«Философия войны«» в одноименном сборнике

— Чему Вы радуетесь? — удивленно спросил я, — ведь и в буден Вы также ничего не делаете?

Видите ли, в праздник я не работаю для службы на законном основании, а в будни чувствую какую-то неловкость, — ответил он мне.

Пытался и я внести свою лепту военных познаний — занимаясь с солдатами; но скоро мне дали понять, что в моих услугах не нуждаются и что я должен являться только в строй батареи, когда то будет указано приказом батарее. Осекшись в своем служебном рвении, я принялся обучать солдат… малороссийским песням и бальным танцам! Это не анекдот. Танцам обучать разрешалось, и вся батарея танцевала отлично… мазурку, вальс a trois temps, кадриль, польку и камаринскую!.. Я мог бы рассказать много забавного, пахнущего анекдотом, о первых годах службы, но сейчас — не до анекдотов, не до смеха… В первый же год службы я натолкнулся на две основные черты русского военного быта: эксплуатацию служебного положения и казенных средств в интересах частной личности и — профессиональное невежество.

В дальнейшем я убедился, что оба эти свойства, в большей или меньшей степени, составляют принадлежность всего русского чиновничества — и военного, и невоенного. Министры пользовались целыми домами с обстановкой, причем комнаты отделывались по их вкусу и заказу, а чиновники «для поручений» и «личные» и неличные адъютанты служили им, как лакеи и «посыльные»; поездки совершали с крупными «прогонными» деньгами, пользуясь, в сущности, дармовым проездом и роскошными «приемами»… То же делалось, конечно, и всеми чиновниками по нисходящей лестнице, включительно до вахмистров и каптенармусов, кои тянули лишнюю и лучшую «порцию» из общего котла, имели неположенного им «денщика», содержали свиней и домашнюю птицу на артельные «остатки», получали лишнее обмундирование и т. п. Все — что могло и хотело — пользовалось казною в своих интересах. А «могли» все те, кто распоряжался хоть небольшим имуществом или деньгами («кормил хоть казенного воробья») или влиял на судьбу таких «распорядителей», а «хотел»… хотели очень и очень многое. Доказывать эти печальные выводы фактами — значит ломиться в открытую дверь. За 35 лет службы я встречал очень мало людей, которые не пользовались своим положением и казенным имуществом, хотя бы только для увеличения своего комфорта и представительности (автомобили, экипажи, лошади и проч. и проч. — не назначенное для частных надобностей или несоответственно высоких качеств). Конечно, такие люди были — и по приверженности к принципу и по богатству не имевшие привычки пользоваться казенным имуществом выше законной нормы; но они не были в большинстве. Несомненно также, что и уродливый тип моего первого командира батареи не был весьма распространен; но он имел довольно много единомышленников и подражателей, особенно среди людей «доброго старого времени»— когда кавалерийские части давались самим Императором Николаем Павловичем «для поправки» дел разорившегося воина.

Явление, мною подчеркнутое, т. е. эксплуатация служебного положения и казенного имущества в личных интересах служащих, было и, вероятно, есть везде (а в России сейчас оно приобрело особенно выпуклый вид). Но, чем культурнее общество и чем деятельнее и честнее власть, тем менее простора для таких ядовитых и расслабляющих явлений. В России подобные явления не находили — ни соответствующего воздействия власти, ни ее надлежащего примера, ни должного осуждения в обществе.

От легкой эксплуатации казенного имущества некоторые переходили и к более крупным злоупотреблениям: взяточничеству и воровству (растратам), которые не всегда кончались судом, а иногда — только удалением виновного со службы… Однако, материальная недобросовестность есть качество, с коим многие честные люди мирятся: «пей, да дело разумей», вспоминают они по этому случаю, и я готов бы с ними согласиться (хотя и добавил бы: «кради, но не до бесчувствия»). Великий Император французов прощал своим талантливым и деятельным генералам, когда обнаруживал их грехи в области стяжания и жадности. И все мы часто прощаем людям их слабости, если видим их таланты, даровитость и приносимую общему делу пользу. Но ужас русской жизни состоял именно в том, что незнание своего дела было качеством еще более распространенным, чем материальная недобросовестность. Мой первый командир батареи — типичный скаред и стяжатель, всецело был погружен в хозяйственные соображения; для него «военное дело» было излишней ношей, и надо отдать ему справедливость — в этом деле он был невинен, как младенец. Но так же невежествен в сущности был и другой мой начальник — блестящий полковник О….в — знаток лошади, отчасти — манежа, и только. Так же малосведущ даже в артиллерийском деле был и третий командир батареи — скромный и честнейший полковник Д. Но что печальнее всего и что является объяснением (причиною) невежества низов военной иерархии, это то — что первые два командира были на очень хорошем счету у начальства, коему они артистически «втирали очки в глаза». И добро бы, если бы это делал только полковник О-в — отличный ездок, представительный мужчина; но ведь это делал и кикимора О-ий.

Да еще кому втирал он очки? Самому фельдмаршалу И.Вл. Гурко — боевому генералу, грозе Варшавского округа!

Как делалась эта операция — для нас, вкусивших плоды от всех русских «операций», — не важно.

Важно то, что сверху предъявлялись требования, не имевшие ничего общего с будущими военными действиями (по тому времени — с русско-японской войной), и что поэтому люди, совершенно незнакомые с военным делом или мало знакомые с ним, могли удовлетворить и даже радовать грозное начальство.

Требования эти базировались на старых, давно отживших тенденциях и формулах, и выражались почти исключительно в декоративных действиях, а зачастую в простом обмане или самообмане. На военном поприще не требовалось глубоких знаний военного дела, проникновения во все его изгибы и тайники. В низах иерархии требовалась покорность и услужливость, а на верхах — изворотливость и умение приспособляться.

