Флердоранж – аромат траура

– Во сколько приехать завтра за вами?

– Я позвоню, Семен, вот возьмите, и спасибо вам, – Салтыков вручил ему обычные чаевые.

Машина развернулась. Свет ее фар на мгновение выхватил из темноты строительные леса, кучи гравия во дворе, стволы старых деревьев. Было очень сыро и промозгло, но дождь перестал – тучи ушли в сторону города, и небо над Лесным прояснилось. Над Царским прудом тускло желтела луна на ущербе.

Скрипнула дверь флигеля.

– Роман, это ты? Ты приехал?

Салтыков стремительно обернулся, быстро взбежал по ступенькам на крыльцо. Его встречал Леша Изумрудов – один из всех.

– Алеша, дорогой, – Салтыков схватил его руку, сжал. – Как ты тут? Как вы тут все?

– Милиция была. С Долорес стало плохо, Валька хотел даже вызвать «Скорую», но все обошлось таблетками… Она у себя, лежит, Валька у нее, а я… Я звонил тебе весь вечер, твой телефон не отвечал! Я тут совсем один, все точно с ума сошли…

– Ничего, все позади, я приехал, теперь я здесь, с вами. С тобой, Алеша, – Салтыков обнял его за плечи. – Успокойся, все страшное позади. Я был бы здесь еще раньше, но я не мог. Меня тоже допрашивали в полиции… Но теперь я здесь, я не уеду. Пойдем, – он повел Изумрудова в дом. В холле, когда он раздевался, ему сразу бросилось в глаза, что большое зеркало, висящее на стене, завешено шторой, снятой с окна.

– Кто это сделал, зачем? – удивленно спросил он.

– Я, – Леша Изумрудов отвернулся. – Пусть будет так до утра. Я не могу туда смотреть – дома темно, на улице темно, я тут один как проклятый торчу. Я не хочу, я боюсь…

– Бедный, бедный мой, – Салтыков, не отпуская его, увлекал за собой, поднимаясь по лестнице. – Это все расстроенное воображение, это все пустые страхи…

Они поднялись в спальню Салтыкова.

– Я только приму душ с дороги, а ты постарайся успокоиться и согреться, – Салтыков снял пиджак, нагнулся и взял с кровати аккуратно сложенный синий купальный халат.

Кровать была полутораспальной, светлого дерева. Постельное белье из натурального шелка, бледно-розового цвета. Сама спальня выглядела довольно аскетично, только белье было шикарным и очень дорогим. Мало кто знал, что Роман Валерьянович Салтыков был просто помешан на постельном белье. Постельные аксессуары отеля «Амбассадор» абсолютно не удовлетворяли его требованиям и привычкам.

– Раздевайся, я скоро, – мягко сказал он Леше.

Уже в душе под горячими струями воды, пропитанной пряными ароматами массажной плитки для тела, он размышлял о том, что все события этого ужасного и трагического дня следует воспринимать стоически, как учил несравненный Марк Аврелий. А закончить этот день надо в наслаждении и удовольствии, чтобы восстановить этим нарушенное душевное равновесие и хоть на время отвлечься от тяжких мыслей, которые, по сути своей, не что иное, как пустое и глупое суеверие, недостойное настоящего мужчины.

Глава 15
МЕТАЛЛОИСКАТЕЛЬ

– Из всех этих любителей старины Денис Малявин, пожалуй, для нас самый неподходящий тип, – сказал Кулешов Колосову наутро, после обычного приветствия. Новый день начальник отдела убийств встречал снова в Воздвиженском – точнее, на полпути к нему, на шоссе между церковью мучеников Флора и Лавра и Лесным.

– Отчего же это неподходящий? – спросил Никита.

Они курили с Кулешовым в дежурной машине местного ГИБДД. А на шоссе стоял инспектор ГИБДД, проверял проезжающий редкий транспорт. Из всех здешних и нездешних машин им в это утро нужна была только одна-единственная.

– Потому, что характер у него сутяжный, – ответил Кулешов. – Стоять на своем он любит и всем свою правоту глоткой доказывает. Через это самое, через несговорчивость, негибкость, и бизнес у него прахом пошел. У нас тут таких ершей иванычей не очень-то любят – особенно местная администрация.

