Ганская новелла

Кодуа сразу же помчался домой. В своей компании он был одним из немногих счастливчиков, живших с родителями; конечно, вполне могло случиться, что и он когда-нибудь ока-жется на улице вечно бездомным бродягой. Но пока этого не случилось, он — один из немногих — мог вернуться под родной кров. Когда он вошел, мать раскричалась:

— Кодуа, ты где шатаешься целый день? Так-то ты проводишь свои каникулы? Смотри у меня, я ведь все про тебя знаю! Мне уже сказали, с какими паршивцами ты компанию водишь!

— Вранье, — огрызнулся Кодуа.

— Ах, вранье, ну еще бы! — последовал насмешливый ответ.

— Не знаю, зачем столько шума поднимать из-за всякой ерунды. Я гулял.

С другого конца веранды подошел отец. В таких случаях он не вмешивался в разговор. Человек действия, он не тратил слов попусту, хотя внутри у него все кипело, пока жена отчитывала сына.

— Это я поднимаю шум из-за ерунды?! — продолжала мать. — Послушай, сынок, — неожиданно мягко проговорила она, — то, что нас с отцом беспокоит, не ерунда. Мне сказали, что сегодня вечером — всего несколько минут назад — тебя видели вместе с Бобо…

— Вранье! — прервал мать Кодуа.

Женщина подошла к сыну и положила руку ему на плечо. Помолчали. Потом она заговорила снова:

— Скажи мне, сынок, разве не тебя видели у дома Кумби Мозеса часа два-три назад?

— Ну и что в этом плохого?

— В том, что ты пошел к Кумби Мозесу, не было бы ничего плохого, если бы не Бобо. Дядюшка Мозес вовсе не плохой человек, и мы с отцом его уважаем, но в последнее время у него завелись какие-то делишки с Бобо — прямо не верится!

Кодуа почувствовал, что попался.

— Я с ними не связан, мама, честное слово! — Слова и тон сына удивили женщину. Видно, совесть в нем заговорила. Тут вмешался отец:

— Нет, сынок, ты с ними связан и готовься за это ответить. Мы ведь с матерью все знаем. И я не смогу заступиться за тебя, если ты сам мне все не расскажешь подробно. Кодуа, что вы делали в доме дядюшки Кумби?

Мудрость и терпеливые расспросы отца сделали свое дело: через несколько минут неискушенный в хитростях Кодуа рассказал все, что ему было известно. Ах, какие проклятия обрушил бы на его голову Бобо — если бы знал, конечно!

— Папа, пойми, — уговаривал отца мальчик. — Я же поклялся хранить тайну!

— Это больше не тайна, сынок. Мы должны исполнить свой гражданский долг. В полицию, и никаких разговоров! Эси! — позвал он жену. — Дай мальчику поесть. Он проголодался.

— Сейчас, Оса, ужин готов. Только… как ты думаешь, Кодуа тоже могут вызвать в полицию за это?

— Я сказал — никаких разговоров. Сообщить в полицию — наш долг. Не беспокойся, я сам с этим разберусь.

Поздно ночью, перед самым рассветом, Кодуа заметался в постели. Ему померещилось, что над ним кто-то стоит, стремясь усилием воли извлечь его из глубин сна. Снится ему, что ли? Однако реальность властно взывала к нему из предрассветной тьмы, и он понял, что это не сон. Издалека до него донесся голос Кумби Мозеса — трубный глас, будивший жителей их района в столь ранний час по крайней мере раз в неделю. Кодуа поднялся и сел на кровати, а голос Мозеса сочился к нему в комнату вместе с каплями предутреннего дождя.

— Поднимайтесь, о дети господа, ибо час близок. Вложите руки свои в руки слуг господа нашего. Поднимайтесь, говорю я вам, или вина ваша падет на вас…

И столь проникновенными были слова Мозеса, что Кодуа почувствовал, что не может не подчиниться призыву. Он поднялся с постели, но снова сел, ибо голос постепенно утрачивал грозные ноты, приобретая все более трогающие душу тона.

