Фонарь под третий глаз
Шрифт:
— Вот с этого места подробнее, пожалуйста, — строгим голосом потребовала Маруська. — Имена? Адреса? Телефоны?
Игра в сыщиков явно увлекла подружку. Я бросила укоризненный взгляд в ее сторону, но все же уставилась на профессора в ожидании ответа. Наверное, воспоминания о чрезвычайном происшествии дались историку нелегко: он все время тер рукой левую сторону груди и иногда страдальчески морщился.
— Заведующая архивом, Любовь Александровна Корнилова, Константин Макарович Онищенко и Ирина Юрьевна Попова. Все они знают шифр сейфа, откуда копье и украли. Но уверяю вас, это милейшие люди, беззаветно
«А вот тут, дорогой профессор, вы ошибаетесь! Вы даже не представляете, на что способен самый замечательный человек, доведенный до отчаяния. Учитывая особенности нашей действительности, до отчаяния у нас доведен каждый второй гражданин», — подумала я.
— Так вы адресочки этих сотрудников не припомните? — поторопила историка Манька. Она, как и я, заметила, что профессорша закончила разговор с врачом и теперь приближается к нам с неотвратимостью стихийного бедствия. Михаил Петрович тоже обратил на это внимание. Он опять сморщился и скороговоркой проговорил:
— Адресочков я не помню. Но мы поступим следующим образом: вы вечерком позвоните мне домой. Я дам Людмилочке поручение. Уверяю вас, она с ним справится: подготовит для вас координаты сотрудников и продиктует вам по телефону. Устроит вас такой вариант?
— Вполне, — просияла Манька.
Подошла Людмилочка и продолжила «общение» с того места, на котором ее прервал Михаил Петрович.
— … И вообще, как можно грабить музеи? Мы же не в Америке! А потом, в музеях хранятся величайшие исторические ценности, можно сказать, история человечества! Как можно поднять руку на святое…
Профессор подмигнул нам с Манькой и снова откинулся на спинку дивана. Торопливо попрощавшись, мы почти бегом припустили к выходу.
— Господи, хорошо-то как! Тишина, покой! — оказавшись на улице, вздохнула Маруська. — Бедный старичок! Как он живет с этой лесопилкой? Она же не умолкает ни на минуту!
— По-моему, он уже адаптировался и научился не обращать внимания на словоохотливую супружницу, — предположила я.
— Дай-то бог, — философски молвила подружка и задумчиво уставилась в окно.
Полагаю, она в который раз озаботилась прелестями семейной жизни, предстоящей ей с Игнатом. В ее глазах читался классический вопрос: быть иль не быть? В том смысле — идти замуж или не идти? По мне, так непременно! И чем быстрее, тем лучше. Очень надеюсь, что, выйдя замуж, Маруська оставит мне больше времени для себя, любимой, и, уж это точно, Игнат не позволит нам с подругой нарываться на неприятности криминального в основном толка!
Возле подъезда, там, где я обычно оставляю машину, сверкал перламутровыми боками длинный лимузин.
— Вот козел! — выругалась я. — Раскорячился тут, ни пройти, ни проехать! К кому, интересно, этот БТР приехал?
— К нам, наверное, — странно напряженным голосом заявила Манька.
Отчего-то я сразу поверила подруге. Жалкая улыбка появилась у меня на лице, предчувствие неприятностей заворочалось в области желудка и обреченно шепнуло: «Начинается!» Все еще не желая верить происходящему, я жалобно спросила:
— Ты уверена, что это действительно к нам?
Очень хотелось, чтобы Маруська
рассмеялась и весело сообщила, что это была глупая шутка. Подружка ткнула пальцем в лобовое стекло:— Смотри…
Из лимузина два парня характерной наружности телохранителей осторожно извлекали инвалидную коляску, в которой восседал Серафим Карлович собственной персоной. Маруська, с интересом наблюдавшая за процессом, зло бросила:
— …! Ух, блин! А этой каракатице чего от нас нужно?!
— Надеюсь, сейчас узнаем, — со вздохом ответила я, выбираясь из машины. Что-то мне подсказывало: не просто так антиквар явился пред наши светлы очи! К гадалке не ходи, у Карловича «бубновый интерес» имеется, и интерес этот связан с копьем.
Серафим Карлович нас заметил и, сделав знак своему служке, покатил навстречу. При этом на благородном лице антиквара играла многозначительная улыбка.
— Приветствую вас, девушки, — поздоровался Карлович. Он даже изобразил легкий поклон, что нелегко сделать, сидя в инвалидной коляске. — Вижу, вы удивлены визитом старого антиквара?
— М-м… — нечленораздельно промычала Маруська.
— Не очень, — призналась я. — Более того, я была почти уверена, что мы с вами еще встретимся.
Карлович, приподняв седую мохнатую бровь, саркастически хмыкнул:
— В проницательности вам не откажешь.
— Ага. Только вот непонятно: еще вчера вы утверждали, что копье никакой ценности — материальной, разумеется, — не имеет. И вдруг сегодня лично являетесь к нам, чтобы купить копье. Ну, и сколько же, по-вашему, стоит эта бесценная ценность?
— Миллион, — спокойно ответил антиквар. — Долларов, разумеется.
Маруська как-то сдавленно крякнула и зажмурилась от нахлынувших эмоций. Думаю, она уже видела себя на шикарной яхте где-то посреди Атлантического океана. Жаль огорчать подругу, но, боюсь, пока что яхте придется бороздить океанские просторы без Маруськи. Тонко улыбнувшись, я снисходительно произнесла:
— Ну-у, Серафим Карлович! Это несерьезно, честное слово…
— Три.
— Ч-чего три? — непослушными губами пролепетала Манька, на этот раз округлив глаза до невозможных пределов.
Я охотно пояснила:
— Марусь, господин антиквар желает купить копье за три миллиона долларов. Как ты думаешь, может, еще поторговаться? Вдруг удастся загнать святыню «лимонов» эдак за десять?
— Не удастся, — покачал головой Серафим Карлович. — Три миллиона — хорошая цена. Прошу заметить мою тактичность: я не спрашиваю, откуда у вас копье. Впрочем… Сережа!
Телохранитель, стоявший в метре от коляски Карловича, извлек из кармана белый конверт. Я заметила, как напряглась Манька. Вероятно, она решила, что в нем лежат те самые три миллиона долларов, причем одной бумажкой. Легко представить всю глубину Маруськиного разочарования, когда вместо бумажки приятного зеленоватого цвета Карлович извлек из конверта несколько фотографий и протянул их нам:
— Прошу вас, взгляните. Думаю, эти личности вам знакомы.
Еще бы! Я каждый день имею удовольствие видеть эти личности: одну в зеркале, другую в офисе, а третью… Третья личность стоит сейчас рядом и очумело таращится на фотографии. Серафим Карлович, убедившись, что мы с Маруськой себя опознали, удовлетворенно кивнул: