Франкенштейн. Мертвая армия

— Зачем? Он гомосексуалист? Тогда ему ничего не светит.

— Да нет! — Руди усмехнулся. — Не думаю, что секс что-то значит для него, в его преклонные годы. Он полезет к тебе, потому что он чертов фашист, а у тебя разноцветные глаза.

— У меня гетерохромия, — сказал Вик, нервно оглянувшись по сторонам. — Слышал о таком?

— Мне врать не нужно, — медленно произнес Фоссен. — У меня тоже бывают разноцветные глаза — изредка, но бывают. Ты понял? Или ты вообразил себя единственным владельцем единственного на Земле предмета? Я знаю, зачем Хаарберг притащил тебя в Норвегию, а ты этого не знаешь. Я знаком с Сауле — этот намек прозрачен для тебя? Именно она пригласила меня в Литву. А больше я не скажу тебе о некоторых вещах ни слова, потому что здесь не место и не время для сложных объяснений. Опасайся Хаарберга — это все, что я должен заявить тебе сейчас. Всему остальному придет черед. А теперь обратимся к мечам — думаю, именно из-за этого ты пришел сюда.

— Примерно так. — Виктор сжал губы в тонкую щель, пытаясь скрыть всплеск адреналина в крови. — Твои ученики двигаются как вареные курицы. Чему ты их учишь? Защищаться от галапагосских черепах?

— Обратимся к мечам, — повторил Руди и не спеша пошел к оружейной стойке, находящейся у одной из сторон ристалища и охраняемой двумя молодцами — нордическими, не слишком высокими, но мускулистыми, как профессиональные борцы, и татуированными под завязку. Пока Рудольф шел, раскачиваясь, к мечам, Виктор обратил внимание, что на видимых частях его кожи нет ни одного тату, как и у него самого.

Он потихоньку обдумывал слова Фоссена. Он знал, что Норвегия во время Второй мировой была захвачена фашистской Германией, во многом благодаря местным нацистам во главе с Квислингом. Что Норвегия сотрудничала в те жуткие годы с фашистами больше, чем любая другая скандинавская страна. Что в те же годы в Норвегии работала одна из самых активных организаций сопротивления фашизму. Что в современной Норвегии, несмотря на культ всего нордического, не переносят гитлеровские идеи, и человек, исповедующий нацизм, ненавидим всеми — от рабочего на фабрике до аристократа, ведущего происхождение от Харальда Синезубого. Норвежский народ воспринял унижение, претерпленное от гитлеровской армии, очень тяжело и до сих пор не мог простить этого. Слово «фашист» в Норвегии имело настолько же презрительный смысл, как и в развалившемся уже Советском Союзе, родине Виктора.

Можно было удивляться только одному: как Торд Хаарберг, до сих пор остающийся нацистом по убеждениям, мог успешно существовать и развиваться, и контролировать, как уже узнал Вик, полтора процента норвежской экономики. Периодически Ларсен читал разгромные, просто убийственные статьи против Хаарберга в Интернете. Казалось, они могут взорвать благополучие чертового капиталиста-нациста, но все они немедленно уходили в небытие, как вода в песок, и не доживали даже до того, чтобы их заметили в ведущих таблоидах страны.

Похоже, у Торда были действительно могущественные покровители. И Вик даже приблизительно не мог предположить, кем они были. Они не светились никак — ни в прессе, ни в Сети, ни во вскрытых безбашенными хакерами служебных банковских и государственных базах данных. Единственное, о чем Виктор мог побиться об заклад, — покровители Хаарберга были отпетыми нацистами, действовали исключительно в тени и пытались оттяпать как можно больший кусок земного шарика. Вигго не имел доказательств этому, но чувствовал нутром. А нутру своему Вик доверял больше, чем чему-либо в мире.

