"Фантастика 2024-40". Компиляция. Книги 1-19
Шрифт:
— Они?
— Кажись, они. Войско великое — струги считать устал. На приколе стоят — видать, воду дурную пережидают.
— Сё — благо, — кивнул бывший кат и обратился к Кириллу: — Ну, вот, паря, кажись, добрались. Порадуйся с нами.
Учёный демонстративно отвернулся, но с противоположной стороны сидел Мефодий — ещё менее привлекательное зрелище.
— Убивайте, гады! Чего ждёте-то?!
— Экий ты быстрый, — качнул патлатой башкой бывший узник. — Поживи пока. Ты ж богатство наше, оберег и надёжа!
— Руки у меня вывернуты, а то я бы показал вам и оберег, и надёжу!
— За это ты Кузьме спасибо скажи — он с тобой лаской обошёлся. Что рожу-то кривишь? Он мастер великий — мог бы и до рёбер кнутом ободрать, а он гладил тебя только.
— Зачем?
— А вот затем! — мелко засмеялся разбойник. — Кто там на реке дымы
— Ловко придумано, — усмехнулся учёный, пытаясь вспомнить, когда он проговорился, что умеет читать и писать. — Может, вы мне язык отрежете, чтоб я лишнего про вас не сказал? Вы ж душегубы, убийцы!
— Экий неразумный! — хрипло рассмеялся Кузьма. — Кому ж ты без языка нужен?! Ты нас за дурней-то не держи! Сказочку мы тебе сейчас поведаем, а более ничего ты воеводе не скажешь. Потому как сам ты есть душегуб и убивец: двух служилых порешил, с каземата сбежал, казну государеву пограбил и в бега кинулся — насилу догнали варнака!
— Это же бред! — изумился Кирилл. — Кто ж такому поверит?!
— Сё — правда подлинная! — торжественно поднял палец Мефодий. — Или, думаешь, мы с Кузьмой под кнутом что иное скажем? Дело привычное... А твой сказ кто подтвердит, а? То-то!
— И про то, будто в Икутске повёрстан, не вякай, — добавил бывший палач. — Не был ты там отродясь! С тех краёв служилых мы, кажись, скоро встретим — не признают они тя, верно?
Разбойники занялись удалением печатей с мешков, а Кирилл смотрел на мутную воду и думал о том, что, похоже, попал по-крупному. Его знания по истории подтверждали — разбойники всё рассчитали верно. В похожие времена в родном мире следствие велось однообразно и формально. Чтобы показания были сочтены истиной, подследственный должен пройти весь набор пыток и не изменить их до самой смерти. Другой способ — это когда несколько подозреваемых под пыткой независимо друг от друга показывают одно и то же. Именно поэтому двое бандитов почти не боятся друг друга — даже спиной поворачиваются.
«Ладно, будь пока по-вашему, — решил учёный. — С волками жить — по-волчьи выть. Однако большое дерьмо начинается с маленьких компромиссов — можно и самому волком сделаться. Но, чёрт побери, нужно сколько-то времени, чтобы руки пришли в норму — с таким растяжением связок я ни на что не годен!»
Войско стояло на устье реки — правого притока Коймы. Было оно действительно большим — не меньше трёх-четырёх сотен русских и «иноземцев». Это были не местные мавчувены — языка их Кирилл не понимал. Основная часть личного состава расположилась на том берегу притока, и несколько десятков человек — на этом.
Кузьма и Мефодий высмотрели четверых мужиков, которые на малой лодке проверяли сеть в заводи. Кроме мусора, похоже, ничего им не попалось. Незнакомцев рыбаки встретили настороженно — разобрали оружие, навели единственное ружьё. Пришлось объясняться — доказывать, что православные и с благими намерениями. Узнав, что новые люди плывут из Коймского острога и хотят присоединиться к войску, казаки неохотно рассказали, что жестоко страдают в пути от бескормицы — припасов взяли в обрез, рассчитывая на рыбу, а её в реке оказалось мало, а тут ещё и большая вода пошла — совсем плохо. Имеется и другая беда — не хуже первой. Командует войском офицер — капитан Петруцкий. Однако есть и другой командир — казачий атаман Шишаков. Оба царёвым указом назначены, а кто главнее — не ясно.