– Неужели через одно это? – спросил Никита.

– Ну и сожительница его Марина Аркадьевна Ткач тоже свою роль в этом крахе финансовом сыграла. Ты ее сам видел – какова она. Бойкая бабенка. Много из него денег тянула, он, видно, сил своих с ней не рассчитал. В принципе, мужик он, как и все мы тут, простой, деревенский. Ну а когда деньги появились – конечно, красивой жизни захотелось. Из Москвы он ее себе привез – Марину-то эту Аркадьевну. Подцепила она его где-то крепко на крючок. Подцепила и доить начала. И выдоила, что называется, досуха.

– Но она ведь не бросила его, когда у него дела пошли худо, – заметил Никита. – Обычно такие сразу бросают, когда их содержать по-крупному перестают. А она до сих пор живет с Малявиным – ты же сам говорил мне.

– Вот я и удивляюсь, чего ж это она его до сих пор не бросила, – Кулешов усмехнулся. – Вроде совсем у них дело разладилось – горшок об горшок. А тут вдруг в Лесном Салтыков объявился и предложил Малявину работать у себя. И Марина эта сразу попритихла, осталась. И вроде сошлись они снова. Слухи такие ходили.

– Слухи у вас тут, одни только слухи-пересуды. Эх, деревня вы, матушка…

– Три деревни – два села, – поправил Кулешов. – А слухами ты нас, Никита Михалыч, не попрекай. Тут тебе не Москва. Не хлебом единым жив человек и в деревне. Слухи – они ведь как песня… А про Малявина и эту Марину его Аркадьевну у нас тут целыми днями языка чесали. Как мексиканский сериал все воспринималось, как кино «Богатые тоже плачут». Бабки наши местные все к окнам просто прилипали, когда эта парочка тут у нас на машине раскатывала.

– Смотри, его машина? – перебил его Никита, кивая на замаячившую впереди на шоссе иномарку.

– Его самая. Один он тут у нас на джипе ездит. Покупал-то новый, с доходов с кирпичного завода своего. А теперь вот добивает по нашим ухабам.

Инспектор ГИБДД пошел навстречу джипу, жестом приказывая водителю остановиться.

А дело было в том, что после некоторых раздумий Никита Колосов решил не вызывать Дениса Григорьевича Малявина на допрос в отделение милиции, а провести это следственно-оперативное действие несколько по-иному, застав Малявина, что называется, врасплох. Задержание утром на дороге, когда Малявин торопился в Лесное на работу, конечно же, слегка отдавало дешевой полицейской бравадой, но Никита не прочь был иногда и побравировать, и поиграть перед фигурантом в шерифа. Такие финты удавались пятьдесят на пятьдесят. Иногда от них не было никакого проку, а иногда они давали гораздо больший эффект, чем нудная словесная долбежка в кабинете на тему: знаешь – не знаю, видел – не видел, не был, не состоял, не участвовал.

Перехватывая Малявина на пути в Лесное на следующий день после убийства Филологовой, Никита ставил перед собой две основные задачи: во-первых, сбить фигуранта с толку, встревожить его, лишив тем самым на какое-то время самообладания, а во-вторых… Ну это, конечно, было из области оперативной фантастики, но… Возможно, таким способом могли всплыть на свет божий и какие-то улики, которые Малявин не успел уничтожить. Хотя именно здесь и крылась главная загвоздка: наличие улик Никита допускал, а вот в виновность Малявина в убийстве Филологовой и тем более отца Дмитрия не верил. Не верил в это и Кулешов, заявлявший с грубоватой категоричностью: «Какого хрена ему их убивать? С какой такой корысти, а?»

Джип остановился на обочине. Инспектор приблизился к нему. Козырнул. Денис Григорьевич Малявин, сидевший за рулем, опустил стекло, полез за правами, явно обескураженный присутствием стража порядка на дороге, по которой раньше милиция вообще проезжала раз в год по большим праздникам.

– Идем к нему, тряханем, – скомандовал Никита. И они с Кулешовым двинулись к джипу.

– Николай Николаич, приветствую, что, с моими правами что-то не так? – громко спросил Малявин, увидев их. Обращался он к Кулешову, которого хорошо знал.