Fatal amour. Искупление и покаяние

Николай расхохотался, глядя на разъярённую фурию перед собой. Определённо, его семейная жизнь не будет скучной.

— Полагаю, ваше веселье совершенно неуместным, — процедила mademoiselle Ракитина.

— Вы правы, Мари, — в притворном раскаянии ответил Куташев, наблюдая за ней из-под полуопущенных ресниц. — Я оставлю вас, ибо совершенно очевидно, что ныне моё общество вам в тягость. Думаю, поразмыслив над моим предложением вы по достоинству оцените все выгоды нашего союза.

— Сделайте милость, оставьте меня, Nicolas, — вздохнула Марья Филипповна.

От внимательного взора Куташева не укрылось, каких трудов ей стоило сохранить самообладание и сдержать слёзы, что уже блестели в глазах. Видимо душевные силы её были на исходе, и потому Николай не стал более задерживаться в доме Ракитиных. Чего-чего, а видеть её слёз он не желал.

Глава 32

Покидая дом Ракитиных, князь Куташев пребывал в смятении. Как вышло так, что ехал, дабы порвать связавшие его узы, но вместо того увяз ещё глубже. Да что там говорить, сам шантажом вынудил Марью Филипповну ответить ему согласием. Но зачем? Неужели и в самом деле её присутствие в его жизни в какой-то момент сделалось столь значительным и необходимым.

Что заставило? Может быть уязвлённое самолюбие? Ведь не просто так не дал ей произнести имя Ефимовского. Что это? Ревность? Нет-нет, сама эта мысль ему смешна. Но отчего так неприятно было слышать её признание?

Куташев забрался в сани и, запахнув поплотнее шубу, велел вознице ехать к дому. Тройка свернула на набережную Невы и полетела вдоль Зимнего, но Николай не видел ничего вокруг, уставившись невидящим взглядом на белоснежный покров, простиравшийся до самой Петропавловки. Встречный ветер обжигал щёки, дыхание вырывалось изо рта облачком белого пара и застывало инеем на ресницах.

"Я завлекала вас, как могла, дабы потешить уязвлённое самолюбие, но более не желаю обманывать. Я люблю…" — вновь и вновь звучало в голове. "Ложь! Снова ложь! Разве может она любить кого-то кроме себя?! Нет, не такова. Ей надобно внимание. Он повидал таких и немало. Такие, как она не умеют любить. Они окружают себя бесчисленным сонмом поклонников, купаются в их внимании, но сами не способны на глубокое чувство". Куташев тяжело вздохнул. Женщины подобные Марьи Филипповне виделись ему прекрасным экзотическим цветком, что благоухает дивным ароматом, привлекая насекомых, а после, когда несчастная мушка попалась в липкую ловушку, пожирает её. Впрочем, возможно он ошибается. Возможно, именно страх разоблачения заставил её предстать перед ним коварной соблазнительницей. Разве не страх всего лишь час назад он созерцал в огромных серо-голубых глазах? И всё же… неужели он ошибся? Неужели увидел в ней лишь то, что сам себе придумал.

Сани остановились у крыльца особняка на Мойке.

— Приехали, барин, — пробасил возница.

— К Анненковым поворачивай. Передумал, — бросил Куташев, выше натягивая меховую полость.

У Анненковых собирались обедать. Общество подобралось довольно прелюбопытное. Князь Борис слыл человеком хлебосольным, и многие пользовались его гостеприимством. Нынешним вечером к Анненковым явилась престарелая двоюродная тётка, парочка литераторов, перебивающихся с хлеба на воду, да один живописец, собиравшийся по просьбе князя писать портрет его жены Ирины.

Визиту Николая Борис чрезвычайно обрадовался, а вот Ирина, несмотря на то, что выказала радость при встрече, держалась отчуждённо и весьма настороженно.

Разговор неизбежно зашёл о Ефимовском. Борис не скрывал тревоги за Андрея и был страшно зол на его решение прервать отпуск и отправиться в Тифлис.

