Гармония по Дерибасову

И снова, только многократно усиленно, ощутил Дерибасов и горькую непричастность к вершащимся в мире событиям, и тоскливое блаженство замерзающей души, в то время как тело нежится на пригреве, и гибельное одиночество маленького сгустка жизни, зовущегося Михаилом Дерибасовым, в безразличье вечной, бесконечной и абсолютно холодной вселенной... И астральные голоса Гуру и Елисеича вели нескончаемый диалог, и хотелось настоящей жизни, где умные, интересные, а главное несуетные люди, и чтобы дворец, который хоть немного, но храм, и чтоб оторваться, наконец, от Назарьино, по-настоящему оторваться, чтобы изболелось раскаяньем село, не желавшее понять и уважать своего невеликого ростом сына. Все это не стыковалось, не выстраивалось, мешало друг другу, но вдруг весь этот сумбур исчез, промелькнула ослепительная пустота, и в ней развернулась четкая карта с ясно проложенным маршрутом «Назарьино - Москва».

– Гармония!
– удовлетворенно сказал Михаил Дерибасов, вытянул ноги и привалился к стене.

ИСТОРИЯ ТРЕТЬЯ. «НАЗАРЬИНСКИЙ ФЕНОМЕН»

Глава 17. «Ташлореченск - Москва»

– Гармония!
– сказал Михаил Дерибасов, попав струей нарзана в прыгающий по столу вагона-ресторана стакан.
– Санька, будешь?

– Что?
– повернулся Санька Дерибасов.
– Я, дядь Миш, вот что думаю... Раз уж родители меня прокляли, буду по ночам вагоны разгружать.

– Да ладно, - Дерибасов мудро ухмыльнулся в усы.
– Видишь ли, Санька... Я ведь тоже был студентом. Да еще не таким, как ты, дылдой, а сразу после восьмого класса! А родители, хоть от меня и не отрекались, но в переводе на чистоган все равно что отреклись. А я, знаешь, как жил?
– Дерибасов зажмурился.
– В армию уходил, больше тысячи имел... И заметь - за всю жизнь ни одного вагона и даже грузовика... Ни днем, ни ночью.

Санька вздохнул:

– Так то вы! Акула индивидуальной трудовой деятельности.

«Акула» наждаком своей шкуры царапнула дерибасовское самолюбие. Но Дерибасов стерпел.

– Не в том дело, Санька!
– отмахнулся он.
– Просто разгружать вагоны, придуряться ночным сторожем, дворником там, пожарником - все это ширпотреб. Мы, Дерибасовы, всегда ищем свой путь. И находим! И идем по нему до конца!

– Да уж!
– ехидно сказал Санька.
– Однако же и конец был у вас в последний раз!.. Ой, ну дядь Миш, ну скажите все-таки, куда Арбатовых дели?! Ну я никому не скажу!!!

Дерибасов люто выругался. Санька поозирался и, дождавшись, когда официантка морской походкой отойдет подальше, сказал:

– А я все равно догадался!
– Он оглядел Дерибасова пристальным назарьинским взглядом.
– Я-то читал, что такое трансплантация сегодня! Успех во многом зависит от свежести того, что пересаживают. Все думают, что вы Арбатовых органам сдали. А вы их на органы пустили! В подпольную клинику, да? На запчасти. И можете меня не разубеждать. Потому что другого логического объяснения нет. Да?

Дерибасов истерично захихикал:

– Ладно, Санька. Хватит! А то много будешь знать, сам знаешь куда попадешь. В разные места! Будет дан приказ - и все! Одна почка на запад, другая - в другую сторону! Так что кончай тарахтеть, как сказал бы мой друг Куцый... Короче, держи, земляк. На первый семестр. Если не будешь шиковать - хватит.

– Дерибасов запустил руку во внутренний карман, долго копошился там, отсчитывая вслепую намеченную сумму. Затем воровато сунул Саньке несколько сотенных.

Санька отпрянул и сузил глаза:

– Это на чью почку прикажете не шиковать? Кому, вместе с вами, быть обязанным?

– Ну, дура-ак!
– взвыл Дерибасов.
– Переучился, парень! Да «Волгу» я продал! Кровную!

Санька радостно улыбнулся:

– Спасибо, дядь Миш! Мне, конечно, деньги очень нужны! Но я смогу их принять, только если буду точно знать, куда вы дели Арбатовых! Вы что, мне не доверяете?

– А ты что, мне не доверяешь?
– выпятил челюсть Дерибасов.

– Доверяю, дядь Миша, - поспешно закивал Санька, - но все-таки не очень...

Пока Санька на все лады давал обеты молчания, Дерибасов все больше колебался - на ту ли лошадку ставит деньги. С одной стороны Москва - это не медведь. Ее в одиночку, даже при большом опыте и дерзости, не возьмешь. А тут как раз Санька. Башковитый и лопушковатый, которого знаешь как облупленного.

Здесь Дерибасов задумался, а знает ли он Саньку как облупленного? Получалось, что не слишком. То есть все даже малозначительные фактики его биографии Дерибасов знал. Но с кнопочками на пульте его управления еще только предстояло разбираться.

И тут распахнулась, как выломалась, дверь, доведя сердцебиение колес до зловещей силы, и...

Если бы в летящем самолете Осоавиахим вошел в распахнувшийся люк, Дерибасов поразился бы не больше. Дерибасовский кадык дернулся вхолостую - слюны на сглатывание не оказалось.

– Ладно, Санька!
– Дерибасов перешел на страшный шепот.
– Раз уж ты так настаиваешь. В виде особого доверия. Разрешаю обернуться.

– Зачем?
– осторожно спросил Санька.

И тут Осоавиахим затрубил:

– Граждане дорогие! Подайте на пропитание жертве Чернобыля!
– он потыкал себя в лысину.
– Выселили меня из родных мест! Оторвали от родной земли-кормилицы! Остался без средств к существованию!
– Потупив взгляд, протянул ковш ладони, как шляпу, Осоавиахим двигался между столиками, пожиная не слишком обильную дань.

– Эй, земляк!
– крикнул Дерибасов.
– Привет из Чернобыля!

– Мишка! Племяш родной! Господь тебя храни!
– ликующе возопил Осоавиахим, всплеснул руками, высыпав из ковша ладони все монеты, и полез под столы - подбирать их.

– Ни фига себе!
– тихо протянул Санька.
– Так вот вы их куда дели! А дети тогда где? А Арбатовы что, и к радиации устойчивы?!

– А что, и вправду из Чернобыля?
– подсел из-за соседнего столика мужик в синей майке послевоенного образца.
– А я и не дал ничего, думал брешет.
– Он протянул рубль под стол, и тот, жалобно хрустнув, исчез.
– Ну и как там у вас?

– Извините, товарищ, - сдержанно сказал Михаил Венедиктович.
– А у вас оформлен допуск к специнформации?