Форс-ажурные обстоятельства

От следующего, четвертого, подъезда, помахивая замысловатой палкой, торопливо шел пожилой худощавый мужчина. Явно ко мне. Лицо у него было злое и сосредоточенное. Мигом захотелось сравняться с одной из выбоин на пешеходной дорожке. До нее было ближе, чем до сиденья машины, с которого я только что «выкатилась». Но тут Наталья пошла на перехват и удачно повисла на левом рукаве старого серенького пиджака целеустремленного дедули.

– Простите, вы случайно не Юрий Алексеевич? Дедуля повел себя странно.

– Почему так долго?! – рявкнул он зычно, переключив свое внимание на Наташку, и та испуганно от него отцепилась. – Юрка! – задрав голову вверх, заорал он еще громче.

– Иду! – ответила из открытого окна пятого этажа чья-то говорящая голова, и дед благосклонно кивнул. – Битых три часа тут на лавочке сиднем сижу! – не обращая на меня никакого внимания, сердито доложил он Наташке и поправил не замеченный мной ранее слуховой аппарат. – У всех полным полно питюкалок, а вот соображения договориться о времени встречи не хватает.

– Вы, наверное, всю жизнь в армии прослужили, – осторожно заметила Наташка, нетерпеливо поглядывая в сторону четвертого подъезда. – Голос у вас хорошо поставленный, командирский.

– Я, к вашему сведению, до пенсии и еще десять лет сверху отолярингологом в районной поликлинике отбарабанил. Юра! – помахал он палкой вылетевшему из подъезда мужчине лет сорока и не глядя сунул ее мне в руки. – Дарю! Возьмете с собой. Пригодится.

– Добрый день! Спиридонов Юрий Алексеевич, – представился нам на бегу такой же худощавый, похожий на дедулю мужчина, на которого мы с Наташкой разом уставились. – Спасибо, отец, извини за беспокойство, – расшаркался он с пожилым отолярингологом, наверняка потерявшим слух на своей тяжелой работе. Наверняка полвека, не меньше, «наушничал».

– Будь здоров, Юра, – на прощанье пожимая ему руку, добродушно проворчал отоляринголог в запасе, равнодушно кивнул нам головой и зашагал обратно к подъезду.

– Не мешало бы поторопиться! – прервала я не очень нужный и, по моему мнению, затянувшийся процесс знакомства с Юрием Алексеевичем. Наташка рассказывала ему историю нашей с ней многолетней дружбы.

– Ну так забирайся назад, – легко согласилась подруга.

Юрий Алексеевич предусмотрительно распахнул передо мной дверь, откинул переднее сиденье, и я с упорством танка полезла в машину. Все бы ничего, вот только мешал переходящий костыль, первоначально и ошибочно принятый мной за хулиганскую палку в руках безумного ее носителя.

И Наташка, и Юрий Алексеевич с тупым интересом наблюдали за моими тщетными попытками впихнуться внутрь. Вид у них был ничуть не умнее моего. Мне надоела роль единственной актрисы в этом затянувшемся спектакле, я сунула костыль в руки бездельнику джентльмену и мигом юркнула на заднее сиденье. К великому моему удивлению, оба зрителя мгновенно, молча и без осложнений заняли свои места. Вместе с костылем.

– Боевое оружие? – покосившись на него, поинтересовалась Наташка.

– Да нет, боюсь, что Михаилу без него просто не обойтись. Надо же, никогда не воспринимал «Таврию» всерьез. Нам сейчас налево.

– Зря, – попеняла ему Наташка. – Зря не воспринимали. Смею заверить, за последние годы с ее помощью вершилось много серьезных дел. Надо же! Я вот тоже не думала, что здесь могут быть такие красивые места.

А случайно не знаете историю названия «Люберцы»? Дальше прямо?

