Где золото роют в горах

Как она взяла в оборот Балчинжава! Семен зря сказал, что она нахалка. Вовсе нет. Просто смелая, задиристая девчонка. Вот бы с такой подружиться! Гриша с огорчением посмотрел на свои кирзовые сапоги. Видик! Только и знакомиться с артистками. А впрочем... Похоже, она неглупая девчонка, неказистый вид для нее большого значения не должен иметь.

Так-то оно так, но при встрече она не обратила на него никакого внимания. Абсолютно! На Семена посмотрела, с Балчи поболтала, а ему сунула свою раздушенную лапку и даже не взглянула. Ничего, он заставит посмотреть на себя! Только бы улучить минуту! Только бы появилась на сцене! Может быть, она уже здесь? Она же сказала — пойдет переодеваться. Переоделась лебедем и теперь танцует.

И Гриша стал внимательно рассматривать одну за другой балерин, танцевавших на сцене. Елены не было. А может быть, она больше не появится? У Гриши даже дыхание перехватило от такой мысли. Ну да, выполнила свою танцевальную норму и пошла домой. Черт их знает, как они тут работают! «Переодеваться» — можно всяко понять. Пройти в вестибюль, туда, где старец с газетой сидит, и покараулить ее там? А Маруся с ребятами? Бросить их? Невозможно. Что же делать? Ведь если он ее сейчас прозевает, то больше уже не увидит. Никогда! Гриша покрылся испариной — таким непереносимо тяжким показалось гулкое слово «никогда». Вместе с кровью оно стучало в висках: ни-ког-да, ни-ког-да!

Он разволновался и с недоумением смотрел, как закулисье снова заполняется толпами нарядных придворных — начинался третий акт. В толпе придворных была и она, Елена! В костюме испанки, взволнованно потирая ладонью кулачок, она стояла у кулисы, прислушивалась к музыке, ожидая нужного такта. Такт прозвучал, Елена лихо топнула ногой и унеслась на сцену, словно ее подхватил крепчайшей силы вихрь.

* * *

Окружающее перестало существовать для Гриши. В какой-то прозрачной мгле он неясно видел склонившуюся к микрофону Зою Петровну, различал оркестр на дне ямы, послушный мановениям палочки пышногривого дирижера, в зрительном зале белели неподвижные ряды людских лиц — теперь все это не имело никакого значения, виделось и не виделось в одно и то же время.

Для него существовала одна только Елена, испанка в черно-красном длинном платье. Когда она стояла у кулисы, платье показалось Грише очень тяжелым, сшитым из бархата. Но теперь оно почему-то очень легко кружилось, вздымалось и извивалось вокруг тоненькой Елениной фигурки.

— Да это просто кисея или даже крашеная марля, — удивился Гриша. — Вот какой у них порядок, такую девушку и нарядили в марлю!

Вокруг Елены кружил с притопываниями и подскоками такой же черно-красный испанец. Он раздражал Гришу, и ему захотелось крикнуть: отойди, парень не путайся, без тебя будет лучше! Вероятно, Гриша даже что-нибудь предпринял бы, но в это время Елена скользнула по нему взглядом и озарила на мгновение такой улыбкой, что Гриша сразу забыл обо всем на свете. Улыбка у Елены была совсем особенная. Во время танца улыбались и другие артистки, но то были улыбки вялые, тусклые. А Елена смеялась легко, радостно, задорно, было в ней что-то родное, близкое... Да, да, родное!

Гриша не заметил, как и сам начал улыбаться — растроганно и умиленно. Он слегка загордился от того, что знаком с балериной, которая сейчас вот так здорово танцует перед тысячей людей. Правда, знаком совсем недавно, но все-таки знаком.

Танец кончился, Елена убежала за кулисы. Гриша тяжело перевел дух и с усилием проглотил слюну: оказывается, от волнения у него пересохло в горле. «Вот ведь какая молодчина!» — думал он, прислушиваясь к аплодисментам в зале. Никогда в жизни ему не приходилось видеть такой превосходный танец и в таком превосходном исполнении. Да и где было ему видеть? Правда, он смотрел балеты в кино и по телевизору, видел, как танцуют и Уланова, и Плисецкая, но то была кинопленка, а здесь — живое, настоящее. И оно было куда прекрасней пленки, как бы хороша она ни была сама по себе.