Так делались карьеры

В эти области текла мысль и энергия русских людей.

Не удивительно, что даже в 1908 году собрание офицеров Генерального Штаба Н-го округа, руководимое самим Начальником Генерального Штаба ген. П-м представляло жалкую картину бедности знаний во всех областях военного дела, не исключая даже области своего полевого устава, а о новых тенденциях и приемах в деле применения средств войны и говорить нечего, (На этом занятии я впервые увидел генерала Алексеева — правую руку генерала П. Его считали почему-то «выдающимся» генералом. Но генерал этот не внес ни одной мысли в занятие; он попросту не произнес ни одного слова и на меня произвел удручающее впечатление).

Неудивительно также, что в том же году на занятиях кавалерийских начальников всего округа и командиров армейских корпусов генерал Брусилов одобрительно слушал доклад полковника Б. о том, что в будущей войне конная артиллерия будет «выскакивать из- за флангов кавалерии» или «в интервалы между ее частями» и т. д. И весь этот вздор и другой ему подобный говорился в течение 10-ти дней в присутствии громадной аудитории, после опыта русско-японской войны! И возражал только один человек, хотя сочувствовали ему многие: но никто не желал подвергать себя неприятностям столкновения с влиятельным командиром корпуса (Брусилов командовал тогда 14 арм. корпусом). Как характерно это для обрисовки русской военной жизни и навыков! Карьера прежде всего. А карьера делалась не знанием дела, не защитою своих убеждений, не очищением истории от лжи и преувеличений реляций, не осуждением старых приемов и выдвижением им на смену выводов отвлеченных из группы правдивых фактов… Карьера делалась — угодливостью, покорностью, непротивлением и даже просто молчанием… А поэтому и военное дело не изучалось серьезно, никто не углублялся в него; никто не разбирался в прошлом так, чтобы отделить вымыслы от правды и сделать эту правду поучительной для будущего.

Возьму для примера несколько военных операций из прошлого и для краткости отмечу лишь наиболее характерные черты.

* * *

Историки и военные учебники говорят, что в 391 году до P. X. Александр Македонский разбил персидского царя Дария на Гавгамельской равнине, у Арбел. Это несомненно правда, так как только победа над армией могла отдать в руки Александра царство Дария. Но на этом и кончается вся правда. Когда историк рассказывает — как совершалась эта победа — он безобразно искажает картину действительности, в чем нетрудно убедиться, приложив к прошлому масштаб реальной жизни. Историк говорит, что у Дария было сосредоточено под Арбелами 400 тыс. войск, из коих 50 тыс. конницы. Величайший военный гений мира, защищая свое существование под Лейпцигом в 1813 году, не имел более 150 тысяч войск, да и то не на 10-тиверстном фронте Гавгамельской равнины, а на 30–40-верстном фронте вокруг Лейпцига! Возьмите величайшие сражения последней эпохи — Кенигрец 1866 г., Гравелот 1870 г., Мукден 1904 т. и даже последнюю гигантскую войну — вы не найдете на 10-верстном фронте 200 тысяч! Но ведь средства сосредоточения, размещения, а главное, продовольствия ныне стоят несравненно выше, чем было прежде. Всякому военному известно, что малейшая приостановка подвоза продовольствия для корпуса в 40–60 тысяч, размещенного на фронте в 40–50 в., вызывает голодовку даже в наше время в населенной, культурной стране. Как же могли жить 400 т. людей с 100–150 тыс. лошадей, сосредоточенные на 10–20 верстном фронте???

Но еще острее стоит вопрос с их движениями, маневрами. Правда, историк не стесняется: он двигает армию Александра как угодно — и в этом да простит ему Бог, ибо численность греков он указал только в 40 тысяч; но как Дарий двигал свои войска — это трудно себе представить!

Между тем историк говорит, что Александр повернул свою армию направо и двинулся вдоль фронта персов, чтобы выиграть их фланг, но Дарий заметил этот маневр и… «повернул» свою армию налево.

Попробуйте в несколько часов изменить фронт 100-тысячной армии, не говорю 400- тысячной!

И в наше время, время телефонов, аэропланов, автомобилей, для одной только передачи распоряжения по всем частям потребуется немало часов. Правда, там было только 10 верст по фронту: но вспомните наши царские смотры после больших маневров. На участках в 10–16 верст были сосредоточены 100–80 тысяч войск, и каких забот и затруднений стоило такое сосредоточение, как трудно было выполнить даже то, что было намечено и предписано заранее. Вымысел о 400-тысячной армии на тесном фронте, да еще в некультурной стране, становится грубым. Также неправдоподобно упоминание о 50 тысячах конницы. 50 тысяч кавалерии, это — 17 кавалерийских дивизий полного состава по нашему времени, т. е. почти вся русская кавалерия до мировой войны! Но ведь Персия времен Дария не может сравниться с Россией 20 века.

А кто может представить себе 50 тысяч конницы, т. е. 11 кавалерийских дивизий, на 10-верстном фронте, да еще совместно с 350 тыс. пехоты?!

Я не в состоянии представить себе такого сосредоточения кавалерии… Я видел под Скерневицами на царском смотру 5 кавалерийских дивизий, но они никаких движений, кроме церемониального марша, не производили; когда же Великий Князь Николай Николаевич (тогда — Генерал-Инспектор русской кавалерии) попытался прорепетировать простой заезд плечом развернутым фронтом (вернее — боевым порядком) этих дивизий, и только с помощью офицерской линии (без войск), то из этого ничего не вышло: не хватило места и потребовалось много времени. Но ведь 5 дивизий — не 17!