Фол последней надежды

Я тяну за собой подругу, но она тормозит. Моргает отяжелевшими веками, спрашивает невнятно:

— А танцевать?

— Так мы идем танцевать. Там пенная дискотека.

— Круто! — взвизгивает Абрикосова и наконец поддается.

Расталкивая толпу, я совсем не деликатно волоку ее на выход. Мы вываливаемся на улицу, но я не торможу, как тягач, пру вперед, к выходу с территории, и успокаиваюсь только тогда, когда вламываюсь в ближайшие кусты.

В одной руке у меня Арина, в другой бутылка с водой, мое сердце колотится, а в голове шумит. Присев на карточки, я сплевываю вязкую слюну на землю.

— Мы прячемся? — спрашивает Абрикосова воодушевленно, усаживаясь рядом.

— Да. Это квест такой. Нужно посидеть немного молча, договорились? Мне нужно немного подумать.

Глава 48

Я крепко зажмуриваюсь и пытаюсь включить голову, но ничего не выходит. Хочется замереть и сидеть вот так в кустах, пока все не решится как-то само собой, без моего участия. Но именно я во всем виновата. Это я заставила Арину сюда приехать, и это мой коктейль она выпила. Не знаю, был ли ее напиток нормальным, но мой — точно нет.

Но вечно прятаться нельзя. Я слышу, как подруга пыхтит и возится. Открываю глаза и успеваю увидеть, как она, качнувшись на пятках, падает на задницу. Хорошо хоть, лететь недалеко. Вряд ли платье в пайетках это переживет, конечно, но…Боже, о чем я думаю?

— Пей воду, — говорю, протягивая Арине бутылку.

— Я не хочу воду, я хочу танцевать! — хнычет она.

— Пей. Так надо.

Пару секунд смотрю, как она мучается с крышкой, отбираю и откручиваю сама. Арина делает всего один глоток, но я упираюсь ладонью в донышко и заставляю ее пить дальше. Она давится, кашляет и проливает воду на грудь. Говорит:

— Что ты делаешь?

— Арина, просто пей. Как можно больше.

Я еще не придумала, что именно делать дальше, но почему-то уверена, что из всех имеющихся у нас сейчас вариантов, этот — самый правильный. Я достаю телефон и делаю то, что привыкла. Звоню брату.

Выбираю его имя в списке контактов и слушаю издевательские долгие гудки. Он не берет ни после пятого, ни после десятого. Сбрасываю и набираю снова. Жду недолго и звоню снова, ответа нет. Где он, блин, когда так нужен?! Хочется рыдать в голос. От нервов меня начинает трясти.

И тогда я понимаю, что не подумала об очевидном. О своем парне. Если он, конечно, до сих пор им является. Дрожащими пальцами нахожу его контакт, прикладываю телефон к уху. И снова слушаю идиотские длинные гудки.

Не особенно понимая, что делаю, проговариваю губами бесконечное «пожалуйста, пожалуйста, пожалуйста». Не могут же они оба меня сейчас бросить!

Чувствую, как в грудной клетке зарождается глухое рыдание, которое вот-вот вырвется наружу и начисто лишит меня остатков разума. Я не готова решать это одна!

— Геля? — слышу родной голос с электронной музыкой на фоне.

— Ваня! — выкрикиваю я и сбивчиво тараторю, понимая, что паника догоняет и сдавливает горло. — Мы ушли, мы в каких-то кустах, и с Ариной что-то не то. То есть я знаю, она мой коктейль выпила, а там…

— Что? Геля, я не понимаю.

Вытираю слезы, на этот раз совсем не заботясь о том, что размажу косметику. Шмыгаю носом и говорю едва слышно:

— Туда что-то подмешали, Вань. У нее зрачки размером с футбольный мяч. Я не знаю, что делать, я ей сказала воду пить. И мне очень страшно.

К концу фразы я судорожно перевожу дыхание и будто захлебываюсь.

— Успокойся, хорошо? Где вы, еще раз?

— В кустах. Я не помню, где-то у входа за забором.

— Я сейчас буду.

— Вань! Что делать с Ариной?

— Пусть пьет, — отвечает он резко и отключается.

Я утираю лицо рукавом. Бросаю телефон прямо на землю и концентрируюсь на подруге, которая сидит рядом, свесив голову вниз. Господи, если с ней что-то случится, я просто не переживу.

— Ариш, давай еще водички? Хорошо?

— Суббота, мне жарко.

— Да, моя хорошая, поэтому и надо попить.

Приподнимаю ей подбородок и подношу горлышко бутылки к губам. Она пьет, шумно сглатывая. Потом хмурится и отворачивается.

Я уговариваю. Она снова пьет. Потом хнычет, жалуется, вдруг заходится в беспорядочном смехе. Я опять настаиваю. И так по кругу. Как будто непрекращающийся адский день сурка. Или час сурка. Или пятнадцать минут сурка. Я не знаю, сколько проходит времени, когда начинают трещать ветви вокруг нас.

Я за плечи прижимаю к себе Арину и щурюсь на яркий свет. Меня слепит, и я не вижу, кто это. Что, если Илья? Что мне тогда делать? Кричать, драться? Вокруг даже камней нет, чем мне его ударить?

Я выставляю ладонь, прикрывая глаза.

И в этот момент слышу:

— Твою мать, Энж!

Рыдание, которое так долго томилось внутри, наконец прорывается.

— Бо! — вслепую протягиваю руки вперед. — Это ты, Бо?

Брат порывисто меня обнимает, крепко прижимая к себе. Чувство такое, как будто недостающий кусок пазла встраивается в меня как влитой. Я снова плачу, но на этот раз от облегчения.

Момент моего душевного покоя длится недолго. Бо берет меня за плечи и отстраняет от себя. Яркий свет фонарика меняет направление, и я наконец вижу лицо брата. Он в бешенстве. Машинально пытаюсь вспомнить, когда он последний раз так злился.

— Ты чем думала вообще?

— Я не виновата! — выкрикиваю истерично, хоть и думаю на самом деле совсем иначе.

— Что с ней?

Я чувствую, что под носом мокро, и снова тянусь рукавом к лицу.

Говорю:

— Не знаю, она под чем-то. Там что-то было, в коктейле.

— Алкогольном? — Бо наконец разжимает пальцы, и только теперь я понимаю, что это было больно.

Он подсаживается к Арине, обхватывает ее лицо ладонями, убирает волосы. Обеспокоенно всматривается.

— Да, — говорю, понурив голову, — я воду взяла, пить ее заставляла, но дальше не знала, что делать. Она говорит, что ей жарко. Что танцевать хочет.

Снова всхлипываю и закрываю лицо ладонями. Какой стыд. Как же я виновата перед ней! Перед всеми. Лучше бы меня вообще не было!

— Котенок, ну что ты такое говоришь? — говорит Ваня и берет меня за руки.