Философия. Книга вторая. Просветление экзистенции

3. Экзистенция как граница мирового благосостояния.
–

Таким образом, мир человеческого общества ни фактически не может быть завершен в самом себе, ни экзистенциально не является возможной конечной целью, но в нем проявляется для себя то, чего как цели желать невозможно. Хотя, чтобы жить, мы должны стремиться к нашему эвдемонистическому идеальному состоянию, но это стремление и относительное осуществление само есть только экзистирование, которое может, терпя неудачу как существование во времени, в этой неудаче удостовериться в себе самом, однако этот крах предполагает безусловное и неограниченное осуществление в объективности существования. Все имманентные утопии об окончательно правильном состоянии мирового существования - это предательство экзистенции, но так же точно означают такое предательство и все субъективистские опыты растраты собственного существования в авантюрной игре.

Представление об объективности общества как о гарантии совместного существования имеет в виду, прежде всего, хозяйство. Хозяйство доставляет материальные средства, а тем самым и удовлетворение всех витальных потребностей. С указанием на ограниченность экономической сферы и на тот факт, что в обществе речь идет еще и о других вещах, кроме существования и удовольствия, цель деятельности расширяется: в этом аппарате находят себе место также «культурные задачи». Воспитание как передача традиции и как обучение для достижения функциональности на службе целого, затем, забота о духовных наслаждениях людей, в музеях, библиотеках, театрах, выставках, и наконец, ориентировка и развлечение при помощи газет, - становятся планомерно направляемой работой. Далее, стараются обеспечить не только существование человека, посредством гарантии известного способа в известных рамках, но и способ совместной жизни людей, в браке и семье, в нескончаемом множестве отношений между людьми; даже религиозный культ, как и все, что поддерживает общество или не мешает ему, получает общественную защиту. Борьба и война считаются чем-то таким, что следует исключить, потому что им существовать не обязательно.

Если, таким образом, все, что встречается в мировом существовании человека, включается в конце концов в это представление об объективности, то включается все-таки только как встречающееся, а потому внешнее. Оно вводится сюда как средство и как относительная цель, понимается только как удовлетворение потребности. Общество - это мир многих как единый в некоем сознании вообще, в тех всеобщих ролях, которые нужно избрать в нем, в специфических, но заменимых функциональных способностях (Leistungsf"ahigkeiten). Самобытие и трансценденция в этом мире не встречаются. Все индивиды остаются под покровом объективной действительности, как темные точки неприкосновенного резервата, который никого не касается, который никому не позволено затрагивать слишком вплотную, разве только в случае, если и в этом также появится потребность, которую станут удовлетворять священник или невропатолог, при этом, на первый взгляд, отнюдь не обязанные становиться основой целого, а тем самым и его санкцией. Существование, в качестве действительности этой объективности есть рамка, заполняемая единственно лишь сознанием вообще и усредненной человечностью (die Durchschnittlichkeit des Menschseins); оно становится взаимным, равнодушным почтением к непонятности индивида, поскольку это непонятное остается в пределах своего круга, не мешающего никому другому.

Но если бы это представление об объективности общества было однажды осуществлено, то по миру прошла бы трещина: с одной стороны стояло бы все целесообразно-понятное, удовлетворение потребностей в кооперации всех, - с другой же стороны - хаос неоткрытых (unoffenbaren) себе и другим темных субъективностей, которым не позволено иметь никакого бытия, кроме как в виде всеобщих, подлежащих удовлетворению потребностей. И все же эта трещина может раскрыться лишь для того, чтобы ее тут же познали как абстракцию. Ибо одна сторона - это общество, каким оно выглядит для ориентирования в мире, как то, сведения и познания о чем я могу получать также и извне, и что подлежит изучению как чисто имманентная формация, в которой религиозные представления встречаются лишь как внешние факты, имеющие известные понятные и каузальные следствия. Другая сторона - это общество как целокупность существования, всякий раз имеющая историчную, а не просто внешне-историческую форму, в которой являются себе экзистенции в совместности и в отнесенности к своей трансценденции; познавать их я не могу. Говорить об одном или о другом каждый раз означает поэтому делать некий скачок, а не переход через ряд промежуточных звеньев. В действительности существования одно действительно через другое, и все же - не всегда и не самоочевидным образом. Скорее, возможно и расхождение между ними; абстракция получает осуществление: Мир общества, в котором я нахожу себя, открывается мне в своей бессодержательности. Индивид отделяется от него, чтобы отныне быть в нем лишь только внешне, как живое существо, потому что он технически зависим от этого мира. В нем осуществляется безразличное к публичности, не глядя на нее и ничего от нее для себя не желая, потаенное бытие, которое теперь черпает свои содержания только из негативности в отношении к миру: из точечного бытия самости с ее смертью и с ее неопределенной трансценденцией, которое может найти себе лишь все более истончающееся положительное исполнение. Это действительное расхождение, в котором мир сводится всего лишь к мирности (Weltlichkeit), а его субстанция - к возможности лишь единичного индивида, - до конца осуществить невозможно. Завершенное разделение означало бы конец существования и экзистенции. Видя, как вступают на путь, ведущий в этом направлении, индивид получает толчок, зовущий его повернуть обратно (Die vollzogene Trennung w"are das Ende von Dasein und Existenz. Die Richtung dahin beschritten zu sehen bringt dem Einzelnen den Anstoss, der ihn zur Umkehr ruft).

