Фол последней надежды

— Знаешь что, пойдем-ка к Витале?

— О, наш мрачный рыцарь, наш спаситель, — иронично пропевает подруга и подает мне ладонь, — наш гроза назойливых поклонников!

Я рывком поднимаю ее и закатываю глаза. Хотя, конечно, она права. Я каждый раз малодушно ищу защиты у сурового соседа по парте. Дело в том, что изначально я пыталась прятаться у брата под боком, но у Косы и Бо нормальные отношения, так что он просто подходил к нам и делал вид, что просто хочет поболтать с Богданом. А вот с Виталиком, на мое счастье, Акостин не общается вовсе. Чем я успешно и пользуюсь.

Так что оставшееся до урока время я коротаю рядом с высоким угрюмым Сорокиным, с которым у нас почему-то установились хорошие приятельские отношения.

Не забываю нервно поглядывать на телефон. Я, конечно, решила довериться Ване и судьбе, но от этого не менее страшно. Они все же расстанутся? Что он скажет ей? А как она отреагирует? Мысленно отмахиваюсь от картинки, где Зайцева таскает меня за волосы по всему четвертому этажу школы.

Но проходит первый урок, второй, от Вани нет ни одного сообщения, и хоть мы об этом не договаривались, я все равно волнуюсь.

После английского мы спускаемся в столовую и я, стараясь делать это не слишком уж очевидно, шныряю взглядом по школьникам вокруг себя. Знаете, есть у подростков такой особенный напускной вид, типа, смотрите, мне абсолютно плевать на всех вокруг, но, о-боже-мой, как же хочется увидеть объект своей симпатии.

Но первым я встречаю не Ваню. Я вижу Зайцеву и рефлекторно сжимаю руку Арины. Она тихо ойкает, но ничего не говорит. Мы чуть замедляем шаг и внимательно изучаем Алену. Она плачет. Как-то тоже, знаете, красиво. У нее даже тушь не размазывается. Подружки, конечно, рядом. Одна гладит по волосам, другая — по стройному бедру. Почему-то думаю о том, что она без колготок, но ноги загорелые и блестящие, наверное, чем-то намазала.

Честно говоря, я не хотела, чтобы ей было больно. Не хотела в каком-то роде становиться причиной ее слез.

Мы с Ариной проходим мимо, маршируя идеально в ногу, как два солдата на плацу, и лишь спустя пару шагов переглядываемся.

— Точно расстались, — шепчет она мне на ухо.

Я киваю несколько раз кряду и, не сдержавшись, оборачиваюсь.

Наверное, делать этого не стоило, потому что Зайцева тоже смотрит на меня. Зло. Впивается взглядом из-под длинных ресниц и уничтожает без того крохотные ростки сочувствия и сопереживания к ней. Она будто что-то мне обещает глазами, в которых нет слез. И я точно обойдусь без знания, что за сообщение она мне передает.

Отворачиваюсь и марширую дальше. Оловянный солдатик натренирован изображать беспечность, когда внутри все скручивает от тревоги.

Берем с Ариной чай и глубокие тарелки с кашей. Наша директриса немного сдвинута на том, что едят ее подопечные и, главное — из чего. Я сжимаю гладкие бока красивой пиалы и вдыхаю аромат овсянки с яблоками и корицей. Есть совсем не хочется, но я все равно берусь за ложку. С детства папа нам внушал, что спортсмен должен хорошо питаться. Я, конечно, не спортсмен, но у меня явно разряд по наживанию врагов. Поэтому энергия мне, скорее всего, пригодится.

Это подтверждает Громов, когда появляется в столовой, лениво пересекает большое светлое помещение, игнорируя свою девушку. Именно в таком статусе все знали Алену Зайцеву последние месяцы. Поэтому с преувеличенным вниманием наблюдают за тем, как Ваня приземляется за наш столик, закидывает руку на спинку моего стула и спрашивает, наклоняясь ко мне:

— Я присяду?

Глава 35

Поперхиваюсь кашей и теряюсь, глядя на Ваню. Стараюсь скрыть смущение за неловким смехом.

Говорю:

— Да ты уже присел, Громов.

— Я вежливый, — улыбается он мне и только теперь переводит взгляд на Абрикосову, — привет!

— Приветики! — максимально радостно выдает Арина и переводит взгляд на меня.

Потом снова на Ваню, и снова на меня. Очень демонстративно, даже головой водит из стороны в сторону.

Я робею еще больше и заталкиваю в рот большую ложку овсянки. Ваня сидит рядом, как ни в чем ни бывало, смотрит, как я ем. Пока я нервно жую, подруга спрашивает:

— Ну что, какие дела?

— Да все в порядке.

— А чего ты с девушкой своей не сел?

Господи, вот же коза. Делаю усилие, чтобы проглотить кашу, не прибить подругу и не умереть от смятения. Не знаю, что из этого тяжелее.

— Мы расстались, — скупо поясняет Громов, глянув на меня.

Арина чуть приподнимает брови:

— А-а-а, ничего себе! То-то они на нас смотрят, как три терьера на утку.

— Арина! — одергиваю я, одновременно нащупывая ее ногу под столом, чтобы постучать по ней кроссовком.

Громов неожиданно смеется:

— Хорошее сравнение. Простите, девчонки.

— Ничего, считай, это моя минута славы. Ладно, вы сидите, а я пойду, что-то совсем не голодная.

Аринка быстро поднимается, и я беспомощно смотрю за тем, как она уходит. Мы остаемся вдвоем, и я ловлю несколько заинтересованных взглядов на нас.

— А вот я бы поел. Подождешь?

— Да, конечно, — я киваю.

Смотрю, как высокий Громов идет к подносам, весь какой-то уверенный и собранный. Как будто очень хорошо управляет своим телом, ни одного лишнего движения. Что на поле, что в жизни. Моргаю, понимая, что залюбовалась. Я воровато оглядываюсь и думаю о том, что теперь это не остается незамеченным. На меня смотрят. Параллельный десятый, проклятая Зайцева, Акостин с чаем в углу — всем теперь есть до меня дело.

Самое дурацкое, это что я понятия не имею, как мне себя вести. Раньше у меня хотя бы был какой-то план. Плохонький, но все же. И я как-то думала, что, если Ваня обратит на меня внимание, то дальше все пойдет само собой. На деле же оказалось, что я совсем не знаю, как должна вести себя девушка в зарождающихся отношениях. Я ведь ничего не перепутала? У нас…ну, что-то начинается?

Отыскав взглядом родное лицо, я наконец расслабляюсь, потому что Бо тоже смотрит, но без любопытства или неприятия, наоборот ободряюще мне улыбается. Брат касается своего носа кончиком пальца, показывая, что мне нужно держаться смелее. Послушно расправляю плечи.

— Как ты? — спрашивает Ваня, присаживаясь рядом.

С аппетитом принимается за еду, но его внимание все же безраздельно принадлежит мне. Это непривычно.

— Немного смущена, — признаюсь я.

— Почему?

Я неопределенно веду плечом. Ваня протягивает руку и касается моей кисти. Хочет поддержать, но я вздрагиваю и округляю глаза.

— Уверен, что стоит это делать?

Он делает паузу, смотрит на меня. Потом убирает руку и возвращается к овсянке.

Говорит:

— А ты нет?