Германия в ХХ веке

Частью доктрины нового государства стал образ классового врага, пытающегося разрушить мирную жизнь «социалистического лагеря». 8 февраля 1950 г. было образовано министерство государственной безопасности ГДР, сокращенное название которого – «штази» – стало для нескольких поколений граждан этой страны символом тотальной слежки и политических репрессий. Если первоначально в штатном расписании министерства было 1000 сотрудников, к 1957 г. их число достигло 17,5 тыс. Кампания по выявлению капиталистических агентов и американских шпионов должна была завершиться проведением масштабного показательного процесса, подобного тем, что проходили в СССР 1936-1938 гг. На роль главного обвиняемого планировался депутат бундестага ФРГ, член руководства западногерманской КПГ Курт Мюллер, арестованный в тот момент, когда он приехал за инструкциями в Восточный Берлин. Хотя до процесса дела не дошло (Мюллер был отправлен в печально известную Суздальскую тюрьму), только за 1950 г. органы юстиции ГДР вынесли около 78 тыс. приговоров по политическим преступлениям.

Составной частью системы контроля и репрессий стали внутрипартийные чистки, первая из которых прошла по решению Третьего съезда СЕПГ, состоявшегося в июле 1950 г. Чистка привела к исключению из партии 150 тыс. человек под разными, зачастую надуманными формулировками – бывший нацист, неразоружившийся троцкист, скрытый социал-демократ. Атмосфера страха и слепого подчинения охватывала номенклатурных работников, проникая и на высшие этажи партийного аппарата. Избранный на Третьем съезде Генеральным секретарем ЦК СЕПГ Ульбрихт развернул кампанию против «западных эмигрантов», имевшую явные параллели с преследованием старых большевиков в годы сталинского террора. Ее жертвами стали члены Политбюро Пауль Меркер и Франц Далем. Согласно принятому на съезде новому уставу СЕПГ строилась на принципах «демократического централизма», подразумевавших замену выборности партийных руководителей всех уровней их назначением сверху. Для повышения квалификации высших кадров партийного и государственного аппарата начала свою работу система закрытых школ, где ученикам прививались не только основы марксизма-ленинизма, но и представление о собственной избранности. Напротив, массовая работа СЕПГ тонула в бессодержательных ритуалах, определявших даже то, где следует носить партбилет.

В апреле 1952 тройка лидеров ГДР после более чем двухлетнего перерыва вновь оказалась на приеме у Сталина. Попытка немецких политиков, явно шокированных далеко идущими предложениями мартовской ноты о восстановлении единства Германии, выяснить реальное положение дел в этом вопросе, наталкивается на вежливый отказ. Сталин предпочитает говорить о проблемах внутренней политики ГДР, предлагая ускорить работу по созданию собственной армии, укрепить внутригерманскую границу и усилить борьбу с западными шпионами. В соответствии с указаниями Сталина под крышей министерства внутренних дел ГДР были сформированы военизированные подразделения численностью до 50 тыс. (kasernierte Volkspolizei). 27 мая 1952 г. была закрыта внутригерманская граница, к востоку от нее началось создание пятикилометровой санитарной зоны, из которой выселялись неблагонадежные элементы. Призывая готовиться к отражению агрессии Запада, Сталин в ходе своей последней встречи с немецкими политиками выступил против провозглашения социалистической программы, несколько раз повторив своим собеседникам, что «надо не кричать о колхозах и социализме, а делать дело».

Частичная публикация протоколов подобных встреч вновь ставит проблему соотношения внешнего влияния и внутренних детерминант в ранней истории ГДР. Для сторонников тоталитарного подхода, многие из которых не дожили до открытия архивов КПСС, решения советского руководства служили достаточным ключом к пониманию эволюции «социалистического содружества», включая ГДР. После исчезновения последней в центре внимания историографических дискуссий вновь оказался вопрос о том, избавляло ли советское присутствие немецких политиков от ответственности за принимавшиеся совместно решения. Их визиты в Москву не являлись простым «паломничеством к кремлевскому оракулу» (В.К. Волков), хотя в каждой их реплике сквозят пиетет и смирение. Но ход и результаты переговоров не так уж сильно отличаются от правил политического торга, согласно которым проходили встречи Аденауэра с руководителями западных оккупационных властей. Так, в декабре 1950 г. руководители ГДР сумели добиться от советского руководства серьезных уступок в вопросе о репарациях и снятии ограничений на развитие отдельных отраслей индустрии. Можно предположить, что в процессе приспособления к Сталину и сталинизму они имели достаточное пространство для самостоятельных и инициативных решений, определивших в конечном счете лицо «реального социализма» на германской земле. Историкам и политологам следует подумать о перенесении на политическую элиту стран Восточной Европы 40-х – 50-х гг. концепции «харизматического сообщества» (Я. Кершоу), которая дала интересные результаты применительно к периоду «третьего рейха».

