Гайдар

Казнов достал портсигар. Вынул папиросу, долго стучал ею по крышке:

–  Будь вы боец какой-нибудь соседней части, мы бы с благодарностью вас послали, - ответил Казнов.
– Но вы не боец… Вы писатель…

–  Я и прошусь не как боец, а как писатель. Иначе я потом никогда себе не прощу, что упустил возможность побывать в Киеве перед самым вступлением в него немцев. А заодно разведаю обстановку.

Несколько минут назад эта мысль даже не приходила ему в голову. Попав же на КП, он понял: если Киев и пуст (движение по мосту почти прекратилось), то ненадолго. О том, чтобы всем повернуть назад, конечно, не могло быть и речи. И, несмотря не усталость, переживал оттого, что оказался один и без дела.

И вдруг дело ему нашлось. Даже целых два: пойти в разведку, а заодно увидеть улицы и площади, увидеть оставшихся там людей, чтобы потом в своей книге, в своей истории обороны и падения Киева описать город своей курсантской юности таким, каким он живет в эти страшные часы перед вступлением врага.

–  Если вы пойдете, - сказал Казнов, - мы вас, конечно, подождем. Но ведь может случиться: только вы ушли - с тылу по нам ударят танки.

–  Понимаю. Но ведь другого выхода сейчас нет?… Я пошел собираться.

Он подобрал возле моста, где валялся целый арсенал, несколько лимонок, нашел запасные обоймы к ТТ. Проверил и переложил пистолет в карман шинели. После этого бережно вынул из полевой сумки три тетради. Две сунул в широкие голенища сапог, одну, как делал еще в школе, - под гимнастерку, за пояс. Остальные бумаги и блокноты оставил в сумке.

Казнов и Белоконев показали на карте, где в крайнем случае его некоторое время будет ждать катер. Обнялись. Он попросил:

–  Если все-таки я не вернусь ни сюда, ни к тому месту, где будет стоять катер, доложите при случае в Москву, что я остался в Киеве.

…Он вернулся, когда его уже не ждали. Шинель на нем была распахнута, ворот гимнастерки расстегнут: ему было жарко.

–  Наших в городе нет, - доложил он, переступив порог командною пункта.
– Я был вот здесь, в Голосеевском лесу, потом прошел сюда, сюда и сюда… Везде окопы наши пусты. Кого спрашивал, - наших, отвечают, нет, ушли. Немцы не появлялись пока тоже… Так что…

–  Так что, - заключил Казнов, - можно взрывать?…

–  Можно взрывать.

Взрыв был назначен на утро, но, когда рассвело, к мосту опять потянулись беженцы.

«Немцы!» - повторяли они.

Взрыв с минуты на минуту откладывался. Взлетели в воздух два соседних моста. И все, кто не успел переправиться по ним, тоже кинулись к Цепному. Напряжение на КП нарастало. Вот-вот могли показаться танки, а люди продолжали идти. Это злило: ведь ночью-то проход был свободен.

Лишь часам к трем поток схлынул. Цепной опустел. Бойцы, в последний раз все проверив, отошли в укрытие. Казнов повернул рукоятку.

Когда обломки уже рухнули в воду, долетел дробный грохот оживших фугасов.

…Двадцать два года назад, в конце августа, он стоял почти на том же самом месте и смотрел, как рвались пороховые погреба оставленного Киева. «Мы опять здесь будем!» - поклялись тогда они, мальчишки-курсанты.

Теперь, взорвав мост, ни в чем не клялись. Молча сели в машины, зная, что вернутся.

Не они, так другие…

Перед тем как сесть в машину, оглянулся и поднес к глазам висевший на шее бинокль. Отсюда, сбоку, хорошо были видны изорванные, скрученные фермы - те, что чудом удержались на быках, и те, что торчали из воды. И еще, скользнув взглядом дальше, увидел, как со стороны города к несуществующему теперь мосту бегом бегут люди.

Им уже ничем нельзя было помочь.

Бои местного значения

За сутки на Бориспольском шоссе мало что изменилось. Он вышел из «эмки», поправил кобуру и сумку, в которую снова переложил все свои тетради, и пошел вдоль шоссе. Возможно, разумнее было бы держаться Казнова, но с той минуты, как он впервые попал на это шоссе, он начисто перестал думать о себе, ища только одного: возможности что-либо поправить.

Он шел между телег и машин, которые медленно, однако же двигались, потом, все же надеясь обогнать колонну, зашагал по обочине.

Не обогнал. Устал. Увидел снова «эмку». Подумал: «Казнов!» Но возле машины стоял и с тревогой смотрел вперед незнакомый батальонный комиссар. Он попросил разрешения занять свободное место в машине.

«Представьте, какое совпадение, - обрадовался батальонный комиссар Коршенко, когда они, уже в кабине, познакомились.
– Совсем недавно приходит из библиотеки мой сын Феликс и приносит книжку «Тимур и его команда». «На, - говорит, - папа, прочти…» Прочел, знаете ли, сразу. По-моему, настоящая вещь».

Разговор о повести, о сыновьях (Феликс и его Тимур оказались ровесниками) здесь, на Бориспольском шоссе, где все только и думали, что об окружении и бомбежках, был ему особенно приятен, а неунывающий, улыбающийся комиссар, который мог так обрадоваться «совпадению», очень даже симпатичен. И они пробыли вместе несколько дней.

Сначала, думая, что быстрее доедут вкруговую, свернули по примеру других машин на Ерковцы и чуть не угодили к немцам, которые открыли стрельбу, а потом стали кричать: «Рус! Бросай оружие! Иди к нам!»

Мгновенно откинув дверцу, так что она стала щитом, он полоснул через окно из подобранного на шоссе автомата, а потом вывалился из кабины и пополз к канаве. Шофер и Коршенко бросились за ним. И тут он увидел бойца-мальчишку, который стрелял из винтовки, не подымая головы.

«Что же ты палишь, дружище, в белый свет?» - насмешливо спросил он парня, подползая к нему и беря его винтовку. И, тут же велев: «А теперь смотри», замер. Трудно было лежать неподвижно, когда все кругом стреляли, но он ждал, пока над плетнем не появилась голова в каске, подвел под каску мушку и выстрелил. Каска медленно, боком, исчезла за изгородью.

Не зря, значит, ходил в Москве по тирам. Не зря выбивал сорок одно из пятидесяти возможных.

«Вот как надо стрелять, - произнес о н, возвращая винтовку и беря свой автомат.
– Понял?»

Парень кивнул. И хотя тонкие руки по-прежнему дрожали, приподнялся на локтях и стал целиться.

…Наверно, все-таки поздновато написал: «Берись за оружие, комсомольское племя!»

У Скопцов им с Коршенко открылась ошеломляющая панорама: в полный профиль рылись окопы. Дымили полевые кухни. Подкатывали грузовики с ящиками, цинками, мешками и прямо в кузов насыпанными гранатами. И хотя с точки зрения стратегии эта линия обороны в глубоком немецком тылу выглядела бессмыслицей (поломался весь фронт!), никто не думал, что получится из их сопротивления через три-четыре дня. Каждый жил сегодняшним днем и ожиданием близкого боя.