Ген поиска

А я вдруг понял, что дело это меня очень радует. Ну хотя бы потому, что появился законный повод навестить Анну.

Дело в том, что я не так часто балую ее своим присутствием. Пусть учится жить своим умом, без моих ценных советов! Но пару раз дал ей возможность подзаработать, привлекая к тем делам, что имели касательство к искусству — да еще когда нужно было обрисовать словесный портрет подозреваемых. Ей, знаете ли, любые деньги были не лишние, пока она выплачивала Ореховым ссуду за мастерскую. Друзья-то друзьями, и процентов с нее не взяли, а сумма все равно получилась нешуточная.

Вот Василий-младший — тот сбегает к Анне частенько, и с нянькой, и даже без, благо, ее студия находится неподалеку. Возвращается обычно перепачканный краской и без аппетита: балует она его, подкармливает чем-то вкусным. Но я к этому касательства не имею, это их личные дела.

Так что возможность проверить, не слишком ли она отбилась от рук, одновременно не давая ей подумать, будто бы она может опять сесть мне на шею — как раз то, что нужно. Даже настроение исправилось.

* * *

История, из-за которой у меня появилась Анна, началась довольно буднично.

Как сейчас помню, стоял такой же солнечный зимний день, как сегодня. Февраль. И так же уютно было пригреться на столе, свернувшись калачиком в солнечном пятне, и мечтать о чем-нибудь приятном — например, куриных биточках. И мог бы лечь, и ни один зловредный телефонный аппарат не прервал бы мою негу. Но я не ценил своего счастья, и мне было не до сладкого послеобеденного сна. Я в тот день начинал, как мне казалось, новую жизнь: пускался в вольное плавание!

До этого несколько лет мне довелось работать с Вильгельминой Бонд. Женщина она оборотистая, старше меня, специалист в сыске хороший, с отличным опытом. Да к тому же снисходительно относилась к особенностям моего темперамента — впрочем, тогда, по молодости лет, я этого не ценил. Но так или иначе, а со временем я стал тяготиться характером дел, которые она предпочитала. Вильгельмина не без основания считала, что верный заработок лучше журавля в небе, а спрос на детектива всегда больше там, где решаются семейные проблемы.

Мне все это казалось стагнацией без развития.

Опять же, с высоты нынешнего опыта я понимаю, что передо мною попросту никогда не стояла проблема добывания куска хлеба — дед и матушка об этом позаботились. Вильгельмине же не столь повезло в жизни, и она очень рачительно подходила к тому, что имела. Так, в начале нашего сотрудничества она не раз повторяла мне, что не может позволить себе выйти из строя на месяц-другой из-за ранения или простуды, а поэтому предпочитает такие заказы, где не нужно бегать по крышам или сидеть в засаде в каких-нибудь камышах.

Как я уже сказал, я многое перенял у нее, а потому с самонадеянностью, свойственной молодости, решил, что учиться мне больше нечему. К тому же, именно в ту пору я познакомился с Прохором (история, достойная отдельного рассказа) и принял его к себе на службу. Сгоряча мне показалось, что это знак судьбы.

Я разыскал себе новый офис — еще не тот дом по улице Нарядной, куда переехал позднее, а небольшую конторку в Дельте, помещавшуюся над крупным универмагом — и отправился в ЦГУП регистрировать новую лицензию, одиночную.

Видите ли, до этого я числился просто «старшим помощником сыщика с правом самостоятельных расследований», а теперь наконец-то мог получить полную сыщицкую лицензию. Она позволяет, помимо всего прочего, проводить обыск в какой-нибудь организации, если у тебя есть на то достаточные основания. (Правда, если потом в суде достаточность оснований доказать не получится, берегись!) Сейчас у меня лицензия еще более высокого уровня, которая дает возможность работать совместно с полицией — по их приглашению, разумеется — и обыскивать не только служебные помещения, но и частное жилье. Однако тогда я о таком мог только мечтать.

Итак, в солнечный февральский день мы с Прохором отправились в управление ЦГУП, чтобы я мог оформить свою заявку.

Тогда документооборот там был отлажен куда хуже, чем сейчас, а потому нам пришлось прождать в коридоре часа два. Энтузиазм наш медленно угасал. Прохор с вожделением поглядывал на открытую дверь, ведущую на крыльцо. Там ярко сверкали тающие сосульки и переговаривались несколько служащих низшего ранга — извозчики да оформители, — покуривая папиросы. Пахло табачным дымом. Я уже достаточно знал Прохора, чтобы понимать, насколько ему хочется к ним присоединиться и собрать свежие сплетни, однако он продолжал преданно держать сумку со мною на коленях.

(Как всякий актер от бога, Прохор отлично вживается в роль, которую исполняет. Роль идеального потомственного камердинера он выполняет уже больше десяти лет и, на мое счастье, она ему пока не надоела. Я могу припомнить разве что пару осечек.)

В коридоре ничего не происходило, перед нами скучала еще парочка просителей, тоже для оформления каких-то лицензий — не сыщицких, правда. Дверь, в которую нас должны были пригласить, безмолствовала, неохотно открываясь примерно раз в полчаса (или так мне казалось). В результате я сказал Прохору:

— Пойду прогуляюсь, лапы разомну. А вы можете покурить, если хотите.

— Благодарю, хозяин, — с облегчением ответил бывший бандит у меня на службе, поставил сумку со мной на сиденье и заспешил к вожделенному крыльцу.

Я же выпрыгнул из сумки, с наслаждением потянулся и решил пройтись по коридору. Улица меня не манила: снег обжигает подушечки лап, а ношение обуви я и теперь почитаю вульгарным. Может быть, в исключительных случаях, а так обувь и одежда делают генмода похожим на платного любимца не меньше, чем ошейник… Нет уж!

Коридоры главного здания ЦГУПа, в просторечии Собора, широкие и светлые только в той части, которая предназначена для почтенной публики. Там, где посетителей не предвидится — или где посетителям самой судьбой предназначено ждать и терпеть, вот как для получения лицензии — они становятся узкими и мрачными: настенные светильники горят через один, стены выкрашены в унылые зеленые или коричневые цвета…

И все же после длительного сидения в сумке я не мог отказать себе в удовольствии размять лапы. Вахтенный служащий, который сидел за конторкой в конце той части коридора, которая отделяла присутственную территорию от служебной, не смотрел вниз, читая какой-то романчик, а потому меня не заметил. И передо мной открылись запутанные километры коридоров внутренней части здания.