попытался что-то им написать, но ведь оно не мое, я его не купил и не получил в подарок. Таких перьев в мире всего несколько штук. Где-то я вычитал, что это первые чешские авторучки, а пан Прамен хотел превратить свою фирму в мощный концерн, не уступающий производящему карандаши «Кохинору». Но не успел – был отправлен вместе с сыном в Терезин. Что его перо делает у меня дома, даже страшно подумать.