Нежелание Сталина «говорить вслух о социализме» в апреле 1952 г. было связано с ожиданием встречных шагов Запада в ответ на мартовскую ноту. К лету ситуация прояснилась – «война нот» закончилась безрезультатно, ФРГ стала участником Европейского оборонительного сообщества. В заочном споре советских дипломатов и немецких коммунистов вновь победили последние. Вторая конференция СЕПГ (9-12 июля 1952 г.) провозгласила переход к планомерному строительству основ социализма в ГДР. Первый пятилетний план, реализация которого началась в 1951 г., предусматривал переориентацию внешнеэкономических связей на Восток, кооперирование в рамках Совета экономической взаимопомощи, куда ГДР вступила в сентябре 1950 г. В ходе административной реформы вместо исторически сложившихся земель было создано 14 округов (Bezirke), фактически разделенный Берлин оставался на особом положении. Реформа должна была покончить с традициями федерализма и самоуправления, противопоставив им жесткую вертикаль государственной власти.

«Антифашистско-демократический блок» был дополнен «Национальным фронтом», который формально возглавлялся беспартийным и должен был бороться за восстановление единства страны, в том числе и в ФРГ. К 1952 г. все партии блока зафиксировали в своих программных документах ведущую роль СЕПГ. «Собственно, ГДР с самого начала являлась однопартийным государством, находящимся в руках коммунистической СЕПГ. В осуществлении своей власти она не была ограничена и конституцией» (К. Зонтхаймер). Тезис об усилении классовой борьбы по мере социалистического строительства, заимствованный правящей партией из новейшей истории СССР, требовал все новых жертв. Резко ухудшились отношения властей и церкви, в проповедях зазвучали слова о «новой диктатуре на немецкой земле». Вхождение (до 1969 г.) протестантской церкви ГДР в общегерманскую структуру придавало ей известную смелость в общении и с прихожанами, и с властями. Последние делали ставку на ее раскол и интеграцию лояльных священнослужителей, используя комсомольских активистов для раздувания богоборческих настроений. Лидер ССНМ Эрих Хонекер называл молодежную организацию протестантов не иначе как «прибежищем подстрекателей, саботажников и американских шпионов», ее члены исключались из вузов и старших классов школ.

В Союз свободной немецкой молодежи к началу 50-х гг. входило уже более 1,5 млн. членов, примерно такой же была и пионерская организация, подконтрольная ССНМ. Позиции восточногерманских комсомольцев были особенно сильны в вузах, число которых в первой половине 50-х гг. увеличилось более чем в два раза. Давление организаций ССНМ на профессорский состав университетов с требованиями изменить акценты в преподавании, учитывать пролетарское происхождение и иные заслуги отражали примитивные представления о «культурной революции», бытовавшие в их среде. Стержнем идеологической работы оставался культ Сталина как «лучшего друга немецкого народа», подразумевавший зубрежку его высказываний с детских лет, сведение общественных дисциплин к толкованию его трудов в высшей школе. Не менее противоречивым было восприятие новой политической системы рабочим классом. Строя «государство для рабочих», лидеры СЕПГ рассчитывали на замену материальных стимулов к труду сознательностью строителей социализма. Здесь их ждало жестокое разочарование. Уравнительные тенденции в оплате труда порождали пассивность и цинизм, пропагандистские кампании – завышенные ожидания. В среде рабочих старшего поколения сохранялись традиции самоорганизации и организованной борьбы за свои интересы, которые в критический момент могли привести к массовым выступлениям протеста.

