Гавайская петля

Туманов чуть не выронил трубку.

Набрал воздуха в легкие, чтобы протащить своих горе-помощников по полной парадигме, но Кошкин и слова не дал вымолвить.

– Тут такая сутолока… Вроде был, а потом пропал. Я, ей-богу, не виноват, Павел Игоревич. Шатался по краю, никому не мешал, так подвалил какой-то хрен из секьюрити, давай выспрашивать, кто я такой и почему тут все время топчусь… Пока показывал ему свои бумаги, объяснял, что должен быть рядом со своими работодателями… А он точно какой-то свихнувшийся – нечего, говорит, тут торчать, здесь своя охрана, а если мне нечем заняться, я должен идти в свою комнату и спокойно спать. Пока стряхнул его с хвоста, сенатора уже и след простыл.

Телефон завибрировал – включилась параллельная линия.

– Павел Игоревич, – зашептал Ордынкин. – Не знаю, чем там занимается Кошкин, но сенатор здесь, я его только что видел.

– Где – здесь, Серега? – Туманов чуть не завопил.

– Я нахожусь с обратной стороны главного корпуса. Здесь кусты, какие-то деревья. Их двое, Павел Игоревич, – баба и сенатор Стэнхилл. С вечеринки улизнули. Я даже не понял, кто кого уволок. Были в беседке, потом обошли здание и вот только что вошли с черного хода.

– Топай за ними, не вздумай потерять, – Туманов стрельнул глазами по сторонам и устремился к выходу.

Через заднее крыльцо он еще не ходил. Размерами оно ничем не отличалось от центрального. Только кусты здесь росли плотнее и дорожки были поуже. Тишина властвовала практически абсолютная – глухая растительность гасила звуки с обратной стороны дома. Сердце выпрыгивало из груди, когда Павел ступил на лестницу. Поднял голову, сглотнул – маскарон над входом, скульптурное украшение в форме женской головы. Как живая, ей-богу… Обернулся и шмыгнул за колонну. На дорожке появился силуэт охранника – только они тут такие широкоплечие. Затягивать удовольствие не стоило. Пристанет – потом не отвяжешься. Дверь была открыта – он юркнул в черный проем. Коридор освещался приглушенным светом. Туманов пробежал по коридору, устланному чем-то мягким, выбрался в широкий проход – какую-то анфиладу из арочных проемов, поддерживаемых колоннами, – и застыл в нерешительности. Людей поблизости не было, но с улицы, позади центрального холла, доносился монотонный гул. Музыка теряла оттенки и экспрессию, превращалась во что-то однообразно бубнящее.

– Сюда, Павел Игоревич! – донесся из ближайшего бокового ответвления шепот Ордынкина. Туманов обрадовался, кинулся на голос.

– Здесь они, в комнате посреди коридора.

В упомянутом проходе свет не горел. Случайно ли это – даже страшно подумать. Две тени крались по толстой ковровой дорожке. Из темноты вырисовывались вазы, скульптуры – можно представить, какой учинится грохот, если что-то здесь уронить.

– Вот в эту комнату вошли, – Ордынкин, пригнувшись, проскочил мимо двери (как будто там могли его увидеть), застыл у косяка. Туманов замер у второго. Абсурдная ситуация (как и все, что происходит на Патикае). И что? Выбить дверь, ввалиться гуртом: «Ни с места, Интерпол, всем на пол!»? Полный клинический бред.

– Оставайся здесь, Серега. – Павел осторожно надавил на дверную ручку. Дверь без скрипа поддалась. Туманов просочился в просторную комнату (слишком много воздуха), присел на корточки и сразу же уловил ритмичное женское дыхание.

Воистину – не дом, а капище греха. Ну что ж, он подозревал, что в арсенале у Джулии Гарлинг уйма лошадиных сил. Неприятно укололо в районе сердечной мышцы – ревнуешь, Туманов? Затаил дыхание, перебрался гусиным шагом за какую-то тумбочку. Начал осторожно приподниматься. Так и есть – третий сексуальный контакт в темном замкнутом пространстве! Впору свечками обзаводиться. Кровать стояла в глубине большой комнаты – на высоком подиуме. Шторы в комнате задернуты. Эти двое даже ночник не включили. Две фигуры возились на кровати – женщина продолжала ритмично дышать, а у мужчины ритмично не выходило – возраст, проблемы с сердцем, аритмия…

– Марти, милый, воздухом подуло, кажется, дверь открылась. – Голос, разумеется, принадлежал Джулии.

– Ничего, дорогая, пусть дует… здесь нет никого… это мой дом… а Глория давно спит… – Ее партнером, безусловно, был сенатор.