Ибо общество, если его изучают как предмет мироориентирующего мышления и устраивают как аппарат, в самом деле, никогда не может быть до конца исчерпано как действительность. Занятое одним лишь планированием ориентирование в мире то и дело наталкивается на такие элементы, которые оно, правда, объективирует как данные каузальные факторы, но которые, если рассматривать их из них самих, суть, собственно говоря, самобытие, которое никогда не познается. Хотя здесь строят планы и делают вещи, проектируют машины и поддерживают функционирование некоторого механизма. Однако для человека все это есть в то же время нечто большее, чем запланированное и сделанное. Его бытие в обществе натянуто, для него самого, между двух полюсов: полюса машины, которая движется, если ее обслуживают, но которая сама лишена субстанции, потому что не имеет характера явления бытия, - и полюса другого, которое благодаря созданию этих аппаратов впервые открывается ему через собственное его бытие как трансценденция. Сознание этой полярности приводит, для просветляющегося сознания возможной экзистенции, к призыву, гласящему, что всякая объективность существования по-настоящему действительна лишь как субъективированная объективность, так что экзистенция непредсказуемо осуществляет себя и понимает себя как существование во времени, только в целокупности объективного и субъективного. Поэтому при всяком сугубо рассудочном планировании и обустройстве экзистенциально существенное ускользает между ячейками сети (f"allt durch die Maschen), и общество осуществляется как содержательное существование только на основе субстанциальной общности людей в среде такого, всегда партикулярного, планирования. Забота о благосостоянии целого - это волевая цель общественной деятельности, хотя это отнюдь не есть окончательный смысл этой деятельности и общества. Только историчное присутствие этого недоступного для знания во всеобщем виде смысла дает деятельности содержание.

4. Общество и государство.

– Незавершимость мирового существования и зрелище краха вновь отбрасывают нас назад к нашей ситуации: существование обретает действительность только в борьбе и в возможности борьбы.

Никакое общество не существует само по себе. Оно действительно как государство и как таковое находится в борьбе: как государство, в борьбе с другими государствами, и как государство, в борьбе с самим собой за формирование воли, принимающей в нем решения.

Общество, которое осуществило бы совершенно полное удовлетворение потребностей как устойчивое состояние, уже не было бы государством, потому что прекратилась бы борьба: так представленное общество было бы стабильным, функционирующим в себе, автоматически работающим согласно правилам, не знающим борьбы существованием. Государство возникает вследствие необходимости той ситуации, что человечество не образует целого и даже в качестве всемирной империи только при условии уничтожения бессчетного множества возможностей могло бы стать насильственным, фрагментарным целым. Государство есть формация, которая, стоя в качестве инстанции над всеми подлежащими планированию механизмами, в историчной ситуации принимает на своем месте экзистенцией политической воли решение о том, что происходит, и благодаря тому, что обладает средствами, может с помощью насилия осуществить на деле свое решение. Это - объективность действенной воли некоторой историчной общности в непрестанном беспокойстве и под постоянной угрозой, как власть в борьбе с другими государствами и с самим собою.

Правда, наши мечты выдумывают себе, понуждаемые необходимостью, всемирную державу человеческого общества вообще, не знающую более никакой власти, кроме себя самой, и означающую некий вечный мир, а также организацию этой державы, в которой каждому человеку, по его характеру, его умению и его потребностям достается подходящее именно для него место в функционировании целого. Правда, подобного рода представления остаются мерками, руководствуясь которыми люди ищут все более совершенного устройства мира. Но эта задача не только нескончаема, но в самом существовании человека есть такие действительности, которые в принципе исключают ее законченное решение; это завершение невозможно без уничтожения самой человечности. Прежде всего, та изначальность, с которой выступают люди в существовании, столь различна по самому своему существу, что их разделяет не только количественное неравенство задатков, но и непримиримая инаковость (unvers"ohnliches Anderssein) сознания бытия и воления. Каждому существованию присуща жизненная воля - сохранить себя в борьбе и расширить свое жизненное пространство.

