Генерал Скобелев. Казак Бакланов

Он говорил, что необходимо предусмотреть для успешного форсирования, указывал, какие нужно иметь понтоны, где наводить мосты, а где расставить артиллерию, чтобы надежно подавить силы противника.

Слушая полковника, Михаил Дмитриевич ловил себя на мысли, будто он уже участвует в неначавшейся войне, форсирует в числе первых широкий Дунай, ведет отряд к перевалу на Балканах. И его переполняло желание оказаться там.

После лекции, оставшись наедине с Леером, он спросил:

— Неужели скоро война?

— Война на Балканах непременно будет. Это уж, батенька, точно. А что, вам неймется? — Он хитро прищурил глаз. — Понимаю, понимаю.

Более пятисот лет Турция, или Османская империя, строила свое благополучие на нещадной эксплуатации народов Балкан. Малейшие их попытки добиться свободы подавлялись огнем и мечом. И однако же силы сопротивления росли, зрели. При поддержке России обрела свободу Греция, получила независимость Сербия, образовалось автономное румынское княжество. Вспыхнуло восстание в Боснии и Герцеговине, а затем в Болгарии, где его возглавил поэт-революционер Христо Ботев. Апрельское восстание 1876 года в Болгарии потерпело неудачу. С большой жестокостью турецкие войска уничтожили малочисленные и плохо организованные отряды повстанцев. Но в мае огонь восстания опять заполыхал. И опять его возглавил Христо Ботев. Недостаточно подготовленное, оно не имело успеха. В боях с турками погибло более тридцати тысяч болгар и среди них — X. Ботев. Преследуемые турецкими властями, болгарские патриоты вынуждены были перебраться в Румынию, Бессарабию, Одессу. Находясь вдали от родины, они не теряли надежды на освобождение и в этом святом стремлении обращали взор к России, надеясь на помощь могущественного и близкого соседа.

Судьба Болгарии с ее славянским населением всегда была близка сердцу русских людей, и известие о поражении восставших было встречено в России с откровенным сочувствием.

Михаил Дмитриевич покидал столицу, терзаемый противоречиями. Манила новая высокая должность в Фергане, по сути начальника над всем краем, но где-то в сознании засело желание и надежда вырваться на Балканы, чтобы принять участие в настоящей войне, положить, как писали в газетах и журналах, на алтарь отечества свои силы и душу.

Едва он вступил в пределы Туркестанского края, как с головой окунулся в дела. И удивительное дело! Сразу же вокруг него замельтешили, словно мошкара, дельцы всяких мастей и оттенков. Появились предложения о всевозможных для армии поставках, необходимость которых была весьма сомнительна. Как в Петербурге и Москве, здесь тоже были дельцы, гревшие на поставках руки. А когда новый командир попытался пресечь зло, на него посыпались доносы, обвинявшие его в тяжких грехах. Тяжба с невидимым противником продолжалась почти год. Чуть ли не каждую неделю к нему приезжали из ведомств военные чиновники, расспрашивали, писали, требовали длинных объяснений, после которых возникали новые вопросы и новые объяснения.

Наконец, он не выдержал. Захватив документы и дела, он отправился в Петербург, чтобы там, наконец, разрубить этот хитро сплетенный узел неоправданных подозрений. Но в столице бюрократическая машина подавляла с еще большим размахом. Он днями ходил по инстанциям и учреждениям, доказывая теперь уже свою непричастность к неблаговидным делам проходимцев.

Добившись приема у влиятельного лица, он изложил со всей прямотой суть дела, а в заключение положил перед ним па стол бумагу.

— Что это?

— Рапорт. Прошу снять с меня полномочия воинского начальника Ферганской области.

— Но ведь так же вопрос не стоял? — растерянно смотрел столичный генерал. — Куда же направить вас?

— На Балканы.

— Но там не сегодня-завтра вспыхнет война…

— Именно туда я и хотел бы попасть.

— Но что скажет Константин Петрович? Вы ведь у него правая рука. Он на вас возлагает такие надежды!

