Где золото роют в горах

И она совершенно неожиданно показала ему язык.

Да, в венчике крашеных губ несколько мгновений торчал острый и розовый кончик языка. Поторчал и исчез вместе со своей хозяйкой.

Гриша был ошеломлен, он не мог сдвинуться с места, не нашел слов сказать что-нибудь вслед. И прежде чем он опомнился, Елена снова появилась рядом с ним.

— Вы меня извините за выходку, товарищ! — Она заглянула Грише в глаза и проворковала: — Не сердитесь на взбалмошную девчонку! Честное слово, я иногда сама себе не рада... А вы тоже хороши, нечего сказать. За такие слова из вас надо отбивную сделать! Будь вы в моей комсомольской организации — я бы вам показала!

— Что?

— Да, пригласила бы на бюро и всыпала бы! Я — секретарь комсомольской организации театра. Вот вам!

На этот раз она ушла совсем. Гриша продолжал рассматривать фанерную колонну, точно у нее все еще стояла Елена. Впервые в жизни он не обиделся на такой выпад против своей особы. Наоборот, осталась радость от того, что с ним обращались так бесцеремонно, как с равным, — ведь артистка. «Молодчина! Молодчина! Молодчина!» — повторял он и готов был молиться на необыкновенную девушку, так сразу и так резко вошедшую в его жизнь.

Только было обидно, и горько, что первый разговор с балериной не удался...

Появился Семен. Оглянувшись по сторонам, он скинул пиджак и проворно начал счищать с него пыль, собранную в дальних закоулках театра.

— Хозяйство большое, чего там и говорить, — рассуждал он. — Пожалуй, даже посложнее будет, чем у нас в цехе. А может быть, кажется так, потому что цеховое привычное, знакомое, а здесь все вновь, не сразу и поймешь, что к чему... Однако механизации маловато. Канаты все больше руками тянут, когда вполне можно моторы поставить.

— Моторы, моторы! — раздраженно буркнул Гриша. — Может, им руками таскать больше нравится. Не спросил?

Он вытащил пачку папирос, стал закуривать. Семен молча отобрал пачку и спички, подумал и положил все имущество к себе в карман.

— Ты чего взбеленился?

— Ничего! — оборвал Гриша. — Отдай папиросы!

— Не отдам. Здесь курить не положено.

— Ладно, пойдем курилку поищем. Должна же быть в этом учреждении курилка, не одни же праведники здесь обитают.

Он старался казаться бойким, этот Гриша, чтобы прикрыть свое смущение и растерянность. Как все надо понимать? Показала язык, извинилась и тут же снова сделала выговор. Секретарь комсомольской организации, хм! А что? Ведь должна же быть и в театре комсомольская организация. А значит, полагается бюро и секретарь. Почему же не быть секретарем Елене? По всему видно, что девчина боевая... Так-то оно так, но все же трудно было представить Елену, существо из какого-то совсем другого мира, в роли секретаря комсомольской организации.

Гриша так крепко погрузился в свои размышления, что не услышал Семена. А тот предлагал ему выйти в фойе посмотреть парадные помещения театра.

Шагая коридорами, Семен присматривался к молчаливому Грише: никогда еще парень не имел такого потерянного, задумчивого вида. Ишь, как его зацепила балеринка! Что ж, в добрый час! Давно пора ему остепениться, шалопаю этакому!

Они остановились у самого края льдисто блистающего паркетного поля. Паркет был так чист, что отражал гуляющую публику, как зеркало, без искажений, только опрокинутой вверх ногами.

— Отшлифовано, ничего не скажешь, — пробормотал Семен.

Гриша не откликнулся, и Семен повлек его дальше, ближе к людскому потоку, кружившему под сенью колонн. Теплый, кремового цвета мрамор тотчас отразил фигуры парней, из которых одна выглядела совсем неказисто. Григорий повернул обратно:

— Нет, Семен, я не пойду. Видик у меня, будь я проклят!

— Обожди, вон наши идут.

Маруся уже торопилась им навстречу, поддерживаемая под локоть Балчинжавом.

— Ой, Семенушка, до чего же хорошо из зала смотреть! — Маруся была в полном восторге. — Так и не отрывалась бы от этой красоты, смотрела бы и смотрела!

Гриша усмехнулся: припомнил усталый вид Елены.

— Во что она обходится, красота-то, не думала?

— Во сколько бы ни обходилась, а она нужна. Человек должен видеть красоту, от этого он сам краше становится. Я наблюдала: совсем капля, еще тятю-маму не говорит, вроде совсем беспонятный, а покажи ему цветок — так и потянется, так и заблистают глазенки. Еще руки не берут, а ухватит — не отберешь. Отчего это? А оттого, что человек с самого рождения к красоте устремлен. Да ты чего пасмурный, Гришка?

— Мерещится тебе. Ничего я не пасмурный.

— С балериной у него... Повздорили, что ли...

— Тянут тебя за язык, Семен! — не скрыл досады Григорий. Интересно, видел ли Семен, как Елена показала ему язык?

— Гришенька как же ты так? Ляпнул что-нибудь?

— Ляпать мы умеем, — неопределенно ответил Гриша. — Только прошу без жалостей. Терпеть не могу!

* * *

— Как дела, друзья? Понравился театр? — Секретарь обкома Немчинов стоял рядом с ними и осматривал всех добродушным веселым взглядом.

Маруся даже руками всплеснула:

— Да как же не понравится-то? Как в сказке ходишь. Уж не знаю, какое вам спасибо говорить, что помогли нам посмотреть такую красоту.

— Золото лишний, — сказал Балчинжав. — Блестит сильно. |

— Да, позолоты и украшательства немного лишнего. — Он внимательно посмотрел на Гришу: — А я вас где-то видел молодой человек. Только вот не припомню, где?

— Он — Рябинина сын, — пояснила Маруся. — Того самого, депутата Верховного Совета. Знаете, наверно.

— Ах, вот оно что! Рябинин-младший. Сын знаменитого отца. Бывал, бывал у него в колхозе. А почему вид такой мрачный у Рябинина-младшего? Или не понравилось в театре нашем?

Упоминание об отце всегда задевало Гришу. Он не хотел жить отцовской славой, отцовскими заслугами.

— Понравилось. Только вы правильно сказали — в вашем театре. Хороша Маша, да не наша.

— То есть? — Немчинов прищурил глаз и вскинул одну бровь. — Ведь вы — здесь. Значит, и Маша в какой-то мере ваша.

— Какое там — моя! Зауральская Маша. Нашему Собольску совсем недоступная.

Гриша исподлобья смотрел на стоящего перед ним веселого пожилого человека.

Немчинова покоробило, но он сдержался.

— Уж не хочешь ли ты сказать, что театр надо было строить не в Зауральске, а у вас, в Собольске?

— А хотя бы и так! — озорно вздернув подбородок, ответил Гриша. Он и сам какой-то частицей сознания понимал, что говорит неправильно. Но дух противоречия владел им безраздельно. — Чего, в самом деле! Только и слышишь: в Зауральске построили, в Зауральске организовали. А нам широкоэкранное кино построить — и то проблема.