Сознание своей собственной ценности делает различие между людьми существенным: оказывается важно, какого рода люди будут жить в будущем. Впрочем, пока общие рамки сознания вообще, солидарность людей как таковых между собою удерживают их вместе для построения существования на основе взаимности, еще никак не проявляется то, что становится заметно всем только при столкновении материальных условий жизни. Теперь более глубокая солидарность людей, которые в истоке своего сознания бытия исторично сознают себя принадлежащими к одному целому, вступит в борьбу с чуждым, за бытие и небытие. Теперь выбор касается не того, быть ли миру или войне, а того, какой человеческий характер (Menschenartung) должен жить. Имманентные эвдемонистические цели связывают только сознание вообще в признании общепонятного, чаще всего в убедительной науке. Поэтому для ориентирования в мире этот выбор подлинного человека абсолютно непостижим, или оно грубо витализирует его, превращая в акт выбора между данными человеческими характерами в расовых теориях, которые, однако, как раз и упраздняют истину подлинной человечности в ее исторично обоснованном достоинстве. Однако для субъективности, в которой удостоверяется в себе возможная экзистенция, приобретает смысл и сущность то, что в ориентировании в мире было всего лишь помехой: борьба и война, крах и победа. И все же ни объективный крах, ни фактическая победа не доказывают истины этого существования. Только несомневающаяся имманентность оценивает по мерке успеха и оттого, опять-таки, упраздняет всякую экзистенцию и трансценденцию. Только бегство от мира могло бы считать крах как таковой сам по себе благом. Однако в великой авантюре человечества остается нерешенным вопрос о том, может ли, и в каком смысле и в какой мере может истинное быть также долговечным; ибо допустить, что оно имеет абсолютную длительность как нескончаемое наличное бытие, для экзистенции в существовании невозможно.

То же, что война между государствами, представляет собою борьба между людьми внутри государства за воплощение их воли и их влияния в государстве. Если бы каждый находил осуществление своей подлинной жизни, если бы каждый стоял на том месте, где содержание его существа обретало бы себя в создаваемой также и им самим объективности, то никакой борьбы не было бы. Абсолютно справедливый, знающий человека до последних его корней, отбор и распределение всех на соответствующее каждому положение в составе целого - это утопическое представление. Даже самое исчерпывающее психологическое познание не смогло бы дать справедливого распределения трудовых задач и удовлетворений, не только потому что человек всегда есть еще нечто большее, чем все, что мы можем знать о нем (der Mensch immer noch mehr ist als alles von ihm Wissbare), но также и потому, что ситуация целого всегда будет такой, что количество и характер имеющихся в распоряжении людей и количество и характер имеющихся в распоряжении трудовых задач и средств никогда в точности не совпадут. Но речь идет еще и о другом: в этих представлениях мыслят таким образом, как будто бы существует некий врожденный и окончательный набор типических свойств человека, и некоторое правильное целое, которое нам предстоит сконструировать, с возможными местами, которые нужно только занять людьми, чтобы они поддерживали движение целого. Поскольку же ни того, ни другого в действительности быть не может, а напротив, и то, и другое меняется и образуется с течением времени, постоянно приходя в упадок и постоянно же строя нечто новое и иное, - в этом беспокойном процессе сама борьба есть соучаствующий в творчестве нового фактор, впервые создающий человека и оказывающий влияние на него. Этот фактор можно исследовать и изучать как таковой в ориентировании в мире, пусть даже воля и план как имманентное знание с полным правом наклонны бывают рассматривать его так, будто бы его следует, по возможности, исключать.

Борьба и война, в какой бы то ни было форме, в итоге бывают одинаково ужасны, все равно, наступает ли гибель зримо, от мгновенного насилия, или тихо и неприметно, силой принуждения созданной и поддерживаемой ситуации. Эти события, которые в имманентном мире должны рассматриваться как помеха, как временные и в конечном счете устранимые события, для открывающейся в опасности и крахе экзистенции суть возможное явление трансцендентного бытия. Однако в этом качестве их невозможно желать и создавать в мире. Именно этим самым их лишили бы их существа как возможного явления трансценденции для экзистенции. Всякое планирование и всякая воля должны быть направлены как раз на их устранение. Только тогда они, если они наступают, могут и действительно быть не только тем, что всегда грозит и что не кажется неизбежным (das immer Drohende, vermeidbar scheinende), но стать тем, что, если несмотря на то, его не избежали, следует в конце концов принять на себя, и историческая необходимость чего никогда не может стать вполне достоверной. Всякий труд направлен к миру, строительству, улаживанию разногласий, компромиссу, устройству мирового эвдемонистического общества. В подлежащем имманентному планированию целом человечества как общества (Menschheitsgesellschaft) помехи не имеют никакого положительного смысла.