Как там и что, снизу не видно, только нет мира средь командиров. В пути поначалу они ругались матерно, потом по пьяни морды бить друг другу стали — да при людях! Только никто никого не одолел — срам один получился. А как кончилось казённое зелье, отцы-командиры прекратили мордобитие и стали держаться порознь. Народ тоже разделился — кто к Шишакову, а кто к Петруцкому прибился. Потому здесь и встали по разным
берегам — чтоб друг друга не злить да на глаза лишний раз не попадаться.Проблемы выбора у беглецов не возникло: конечно же к атаману, благо его люди стоят здесь рядом! Приём «в ряды» прошёл буднично и просто. Десятник расспросил, а подьячий записал со слов прибывших, какого они роду-племени и откуда. Кирилл полагал, что далее последует вызов «на собеседование» к «самому». Однако никуда их не вызвали, и вскоре стало ясно, почему. Никакого довольствия, никакого общего котла в войске не существовало. Служилые сами кучковались по три-пять человек — земляки, родственники или просто приятели — и что-то варили, если, конечно, пища имелась в наличии. Обмундирования не выдавалось — каждый был одет во что горазд. Оружие тоже у каждого было своё — сабли, палаши, пики, бердыши, пальмы и рогатины явно охотничьего назначения. Большинство имело хоть какие-нибудь, но доспехи. Огнестрельного оружия было довольно много — от старинных фитильных пищалей до сравнительно прогрессивных кремнёвок. У одного из пятидесятников Кирилл заметил приспособу, которую определил как кавалерийский штуцер. Ещё больше удивило Кирилла наличие у каждого «воина» личной собственности — каких-то тюков, мешков, сумок. Вокруг этого имущества в основном и крутились интересы служилых: у кого чего есть, а у кого нет и кто что кому должен.
Кузьма и Мефодий ни в какую компанию вливаться не стали, а расположились особняком и, организовав костерок, принялись варить в помятом котле изрядно подгнившую юколу. Когда варево упрело и малоприятная вонь стала распространяться по лагерю, к костерку начали подтягиваться служилые — на предмет поболтать да узнать, нет ли общих знакомых. Их принимали и допускали к котлу, благо деревянные ложки у гостей были свои. Кирилл хлебать из общего котла отказался, и ему всучили персональную (довольно грязную) деревянную плошку с едой. Общественности же пояснили, что он — Кирьян — головой и руками плох, потому что побывал в плену у иноземцев, а потом в остроге познакомился с дыбой. Парень, дескать, ещё не оклемался: ему из котла есть — проливать только. Никого такое сообщение не удивило — гости сочли своим долгом выразить сочувствие пострадавшему и поделиться собственным опытом. Судя по их рассказам, на дыбе побывал каждый второй, не считая первого, и никто увечным от этого не сделался — ну разве что самую малость.
Рыбу доели, юшку выхлебали и принялись вспоминать, кто, когда и при каких обстоятельствах последний раз ел хлеб. Оказалось, что очень давно. Насколько смог понять слушатель, данная публика в большинстве своём приписана к разным острогам, разбросанным по сибирским рекам. Им положено жалованье — деньгами, мукой и солью. Жалованья этого они не получают по многу лет, так что мечтой жизни служилого является полный расчёт с казной — огромное богатство. Правда, большинство успело задолжать той же казне немногим меньше, чем она им. Соответственно, «подняться» люди смогут лишь в случае удачного похода. На Петруцкого в этом смысле надежды мало, а вот атаман — свой человек и нужды людей понимает. Он вроде бы хочет вести свой «полк» не к острогу, где «ловить нечего», а на восток — на «хлебные» места. Под таковыми подразумеваются районы, где пушнина есть, а государевой власти нет. Вот только припасов для такого похода совсем мало...
Дело близилось к ночи, а расходиться народ не собирался. Кузьма с Мефодием довольно ловко поддерживали разговор, провоцировали рассказы о тяготах государевой службы, причём сами о себе практически ничего не говорили. Кирилл слушал, но мало что понимал — большинство географических названий и имён были ему незнакомы. Зато у него складывалось впечатление, что его спутники, как шпионы, собирают информацию. За пару часов они, наверное, смогли составить представление об экономических и политических событиях на огромной территории, где и малые-то расстояния измеряются неделями пути.
Кто-то из присутствующих заметил на воде лодку, плывущую сверху по течению притока. Народ начал всматриваться в сумерки полярной ночи и гадать, к какому берегу она пристанет — к «нашему» или Петруцкого. Оказалось — к нашему. В обширном лагере возникло движение — служилые не спеша, как бы между делом, стали стягиваться к атаманской палатке. В неё же первым делом направились и прибывшие на лодке. Один из них, как смог заметить Кирилл, оказался не казаком, а, вероятно, местным мавчувеном. Его руки были связаны за спиной. Вокруг палатки собралась небольшая толпа.