Использование СЕПГ национальных лозунгов для ускорения интеграции в социалистический блок («настоящий немецкий патриот должен быть другом СССР») порождало у большинства восточных немцев скрытую ностальгию по «досоветскому» прошлому и неистощимый поток «антисоветских» анекдотов. Напротив, пропагандистский тезис о ФРГ как «колонии американского империализма» с началом экономического подъема в этой стране терял свою эффективность. Массовое сознание все больше фиксировалось на том, чего люди лишены в Восточной Германии – политическая свобода увязывалась с материальным успехом, занимая свое место между солидным автомобилем и отпуском на Средиземном море. В то же время исход социально-экономической конкуренции двух германских государств еще не был определен, в начале 50-х гг. можно говорить о взаимном магнетизме. В пользу ГДР свидетельствовал подъем и общедоступность образования, единая система социального страхования, даже такие мелочи, как введение для женщин с детьми специального выходного дня раз в месяц (Haushaltstag). На упрочение восточногерманской диктатуры работала и память о лишениях первых послевоенных лет, а также общая динамика развития ГДР, позволявшая населению надеяться, что после создания материально-технической базы социализма очередь дойдет и до его скромных потребностей. В целом массовые настроения тех лет характеризовало скорее настороженное выжидание, нежели открытый протест или активная поддержка новой власти.

Первый пятилетний план развития народного хозяйства ГДР ставил задачу увеличения промышленного производства в два раза. Три четверти его объема давали уже государственные предприятия, в состав которых влились в 1954 г. и Советские акционерные общества.

В соответствии с опытом СССР ставка делалась на форсированное развитие тяжелой индустрии, реализацию масштабных инвестиционных проектов, объявлявшихся ударными стройками социализма. Одной из них стал металлургический комбинат «Ост», возведенный вместе с городом Сталинштадтом неподалеку от границы с Польшей. К 1953 г. выплавка стали на территории ГДР вдвое превысила довоенный уровень, в то время как производство товаров народного потребления до него еще не добралось. В рамках СЭВ использовались традиции внутригерманского разделения труда (переработка сельхозпродукции, оптика Йены и электротехника Берлина, текстильные предприятия Саксонии), хотя они и были в значительной степени подорваны демонтажами промышленного оборудования в советской зоне оккупации.

Хотя плановые задания первой пятилетки успешно выполнялись, они не привели к заметному подъему уровня жизни населения ГДР. В стратегию форсированного экономического развития была заложена диспропорция между накоплением и потреблением, инвестиции в тяжелую индустрию не обещали быстрой окупаемости. Государство обеспечивало средствами к существованию более 3 млн. беженцев, многие из которых были уже неработоспособны, субсидировало оплату коммунальных и транспортных услуг, низкие цены на рационируемые продовольственные товары. Своей доли бюджетный расходов требовал разраставшийся аппарат управления экономикой, особенно на местах. ГДР несла значительные расходы на содержание советской группы войск на своей территории, численность которой доходила до полумиллиона человек. Наконец, режим жесткой экономии диктовался необходимостью до 1954 г. выплачивать репарации СССР и Польше. Нараставшие «ножницы» в уровне жизни населения ФРГ и ГДР вели к тому, что с Востока на Запад все больше мигрировали уже не представители высших слоев общества, лишенные возможности заниматься предпринимательской деятельностью или опасавшиеся репрессий, а те самые «рабочие и крестьяне», для которых и создавалась Германская Демократическая Республика.

Смерть Сталина в марте 1953 г. стала для ее лидеров настоящим ударом, ибо ставшее у власти окружение вождя не забыло, что вопрос о начале строительства социализма в ГДР был согласован немецкими коммунистами через его голову. Тот факт, что Президиум ЦК КПСС уже весной 1953 г. вплотную занялся германскими проблемами, диктовался не столько кризисом в ГДР (хотя его приближение чувствовалось), сколько желанием наследников Сталина освободиться от тени умершего вождя и дать почувствовать своим соратникам в Восточной Европе сохранение «твердой руки». Л.П. Берия, которого многие считали преемником Сталина, выступил за отказ от социалистической риторики в ГДР и приостановку социально-экономических преобразований, с аналогичных позиций выступали и другие члены советского руководства.