Фол последней надежды

— Тебе идет. Зачем раньше выпрямляла?

Она пожимает плечами:

— Думала, так лучше.

Геля вздыхает, снова вертит в руках шоколадку, перебирая пальцами шуршащую обертку. А потом добавляет:

— У всех твоих девушек были прямые.

— И что?

Смотрю на Субботу в искреннем недоумении. При чем тут мои бывшие? В голове что-то ворочается, но поймать мысль я не успеваю. Из-за угла появляется Адам Григорьевич. Рослый, крупный, в медицинской форме с голубым камуфляжным принтом, он выглядит скорее как актер или спортсмен, точно не врач. Не глядя на нас, он заходит в палату к Арине.

Геля резко выпрямляется и замирает. От автомата с кофе к нам подтягиваются Богдан с Димой. Вчетвером мы таращимся на дверь, как будто это может чем-то помочь.

Я делаю глоток кофе и грызу бортик стакана. И то и другое на вкус отвратительно. Вытягиваю вперед левую ногу, которая неприятно ноет. Сегодня было немного не до того, чтобы ее беречь.

Когда дверь открывается, мы синхронно поднимаемся и выстраиваемся в шеренгу, как школьники на линейке. Адам Григорьевич упирается в противоположную стену лопатками и смотрит на нас цепким взглядом. Как будто щупает. Потом вздыхает и говорит:

— В порядке ваша девочка. Под капельницей полежала, готова ехать домой. Десять минут отдохнет, и можете забирать.

Я облегченно выдыхаю и роняю голову на грудь. Нервная дрожь морозцем прокатывается по телу. Я и не понимал, насколько был напряжен все это время. Смотрю на Гелю, и наконец вижу, как в ее глаза возвращается жизнь.

— Давайте еще раз, — прерывает серию наших эмоциональных выдохов Сорокин, — она принимала не по своей воле?

Ангелина отчаянно мотает головой и тараторит:

— Нет! Нам знакомый принес. То есть мы не знали его. И это вообще мой коктейль должен был быть. Арина случайно выпила.

В конце фразы ее голос срывается, и я крепко прижимаю Субботину к своему боку.

Адам Григорьевич устало растирает лицо, сжимает переносицу двумя пальцами, жмурится. Убрав руку и проморгавшись, он говорит:

— Знаете, я подросткам не доверяю. Но верю своему сыну, а он за вас поручился.

— Спасибо, — говорит Богдан тихо.

— Девочка худенькая, еще меньше, чем ты, — кивает Сорокин на Гелю, — коктейль замешивал какой-то долбоящер, дозировку плохо рассчитал. Поэтому хорошо, что промыли желудок и сюда приехали. Домой отвезете, пусть спать ложится сразу.

— Хорошо.

— Я хочу, чтобы вы запомнили, никогда нельзя брать напитки из чужих рук. Никогда. Я знаю, о чем говорю. Я много таких девочек видел в гораздо худшем состоянии и при худших раскладах. Поэтому делайте долбанные выводы.

Адам Григорьевич обводит нас указательным пальцем. Никто отвечать не решается, даже кивнуть ему как-то страшно, но я все же клюю носом воздух.

Складывая руки на груди, он продолжает:

— И еще кое-что. Вы можете написать заявление в полицию. Я должен рекомендовать вам это сделать, но должен и предупредить — скорее всего, выхлопа не будет. И пусть она будет готова к тому, что нужно будет пройти и неприятные процедуры, и неприятные разговоры. Это тоже надо понимать. Если есть видео, свидетели, все привлекайте, может его хоть на учет поставят.

— А если ничего нет?

— Тогда я надеюсь, что этого долбана хотя бы жизнь накажет. Такие, если не наказать, не понимают нихрена.

Я смотрю на него, а мне дышится с трудом, как будто грудь плитой придавило. А если бы это Геля была? Эта мысль покоя не дает. Это ведь просто случайность, что не она сейчас под капельницей лежала. А мы даже сделать ничего не можем?

— Спасибо вам большое, — говорит Тарас.

— Все, идите с глаз моих. Если я хоть одного из вас тут еще раз увижу, разговор будет другой. У сына спрошу, и если встрянете хоть разочек, ждите меня на пороге. Это ясно?

Дождавшись наших кивков и полностью проигнорировав благодарности, он уходит.

— Вот это мужик, — тянет Тарас.

Я хмыкаю, но не согласиться не могу. Отец у Виталика Сорокина просто мировой. Маскулинность, сдержанные ругательства и профдеформация. Ну что за гремучая смесь?

— Теперь понятно, почему Виталя…ну, такой, — говорит Геля, улыбаясь.

Не успевая подумать, я уточняю:

— Какой? Нравится тебе?

— Вань.

— Что?

— Гром, нервяк отпустил, ревнивца включил?

— Богдан, ухмылочку убери, ты сам, я смотрю, расслабился.

— Заткнитесь, а? — Тарас морщится и делает шаг, чтобы встать между нами. — Все на нервах, не нагнетайте.

— Подумайте лучше о том, куда мы поедем, — говорит Геля хмуро.

Я говорю:

— Я родакам сказал, что у Тараса до утра.

— И я у Тараса до утра, — улыбается Богдан.

— Я с Аринкиного телефона ее маме написала, что она у меня ночует, — говорит Геля растерянно, — а я тогда где?

— Я папе сказал, что мы вместе.

— Спасибо, Бо. Но ехать нам, получается, некуда?

Мы все поворачиваемся к Диме, и он выставляет вперед ладони:

— Сори, ребят, я к Лехе, а он с девушкой живет. Так что не вариант.

Я опускаю руку и сжимаю Гелины пальчики. Они холодные. Наверное, от стресса, потому что она до сих пор в моей куртке. Картина эта на самом деле так цепляет, что я ненадолго подвисаю, разглядывая ее. Останавливаюсь взглядом на подоле платья, который складками лежит над острыми коленками, когда Субботин тяжело кладет ладонь мне на плечо.

Я готовлюсь к претензии, но он спрашивает:

— Есть идеи?

Я машинально накрываю свободной рукой поясную сумку, которая застегнута у меня через плечо. Идея на самом деле есть. Может быть, не самая классная, но у нас, вроде бы, других нет. И я киваю.

Говорю:

— У меня есть ключи от одной квартиры. Но этот человек мне доверяет, и я не хочу его подвести.

Глава 51

Когда медсестра разрешает, мы забираем Арину. Она выглядит сильно подавленной, но хотя бы живой и трезвой. Щеки порозовели, а глаза, которые она старательно прячет, нездорово блестят. Может быть, из-за плохого самочувствия, может быть, из-за слез.

Так выходит, что с одной стороны быстрее всех под локоть ее подхватывает Тарас. Скоростной, не привыкший долго думать — он такой и на поле, и в жизни. С другой стороны руку ей протягивает Богдан, но Арина делает вид, что не видит, и тянется ко мне.

Чуть нахмурившись, я помогаю ей подняться. Не влезать бы, но у этих двоих еще будет возможность поговорить. Могу только представить, как ей стыдно. Жаль, Арина пока не понимает, что ее поведение — это не ее вина.

Идет он сама, может, только немного вяло. В остальном держится хорошо, а мы с Димой только чуть страхуем по бокам. Богдан, мрачно хмыкнув, устремляется вперед и придерживает перед нами двери.