"Фантастика 2025-96". Компиляция. Книги 1-24

– Меня только что позвали на свидание, – сказала она, ни к кому не обращаясь. – За то, что я ударилась о шкаф.

Кляпа ответила, не торжествуя. Тоном консультанта по результативности:

– Работает, Валя. Не сопротивляйся системе.

Валентина не стала комментировать. Просто повернулась. Закрыла дверь в ванную. Повернула кран. Холодная вода хлестанула резко, шумно, будто тоже хотела что—то сказать.

А в голове, без слов, прокрутилось: «Ты превратила меня в женщину, которую будут показывать по телевизору с надписью – «Осторожно: свидания с ней вызывают увечья».

Дверь за Пашей захлопнулась с глухим звуком, как будто в офисе кто—то поставил жирную точку. А может, запятую. Или троеточие. Никто не знал. Даже Кляпа.

Валентина осталась стоять посреди коридора. Она будто осталась одна – почти. Вокруг, конечно, были коллеги: кто—то перебирал бумаги, кто—то кликал мышкой, кто—то подглядывал из—за монитора. Все были на своих местах, но Валентина ощущала между собой и ними бетонную стену, как после пожарной тревоги, которую никто не отменил. Все старательно делали вид, что работают. Кто—то щёлкал мышкой с такой яростью, будто пытался стереть реальность. Кто—то печатал по клавиатуре с тем отчаянием, как будто от этого зависела судьба планеты. Кто—то откровенно шептался с соседом, и шепот был такой тонкий, что слышался даже лучше, чем обычная речь.

Из—за стеклянной стены соседнего кабинета донеслось с подчеркнуто нейтральной интонацией:

– Ну ничего себе, какая у нас теперь тут актриса.

Кто—то тихо прыснул, будто пытался удержать смех под маской сочувствия. Следом второй – чуть громче, нервнее, словно смех сам не понял, откуда взялся, но уже пошёл гулять по офису. Как будто у кого—то в лёгких поселился смех и теперь пробует разные маршруты наружу.

Валентина не реагировала. Не потому, что не слышала. Просто не хотелось добавлять себе ещё одно воспоминание. Она села. За рабочий стол. Рядом булькал кулер – лениво, хрипло, с издёвкой. На краю стола валялся флаер. Сердечко выцвело, скрепка торчала боком, как крюк из сценического реквизита. Валентина потянулась убрать бумажку, но скрепка вонзилась в палец неожиданно, с колкостью, в которой Валентина почти уловила интонацию судьбы. Она дёрнулась от боли, инстинктивно, бумага дрогнула в руке, а следом и вся она застыла, словно не решаясь дышать, чтобы не расплескать на себя ещё одну порцию унижения.

Валентина застыла, и на несколько секунд пространство вокруг словно выключилось – ни звука, ни дыхания, ни движения. Наступила абсолютная тишина – та самая, после которой обычно звучит взрыв.

Первый смешок сорвался сам. Как короткий рывок горлом. Второй – с надрывом. Потом уже невозможно было разобрать, это хохот или плач. Всё смешалось, как будто кто—то пытался одновременно закричать и задохнуться. Лицо заломило, мышцы щёк судорожно дёрнулись.

Валентина медленно поднялась со стула, повернулась, сделала несколько шагов по коридору – медленно, будто проверяя, не отключилось ли гравитационное поле. Она шла, как по клетке, вычерченной из офисной тоски: плечи напряжены, спина прямая, лицо – невыразительное, но настороженное.

Остановилась, обернулась, взгляд упал на доску объявлений. Среди листов с датами, номерами и офисными напоминаниями выделялось одно: «Держите ноги в устойчивом положении при перемещении тяжестей». Валентина кивнула, словно соглашаясь – не с инструкцией, а с самой идеей, что жизнь действительно требует техники безопасности.

– Мне бы технику безопасности по жизни, – прошептала она.

Следующий шаг привёл её в переговорную – ту самую, где совсем недавно всё вышло из—под контроля: презентация, графики, йогурт, ритуал. Валентина остановилась в дверях, на секунду сомневаясь, можно ли заходить в места, где ты недавно публично распалась.

Но потом просто вошла, встала у стола и опустилась на колени, как будто собственное тело больше не верило в возможность удержаться вертикально. Лоб коснулся края столешницы – холодной, жёсткой, равнодушной, почти как исповедальня в драмкружке. Плечи затряслись, дыхание сбилось, и всё снова стало слишком настоящим.