— Мы ведь так и не увиделись с ним толком! — горячился он. — Я не понимаю, что за нужда была такая, очертя голову вновь бросаться под пули?!

— Si il y a un myst`ere l`a-bas p'etri femme (Если есть некая тайна, там замешана женщина), — тихо обронил Куташев, откладывая вилку.

— Ты часом не Марью Филипповну имел в виду? — нахмурился Анненков.

— Неужели есть иная? — усмехнулся Николай.

Оброненная княгиней вилка громко звякнула о паркет.

— Pardonnez-moi, — улыбнулась вымученной улыбкой Ирина Александровна, послав Куташеву предостерегающий взгляд.

Николай слегка наклонил голову в знак того, что понял намёк и постарался перевести разговор на другую тему, но Борис желал поговорить именно о mademoiselle Ракитиной.

— Я не могу понять, что случилось. Мне казалось, что он влюблён в неё, впрочем, она тоже отвечала ему взаимностью. Я был уверен, что все недоразумения между ними разрешены и ждал, что он сделает ей предложение.

— Боюсь, нынче это невозможно, — пожал плечами Куташев.

— Pourquoi? (Отчего?) — искренне изумился Борис.

— Потому что нынче днём я сделал предложение Марье Филипповне, и она его приняла, — невозмутимо отозвался Николай.

— Ты?! — едва не подскочил со стула Борис. — До меня доходили слухи о том, что ты ухаживаешь за ней, но я даже мысли не допускал, что это правда!

— Как видишь, на сей раз светские сплетники тебя не обманули, — развёл руками Куташев.

Борису ещё о многом хотелось расспросить приятеля, но присутствие за столом посторонних делало невозможным продолжение беседы на интересующую его тему. Анненков насилу дождался окончания трапезы. После обеда гости Анненковых переместились в гостиную, где расположились небольшими группами. Начинающие литераторы собирались издавать новый журнал и вновь принялись осаждать Бориса с просьбами оказать им финансовую поддержку, тётушка уединилась на низеньком диване с художником, изображая покровительницу искусств, Ирина тронув за рукав мундира Куташева, взглядом предложила ему пройти к алькову в самом дальнем углу гостиной.

— Nicolas, — сбивчиво и торопливо заговорила она, как только они оказались вне досягаемости для чужих ушей, — я не понимаю вас. После того, что я поведала вам нынче утром, вы сделали предложение Маше?!

— Именно так, Ирина Александровна, — холодно улыбнулся Куташев.

— Pourquoi?! — воскликнула княгиня, невольно привлекая внимание к их беседе.

— Насколько я знаю, Марья Филипповна — ваша довольно близкая подруга, — иронично усмехнулся Куташев. — Разве вы не желаете ей счастья?

— Да, но не такой ценой, — уже тише отвечала княгиня.

— Полагаете, брак со мной слишком высокая плата за сохраненное реноме? — продолжил иронизировать Куташев.

— Вы невозможны, Nicolas! — нахмурилась княгиня, выговаривая своему vis-a-vis громким шёпотом. — Вы можете быть серьёзны, когда речь идёт о вашем будущем.

— Поверьте, Ирэн, я серьёзен, как никогда, — вздохнул Куташев. — Об одном попрошу вас: Марья Филипповна не должна узнать о нашем с вами разговоре.

— И всё же я не понимаю, — сердито ответила княгиня.

— Возможно, когда-нибудь поймёте, — улыбнулся Николай и взглядом указал на остальных гостей, что делая вид, будто заняты собственными делами, тем не менее, старались расслышать хоть что-нибудь из задушевной беседы княгини Анненковой и князя Куташева.

Николай засиделся у Анненковых до самого позднего вечера. Когда разошлись все гости и приятели остались наедине, Борис, наконец, смог удовлетворить своё любопытство. Расположившись в вольтеровских креслах за бокалом хорошего вина в полутёмной библиотеке, друзья заговорили о том, что волновало более всего.