– Минутку. Сейчас проверю свой план. Совершенно верно, у второго поворота еще раз налево и прямо. К сожалению, с историей города знаком плохо. Вот отец вам бы много порассказал. А мне, опять-таки от него, известно только, что Люберцы, считая с официального упоминания, старее Санкт-Петербурга чуть меньше, чем на столетие, а первоначальное их название – Либерицы и Назарово. Возникли, можно сказать, «из ничего» – без конца продаваемой небольшой деревушки, которая в конце концов закрепилась за единоличным хозяином, думным дьяком Иваном Грязевым. Как раз тот вариант, когда «из грязи в князи». Фамилия дьяка сама по себе говорит о ничтожности его происхождения. А вот сам он сумел пробить себе дорогу и выйти в люди. Неоднократно направлялся в составе русского посольства за границу, а в Смутное время вообще отличился особым образом. Командировали его к ногайцам, так он не только ногайских мурз и улусных людей в повиновение царю привел, но и пятнадцать тысяч русских пленных освободил. Ну а между служебными поручениями и о себе не забывал, прикупал к своим владениям соседние деревеньки и пустующие земли. Кстати, о земле и ее дарах. Сорт картофеля «Лорх» слыхали?

– А як же! – горделиво тряхнув головой, вежливо ответила Наташка. – На даче даже сажать доводилось. Фигня иностранная!

– Значит, вас с семенным материалом обманули. «Лорх» – отличный картофель, выведенный здесь, в Люберцах.

– Надо же! Какая досада, – выдавила из себя Наташка и смолкла.

– Вот теперь давайте познакомимся! – напомнила о себе я, стремясь заполнить неловкую паузу. – Вы, наверное, папа лечащего врача отделения интенсивной терапии, где лежал Миш… Михаил Ельцов?

– Здесь можно сократить дорогу, если проехать прямо по проселочной, – не отвечая на мой вопрос, заметил Юрий Алексеевич. И только потом, глядя прямо перед собой, глухо произнес: – Я во всей этой мешанине совершенно постороннее лицо и плохо понимаю общий замысел. Поэтому давайте не будем вдаваться в подробности.

– Ириша, это тебе не история славного города Люберцы! – заметила Наташка, меняя милость на гнев. – Кстати, Юрий Алексеевич, мы тоже в этой истории «совершенно посторонние лица». И, заметьте, бессребренницы! Как ни странно, очертя голову, едем с вами, третьим «совершенно посторонним лицом», совершенно не зная куда. Это, знаете ли, расстраивает. В общем, так: в вашу ловушку номер двести два мы не полезем. Остановимся у ворот товарищества «Сокол». Чтобы, в случае чего, вспорхнуть оттуда вольными птахами. Если хотите, несите Мишурика до машины на руках. Он нам не очень родной, если и брякнете его пару раз о землю, мы не почувствуем. Только прошу учесть, что это не тот сказочный вариант, когда добрый молодец, грянувшись о землю, обернется быстрым соколом.

Юрий Алексеевич ощутимо занервничал. Наклонился вперед, затем откинулся назад и попытался сесть поудобнее. Я осторожно выудила у него костыль, отметив вслух некую парадоксальность ситуации. Три человека едут вершить благое дело по спасению четвертого и при этом настолько не доверяют друг другу, что готовы загубить это самое «благое дело» на корню.

– Ир, я тебе безгранично верю! – мигом отозвалась Наташка.

– Я тебе тоже! – с жаром ответила я.

– Видите ли, – начал тянучку Юрий Алексеевич.

– Не видим! – отрезала Наташка. – И видеть не хотим. Хотя не мешало бы знать, с кем идем на кражу личного имущества гражданина.

– Простите?… Что вы имеете в виду под кражей личного имущества? – голос Юрия Алексеевича опустился до низкого регистра.

– Тело Ельцова Михаила Петровича, иными словами, то, в чем его душа держится и что безраздельно принадлежит только ему одному. Мы, кажется, подъезжаем?

– Да. Только желательно бы доехать до конечной цели. Могу сказать одно: я не являюсь отцом лечащего врача Михаила. Но мне он известен как очень порядочный человек.

Сделав это заявление, Юрий Алексеевич выудил из кармана мобильник и через пару секунд доложил «Мариночке» о том, что мы подъезжаем. Скорее всего, он намеренно держал трубку подальше от уха. Было хорошо слышно, как обрадованная Мариночка возносила хвалу Господу, радовалась за Мишеньку и обещала накормить всех «не хлебом единым». Я невольно покосилась на два завалявшихся куска Наташкиного рулета, ни за что ни про что пропадавших у рычага коробки передач.

5