Героика. Сага о не очень хороших людях
Шрифт:
Дилижанс приближался к перекрестку, когда рядом с пересечением двух дорог сгустились тени, и из мрака соткались два человеческих силуэта. Первый из них — высокий и помпезный — был настолько черен, что выделялся даже на фоне ночи, будто кто-то взял огромные ножницы и вырезал фигурку из пустоты между звездами. Струи дождя проходили сквозь него, как сквозь туман, не встречая на пути сопротивления.
Воздев к небу когтистую руку, он начал читать заклинание. Голос его не имел ни возраста, ни пола, и в то же время напоминал гулкое звучание органа. Его худой и низенький спутник стоял рядом, почтительно внимая.
Ударила
Возница заорал и выронил кнут. Схватившись за лицо, он на мгновение забыл и свою миссию, и свое имя. В унисон с ним в салоне завопили четыре пассажира. Мир вокруг дилижанса пульсировал в багровом сиянии. Ветвистые прожилки темноты пересекали красное небо, подобно шрамам.
Фыркая и хрипя, лошади замедлили свой ход, а затем и вовсе сошли с тракта. Выкатившись на обочину, карета остановилась. Истошные крики прекратились, и наступила гробовая тишина.
Опустив руку, чтец взглянул на своего спутника и произнес-проскрежетал, как будто складывая слова из механических звуков:
— Мальчишка обманул меня. Он должен был принести кровь и кинжал на перекресток и получить свою награду, но вместо этого решил провести ритуал сам. Он тайно скопировал страницы из моего дневника, и значит, знает все о внутреннем устройстве лабиринта. Отправляйся на остров и сделай то, о чем тебе говорили.
Слушавший понятливо кивнул. Не говоря ни слова, он перебежал через дорогу и подошел к остановившемуся дилижансу. Со скрипом открылась и закрылась дверь, и тотчас же багровый свет погас. Кровавое небо вернуло свой привычный угольный оттенок. Оставшийся на перекрестке силуэт обратился дымом и растаял.
— Что это было? — недоуменно вопросил в салоне женский голос.
На козлах изумленно оглядывался по сторонам возница. Оба каретных фонаря погасли. Не понимая, что произошло, старик отыскал свой кнут и звонко щелкнул им по лошадиным спинам. С недовольным ржанием четверка тронулась с места, возвращая транспорт на дорогу.
— Секунду назад мы спокойно ехали по тракту, а затем внезапно оказались на обочине, — ответил женскому голосу надменный товарищ. Приоткрыв дверцу кареты, он осторожно выглянул наружу. — Как это случилось, я не помню.
— И я, — откликнулась девушка. Приоткрыв вторую дверь, она последовала примеру своего соседа. — На засаду не похоже, иначе бы на нас уже напали.
Обернувшись к противоположному сиденью, онаспросила:
— А вы трое что скажете?
— Я ничего не помню, — ответил добродушный бас.
— И я, — сказал самый маленький спутник. — Как будто заклятие какое-то наложили...
Сидевший меж ними пятый пассажир лишь обескураженно развел руками.
***
— Слушай, Твоя Светлость, — пронырливо спросил Хиггинс, — а что это у тебя за медальончик?
Миновав Арку Богов, они пересекли ров по подъемному мосту и оказались за городской чертой. Утреннее солнце парило в голубом небе. Бабочки порхали над цветами. Разомлевшие крокодилы валялись у воды и лениво щелкали челюстями. Наступил час второго завтрака,
и сторожевая башня у дороги издавала чавкающие звуки.— Рад, что ты заметил, — горделиво ответила Дана. — Это золотая медаль, которой меня наградили по окончании женской магической академии. Она символизирует мои выдающиеся успехи в учебе. Я попросила ювелира оправить ее в рамку, чтобы можно было носить как кулон.
— Золотая, говоришь, — глазки Хиггинса алчно заблестели.
— Закатай губу, ворюга, — пренебрежительно фыркнула магиня. — Это просто фигура речи. На самом деле медаль сделана из орихалка. Орихалк похож на золото, но это просто медь с небольшой примесью цинка.
— Даже если ты ее сопрешь, — добавила она, — то вряд выручишь что-то, кроме пинты пива и парочки селедочных хвостов. Впрочем, иногда мне кажется, что для счастья тебе большего и не надо.
— Ясно, — разочарованно буркнул Хиггинс, — фальшивая медаль у фальшивого мага. Все в твоем духе.
Река Козлина серпом огибала Козель, неся вперед свои воняющие воды. Согнутые фигуры рыбаков торчали по обоим берегам на отдалении друг от друга.
— Ты собираешься удить здесь? — скептически вопросила Дана. — Не боишься конкуренции?
— Ловить рыбу в Козлине? — засмеялся коротышка. — Ты в здравом уме, Твоя Светлость? В эту реку сливает помои половина города.
Хиггинс снисходительно оглядел "конкурентов".
— Гусь рассказал мне об одном укромном местечке, — добавил он по секрету. — Пламенно божился, что там полным-полно рыбы, и местные туда не суются.
— И что это за местечко?
— Озеро! Целое озеро всего в полутора часах ходьбы отсюда. И ни одной души вокруг. Рыжий уговаривал меня смотаться туда с тех самых пор, как проведал, что я рыбачу.
Они миновали группу рыбаков, сидящих над закинутыми в воду удочками. Один из них — седой и вислоусый — навострил уши и обернулся.
— Слышь, бородатый пенек! — крикнул он Хиггинсу в спину. — Ты часом не об озере ли Ферн сейчас толкуешь?
— Тебе какое дело, олух? — не оборачиваясь, огрызнулся коротышка. — Лучше следи за клевом, пока тебя не обвели на твою наживку.
Сунув два пальца в рот, рыбак пронзительно засвистел. Его соседи по берегу начали отводить от поплавков свои взгляды.
— Ребята! — закричал им рыбак, размахивая обеими руками. — Идите скорей сюда! Эти двое собрались на озеро Ферн!
Неодобрительно ворча и охая, жители Козеля начали подтягиваться ближе. Сбитые с толку, Дана и Хиггинс замерли на месте. Вокруг них тут же образовалась галдящая толпа.
— Они разве не знают, что туда нельзя?
— Приезжие, видать.
— Ладно этого с бандитской рожей совсем не жалко. Но куда молодую дамзель-то потянуло?
— Может она и не леди никакая, раз якшается с подобным типом.
— ТИШИНА! — рявкнула Дана, вскинув вверх раскрытую ладонь.
Ее возглас, усиленный магией иллюзии, прогремел на весь берег, заставив людей на мгновение умолкнуть.
— Кто-нибудь может нормально объяснить, что происходит? — спросила девушка уже нормальным голосом. — Что это за озеро Ферн, и почему всех вас так волнует, что мы туда идем?
— Не ходите на это озеро, Ваша Светлость, — ответил вислоусый рыбак, — оно проклято. Любой, осмелившийся удить на нем, живым назад уже не вернется.