Кляпа хранила редкое молчание – даже для неё это было нетипично. Она не язвила, не шептала, не подсказывала реплики – просто слушала. Или, быть может, наслаждалась тишиной, в которой эмоции Валентины превращались в сгустки звука и дыхания. Трудно было сказать. А Валентина, захлёбываясь в собственных всхлипах, наконец начала говорить – медленно, будто слова сами пробивали себе путь сквозь горло:

– Я только что… устроила корпоративную версию оргии в три акта. С участием йогурта. И, кажется, даже бухгалтерии.

Смех сорвался снова – уже истеричный. Она хрипела, плакала, смеялась одновременно, как будто организм забыл, что эмоции надо делить по полочкам. Валя ползком добралась до офисной кухни, не включая свет. Холодильник гудел, как будто тоже знал, что ей плохо.

Она открыла дверцу холодильника, машинально потянулась за сыром, но тот выскользнул из руки и упал на пол с мягким звуком, который почему—то прозвучал обидно. Валентина нагнулась, пробормотала нехорошее слово – не сердито, а скорее устало, как отчётливый диагноз текущего дня. Взяла огурец, откусила прямо с кожурой, не думая о вкусе, и, усевшись на корточки, продолжила жевать, как человек, решивший, что хотя бы еда сегодня не подведёт. С полным ртом пробормотала в пространство:

– Я не хотела. Я не флиртовала. Я просто… я ударилась.

Кляпа не выдержала и фыркнула:

– Некоторые так в брак вступают.

Валентина снова засмеялась – не звонко, не истерично, а с тем горьким теплом, которое появляется у человека, пережившего обрушение всех систем и внезапно почувствовавшего в этом лёгкость. Словно всё, что только что случилось, наконец—то обрело форму, пусть и форму личного позора.

Смех плавно перешёл в икоту, как будто тело больше не справлялось с перепадами эмоций. Пришлось прижать ладонь к губам, чтобы не поднять весь офис собственными судорогами. Подбородок подрагивал, глаза налились красным, а лицо выглядело так, будто по нему прошёлся фронтальный ураган. Валентина подняла взгляд и встретилась с отражением в дверце микроволновки – там была женщина, измазанная эмоциями, с перекошенным макияжем и выражением усталости, как у человека, который воевал с жизнью и потерпел временное поражение. С выражением лица, как у женщины, пережившей землетрясение, похороны репутации и раннюю пенсию по эмоциональному стажу.

Кляпа мягко, даже с уважением произнесла:

– Это только начало, Валя. У нас впереди любовные победы, падения… и, возможно, даже немного настоящего счастья. Хотя последнее я не гарантирую. Слишком редкий товар.

Плечи медленно осели, будто внутренний каркас наконец—то сдался. Валентина встала с усилием, словно разгибалась после тяжёлой смены на эмоциональной стройке. Она потянулась к бумажному полотенцу, оторвала его дрожащими пальцами, аккуратно промокнула лицо, словно боялась потревожить хрупкое равновесие. Затем глубоко вздохнула – не чтобы вдохнуть, а чтобы выжить. И почти без иронии сказала:

– Только бы без фокусников и презентаций. Всё остальное – переживу.

Свидание началось не с фразы «ты сегодня особенно красива», не с уверенного поцелуя в руку, а с охапки роз и альстромерий, неожиданно ярких в полумраке, как приглашение на бал в здании автомойки. Паша стоял у входа в клуб «Маяк», под вывеской, мигающей так, будто лампы спорили между собой, кто из них ответственен за пафос. Он махал рукой и держал букет, который в этом неоне выглядел чуть старомодно, но старательно. То ли привет из романтического фильма нулевых, то ли репетиция признания в любви на съёмке рекламы средств от депрессии.

– Я думал про гвоздики, но они какие—то похоронные. А эти – живые. Как ты, – пояснил он, протягивая букет. – Красиво? Хотелось, чтобы было красиво.

Валентина подошла медленно, с выражением лица, как будто её только что отправили на прослушивание в фильм, где она точно не подходит на роль. Всё вокруг – музыка, вспышки, тени, цветные лица, густой запах алкоголя и кондиционера, который отчаянно пытался перебить перегрев. Она чувствовала себя неправильно одетой – не просто для этого вечера, а для всей этой реальности.