Приметив, что Елена выбежала на противоположную сторону сцены, Гриша ринулся туда. В просветах между кулисами он видел, как Елена выбежала на середину сцены и стала делать реверансы, улыбаясь и радостно и благодарно. Ему казалось, что такой бурно ликующей он и застанет ее там, на другой стороне сцены. И совершенно неожиданно увидел совсем другую Елену.

Маленькая, худенькая девушка в сатиновом черно-красном платье, украшенном латунными звездочками, прислонилась к белой колонне. Худые плечи ходуном ходили — так сильно и порывисто дышала она. На лице не было и следа улыбки. Рот был открыт, взгляд устремлен в одну точку.

Гриша даже оторопел — перед ним была совсем другая Елена. Трудно, ох, трудно дались ей и воздушность танца, и беспечность улыбки. Не такая уж она легкая, балеринская профессия.

Надо, крайне надо сказать девчонке что-то доброе, но вот беда... Он не мог произнести ни слова. Единственное, что он мог, — стоять обочь ее и разглядывать жалеющими глазами.

— Чего вам? — неприязненно спросила Елена. Грише показалось, что она не помнит уже, кто он такой.

— Трудновато, как я погляжу, вам приходится, — стесненно сказал он.

— Нелегко, — согласилась Елена. И вспомнив, кто стоит перед ней, вежливо добавила: — Не беспокойтесь, пожалуйста. Сейчас все пройдет.

Они замолчали. Гриша тщетно силился сказать что-нибудь ласковое, ободряющее, но ничего путного в голову не приходило. Елена отвернулась от Гриши, понурилась.

— Почему я такая слабая? — вдруг пожаловалась она. — Светка весь спектакль не уходит со сцены, ей труднее, чем мне, а она совсем не раскисает.

— Ваша Светка танцует медленно, плавно, потихоньку, вот она и не раскисает. А вы — вон как лихо! Так танцевать, хоть железный человек — раскиснет.

Грише показалось, что он удачно повел разговор. Елена, не глядя на него, тяжко вздохнула. Дыхание у нее стало поспокойнее.

— Ничего-то вы в нашей работе не понимаете. Адажио танцевать — это, знаете, как трудно.

Гриша был задет, но не показал виду.

— Может быть, я и не понимаю ничего, только одно мне ясно: здоровье вы свое под корень режете. Вот так! — И неожиданно для себя добавил: — Бросать вам надо ваше дело, пока живы...

— Что? — Елена удивленно посмотрела на Гришу. Потом поднялась на носки, шурша платьем, легко и плавно покружилась вокруг парня. — Вы с ума сошли! Бросить театр! Знаете, кто я буду без театра? Нуль без палочки.

— А без здоровья и нулем не будете, — рассудил Гриша.

— Пусть! — Елена остановилась возле Гриши, опустилась на полную ступню, заметно став ниже ростом. — Вы рабочий? Вы решитесь бросить свой завод, свою работу?

— Хоть сейчас, хоть немного погодя, — браво ответил Гриша. Он беспардонно врал: не легко ему было бы расстаться с заводом, с многочисленными приятелями, которых он успел завести. Но почему-то ему очень хотелось, чтобы Елена покинула театр.

— Верно говорю вам — бросайте работу и переезжайте к нам в Собольск. Заживете — будь здоров!

Елена приподнялась на носок, плавно повела обтянутой трико ногой направо, потом налево.

— Милостивый государь! — сказала она театрально и уперла кулачки в бедра. — Вы понимаете, что вы мне предлагаете?

— Дело предлагаю. Вы только посмотрите на наши места! Леса, горы, озера. Красота!

— Милостивый государь! — повторила Елена. — Вы мне предлагаете предательство и измену! Вы слышите, как благодарят Светку? — Из зала несся шум аплодисментов. — Да за то, что я даю радость этим людям, я и не это готова вытерпеть. А вы...