— Смотри сюда, Торвик, — сказал Рудольф, вытягивая меч из деревянной ячейки. — Этот меч не учебный, он единственный здесь выкован как надо, только не заточен. Потому что, если его заточить и закалить до конца, он сможет разрубить носорога. А нам это ни к чему — смертоубийства на арене. Ты хотел получить хорошее оружие — держи. Ты хотел подраться с кем-либо из викингов — дерись со мной. Ты не выиграешь у меня, предупреждаю сразу. Но получишь хороший урок, и это пригодится тебе в будущем и прошлом.

— Сможешь? — спросил Вик.

— Легко. Вопрос в другом — сможешь ли ты. Ты важен для нас, но пока нам непонятно, дутая ты фигура или величина значимая. Сейчас я все узнаю.

— Ладно. — Виктор принял в руку меч и крутанул его, выписав в воздухе сияющий серебристый веер. — Пойдем, учитель.

Они перешагнули через канат, вышли за пределы ринга и добрались до поляны на окраине деревни, покрытой основательно вытоптанной травой. Похоже, здесь тренировались не меньше, чем на самом ринге.

Виктор держал меч в руке всего несколько минут, но уже многое понял о нем. Балансировка, говорят. Бла-бла-бла... На самом деле все просто. К примеру, для спортивной шпаги или рапиры баланс не имеет особого значения — весят эти предметы настолько мало, что держать их в руке не составляет никакого труда. А для меча с толстым полутораметровым клинком это самое важное. Потому что если лезвие слишком тяжело, если оно перевешивает рукоять и противовес на ней, ты не сможешь крутить мечом и будешь тратить основные силы только на то, чтобы не выронить меч из пальцев. Несбалансированный меч можно выбить из рук даже палкой. Во избежание этого к длинной ручке прикрепляется массивный набалдашник — красиво расписанный, в старых английских и скандинавских мечах в форме полукруга. Он утяжеляет меч на один-два фунта, но делает его управляемым. Определить, сбалансирован ли меч, несложно — нужно положить его гардой на указательный палец. Если меч лежит как влитой, значит, все в порядке.

Вику это не требовалось. Он просто махнул мечом и понял, что оружие отличное. Он даже немного пожалел учителя Фоссена — тому было положено принять град Викторовых ударов и пожалеть, что родился на свет божий.

Они отошли на середину поляны. Вик встал в привычную стойку шпажиста — оружие вперед, левая рука сзади, поднята где-то на уровень уха. Меч нисколько не отягощал его. Рудольф стоял тупо, примитивно, на широко расставленных прямых ногах, и держал меч обеими руками. Виктор немедленно атаковал его со скоростью, уменьшенной до минимума — ровно настолько, чтобы остановить клинок у груди противника и не проткнуть его насквозь. Все-таки это был учебный поединок, а не рубка насмерть.

Фоссен среагировал идеально — сделал шаг назад и двинул клинком наискось с размаху. Вику показалось, что по пальцам его ударили кувалдой. Меч его вырвался из рук и шлепнулся в траву.

— Ты убит, — хладнокровно констатировал Руди, легко прикоснувшись клинком к шее Виктора. — Хочешь узнать, в чем дело?

— Да.

Как ни странно, адреналин нисколько не бурлил в Викторе, не создавал паники. Вик отчетливо понимал, что Фоссен — друг и наставник, и может быть, на долгие годы. Ларсен мог легко застрелить очкарика Фоссена из снайперской винтовки, свернуть ему шею в рукопашной борьбе, но не мог сравниться с ним в рубке на длинных мечах — искусстве, знакомом Вигго только понаслышке.

— Дай руку, — сказал Рудольф.

Ларсен вытянул руку вперед. Фоссен протянул в ответ свою. Разница между их руками была огромной. Из гигантской квадратной ладони Ларсена росли пальцы невероятной длины — он мог объять ими ствол небольшой березы или удушить человека среднего размера. Но пальцы его были тонки, хотя и сильны — Вик мог играть ими на гитаре и фортепьяно, что и проделывал весьма успешно, мог отлично оперировать, мог замечательно влезать паяльником в самые тонкие контакты, ремонтируя технику, но изящные его пальцы не выдержали даже первого бешеного удара меча.