— О заблудшие души этого грешного мира, сколь долго будете вы наслаждаться сном? — вопрошал Кумби Мозес. — Пробудитесь и восславьте господа, и награда вам будет дороже, чем сон. Мое имя начертано на небесных скрижалях. А ваши? Начертаны ли там ваши имена? Сколь долго будете вы ждать? Вот я стою здесь, один на этой пустынной улице, с раннего утра проповедуя вам, и знаю, что одни из вас погружены в сон, другие же обращают ко мне уши, что не слышат, слух очерствелый, как недельной давности лепешка, третьи все еще творят грех со своими… Но все это — деяния грешного мира, и вот говорю я вам: покайтесь в греховных деяниях ваших!

Голос взлетал все выше и выше, и, словно подчиняясь призыву этого пастыря — проповедника своей собственной веры, поднялся ветер и, завывая, гнал перед собою черные тучи и ливни, как бы стремясь омыть и очистить людские души. Кодуа сидел на кровати, опустив голову на руки. Он думал не столько о проповеди, сколько о самом проповеднике. Все считали Кумби Мозеса старым чудаком, и не без оснований. Раньше он был самым обыкновенным жителем их города; правда, соседские ребятишки старика до смерти боялись: он был с ними очень строг, да еще и борода пугала — страшная, лохматая. (Кумби утверждал, что бреется раз в десять лет.) Он, бывало, отбирал у ребятишек теннисные мячи, хватая их на лету прямо во время игры. Но это еще когда Кумби служил в полиции. Изменился он, вылетев с работы неизвестно за что; вот тогда он и занялся продажей запасных частей к автомобилям.

Кодуа все сидел, думая о дядюшке Кумби, а дождь за окном набирал силу, словно вдохновляемый нарастающим светом дня. Но Мозес продолжал свою проповедь. На этот раз она длилась гораздо дольше обычного. Кодуа никак не мог уразуметь, в чем дело: ведь лишь накануне вечером этот человек занимался скупкой краденого, покупал у мальчишек ворованные запчасти. Значит, он живет двойной жизнью? Ну, как бы там ни было, отец и мать уже приняли решение. Только разве при помощи полиции ответишь на все вопросы?

Кумби Мозес закончил проповедь только в шестом часу утра.

В восемь все еще лило как из ведра. Большинство магазинов было закрыто, улицы пустынны. К полудню почти совсем стемнело — так бывает в редкие дни солнечных затмений. Рыбаки, собравшиеся было в море, предсказывали страшные ливни и возможное наводнение, вроде того, что было лет десять назад. Да и все кругом прочили ливни и бури, а в двенадцать эти предсказания подтвердила и сводка погоды по радио. Лавки и магазины закрылись, работали только большие универмаги; школы прекратили занятия раньше обычного; служащие дрожали за своими столами от пронизывающей сырости, а рабочие, исправлявшие на улице электричество, спешили укрыться под навесами соседних домов. Кумби Мозес один из немногих не закрыл свою лавку. Он стоял за прилавком и, сам того не зная, предоставил возможность двум переодетым полицейским рыться на полках с запчастями — крадеными в том числе. На этот раз ему здорово не повезло.

На несколько минут лучи солнца пробились сквозь тучу, и дождь поутих. Белая женщина, что жила неподалеку от дома Кодуа, вышла на балкон и, прищурившись, посмотрела на небо. Сверху лилось необычайно яркое сияние, на мгновение ослепившее ее и заставившее укрыться в полутьме дома.

Почти у каждого дома резвились под дождем голые ребятишки, наслаждаясь теплыми струями воды и не слушая увещеваний взрослых. Те же настойчиво звали их под крышу, грозя простудами и лекарствами. Но пока их матери дрожали от сырости в промозглой полутьме домов, ребятишки плясали, взявшись за руки и распевая песни, потому что нет ничего веселее июньского дождя. А дождь лил весь день напролет, лил и тогда, когда весь город уснул. Скоро засверкали молнии, загремел гром. Кодуа заснул крепким сном. Его убаюкал стук капель по крыше.