— Я просил бы прежде учитывать мои желания.

— Это, конечно так, но нельзя же игнорировать интересы прежней службы!

Ох, как не хотелось чиновнику ходатайствовать за молодого генерала, но тот проявлял настойчивость.

Константин Петрович Кауфман был человеком долга и строгих правил. Поначалу у Скобелева сложились с ним сложные отношения. За участие в дуэли он отправил штаб-ротмистра из штаба, но потом приблизил, поручал трудные задания, награждал. И только распознав трудный и сложный характер подчиненного, его отвагу, ум и обязательность долгу, он поверил в него окончательно.

Когда ему донесли из Ферганы о конфликте в делах, он понял, что Скобелев ни при чем, что в административной службе тот не разбирается, что он прирожденный воин и его место — в сражениях. Кауфман отнесся к просьбе Михаила Дмитриевича с пониманием, не стал возражать.

ГЛАВА 4 РУССКО-ТУРЕЦКАЯ ВОЙНА

К Дунаю

В начале апреля 1877 года, сдав дела, Михаил Дмитриевич выехал из Петербурга на юг. Он спешил. Предназначенные для военных действий войска были уже стянуты в исходные районы, и со дня на день ожидалось официальное объявление войны Турции. Русские силы сосредоточивались, кроме балканского театра, еще и на Кавказе, против Карса, чтобы с востока углубиться во вражескую территорию. Из этих двух стратегических направлений главным считалось первое.

Скобелев-старший, Дмитрий Иванович, был уже там. Он получил в командование Кавказскую казачью дивизию и, находясь у румынской границы, ждал команды на выдвижение к Дунаю. Туда же собиралась и мать. В последнем письме она сообщала, что, как русская женщина и жена генерала, обязана быть вблизи него, разделять трудности и оказывать всемерную помощь раненым солдатам. Она закупила на немалую сумму лазаретного имущества и лекарств.

На шестые сутки поезд примчал Михаила Дмитриевича в Кишинев, где находилась главная квартира Дунайской армии. Ее главнокомандующим являлся великий князь, брат императора Николай Николаевич, однако всеми делами вершил начальник штаба генерал Непокойчицкий. Михаил Дмитриевич направился к нему.

Пред ним вырос лощеный адъютант. Наконечник аксельбанта с грифелем нацелен на лист записной книжки.

— Как о вас доложить Артуру Адамовичу?

— Генерал-майор Скобелев с предписанием дальнейшей службы.

— Так вы генерал Скобелев? — уставился офицер. — Михаил Дмитриевич? Сейчас доложу.

О Скобелеве-младшем, отважном офицере-туркестанце, не раз писали в газетах, многое и разное говорили в военных кругах. Одни с нескрываемым восторгом рассказывали о его подвигах в далеком и жарком закаспийском крае, другие отзывались как о перспективном и знающем военное дело человеке, к тому же понимающем солдата. Но были и такие, которые не признавали в нем военных качеств. «Эка премудрость воевать с азиатами, с этими халатниками!» — говорили они, стараясь не только умалить заслуги генерала, но и выставить его не в очень выгодном свете. Однако награды за туркестанские дела утверждали обратное. Кроме Георгиевского креста, он удостоился еще и ордена Владимира 3-й степени с мечами, и золотой сабли.

Прошло более часу, прежде чем адъютант пригласил Михаила Дмитриевича в кабинет. Непокойчицкий что-то писал. Лицо сухое, в глубоких складках, седые редкие волосы, большой лоб. Он походил на архивариуса, проведшего всю жизнь среди пыльных документов вековой давности. В штабе его называли старцем. Занимая последние двадцать лет канцелярские должности военного ведомства, он утратил душевность и искренность человеческого общения. Зато овладел умением услуживать влиятельным лицам. Это было замечено великим князем Николаем Николаевичем. И когда тот стал главнокомандующим Дунайской армии, то изъявил волю иметь при себе Непокойчицкого. Его не беспокоило то обстоятельство, что будущий начальник штаба не имел нужной практики в оперативных делах. Зато он был удобен.