Койка заходила ходуном, женщина сладострастно застонала – сначала тихо, затем громче, эмоциональнее. Специалистом по женским оргазмам Туманов не был – если женщина притворяется, это трудно доказать. Остается лишь мучиться, изводить себя, гадать, почему ты так плох… Но сенатору было безразлично. Он закончил свое черное дело, и два тела распались. Что-то завозилось, зашуршало атласное белье.

– Ну что ж, неплохо, милый, – поощрительно заметила Джулия, когда отдышалась. – Ты работал энергично, можно даже сказать, с огоньком. Продолжай, как говорится, в том же духе.

– Что-то не так? – пробормотал сенатор.

– Как это не так? Все так, дорогой. Ты столько выпил, а в постели все равно был лютый вепрь. Давай-ка живенько оденемся и вытряхнемся из этой комнаты. Веселье продолжается, нет?

– Я видел, как ты смотрела на этого русского парня, когда танцевала с ним, – проворчал сенатор. – Ты его почти до оргазма довела… Хочешь еще разок с ним потанцевать? Или, может, приведешь его в эту комнату?

«Я против, – подумал Туманов, – бывшее в употреблении надевать не хочется».

– Да ты ревнуешь, милый, – обрадовалась Джулия. – А что ты хотел? Чтобы я хранила верность тебе до гроба? Еще чего – достаточно того, что я верой и правдой на тебя работаю и даже не помышляю переметнуться к твоим недругам. А этот русский парень – он действительно ничего, я бы с ним охотно прилегла…

«Кажется, Темницкому – трындец, – заключил Туманов. – Ну, ничего, найдет себе других влиятельных партнеров».

– Даже и думать об этом не смей, – проворчал Стэнхилл, – а к этому типу я еще присмотрюсь. Признаюсь честно, он мне сразу не понравился. Ты заметила, что он больше смахивает на какого-то разведчика, чем на юриста?

– Да что ты, – усмехнулась Джулия, – не может быть. Он ни о чем меня не спрашивал. Когда мы с ним танцевали, он говорил только обо мне – какая я прекрасная, какое волшебное свечение исходит от меня, как он не хочет, чтобы эта музыка кончалась…

Туманов почувствовал, как кровь приливает к щекам. Он говорил не об этом. Он собирал информацию о гостях – то есть вел себя, как истинный «разведчик». А о том, что говорила Джулия, он не говорил – он об этом ДУМАЛ. Волосы зашевелились на загривке – такое ощущение, будто Джулия догадывается о его присутствии в комнате и говорит исключительно для него.

Сенатор продолжал ворчать. Партнеры по постельным делам неторопливо одевались. Пора уже было линять. Туманов осмотрелся – не толкнет ли что-нибудь локтем, начал смещаться гусиным шагом к двери. Протиснулся в темный коридор, перевел дыхание.

– Ну и что там, Павел Игоревич? – зашипел любознательный Ордынкин.

– Ох, не спрашивай, Серега… Расскажу – тебе тоже захочется.

– Ой, а мне уже хочется.

– Перебьешься. Давай вон туда, где темно, – эта парочка сейчас пойдет.

Они покинули комнату секунд через тридцать. Сенатор высунулся за дверь, поводил носом на предмет чужого запаха. Довели несчастного, усмехнулся Туманов, – изгоем чувствует себя в собственном доме. Первым из спальни выскользнул Стэнхилл, не стал дожидаться партнершу, зашагал по коридору, свернул в широкий арочный проход. Потом из темноты показалась Джулия. А ведь она действительно что-то почувствовала! Странная женщина. Очень необычная. Вышла в коридор, плотно прикрыла дверь, поправила съехавшее набок декольте. Что она делала? И вправду всматривалась в темноту, где скорчились двое русских? Послышался приглушенный смешок, и легкая тень заструилась по коридору.

– Ложная тревога, Серега, – выдохнул Туманов. – Возвращайся на исходную позицию, найди Кошкина.

Сил уже не было сносить этот маразм. Желание вытянуть ноги было подавляющим. На лужайке оставались самые стойкие. К ним вновь присоединился «несгибаемый» сенатор. Все собрались – не было только Сьюзан и депутата Макгилберга. Появились даже Темницкий со своей любовницей – хорошо хоть ума хватило выйти из парка порознь. Туманов смотрел на это непотребство зачумленным взором. Разразилась музыка – что-то вроде праздничного туша. Затем артиллерийская батарея на крыше выплюнула несколько залпов, расцвели тюльпаны над домом, и на тележке, стилизованной под фермерскую кибитку, ввезли огромный торт, похожий на Вавилонскую башню. Публика, кто еще мог держаться на ногах, призывно завопила. Туманов добрался до лавочки под сенью азалии, плюхнулся, закрыл глаза.