Гиппогриф Его Величества

С одной стороны, Бланш хотел размозжить голову тому слуге, ведь он открыто радовался тому, что Калеб едва не умер. С другой стороны, в словах Йерна была доля истины. Если бы он после странного ритуала начал вести себя агрессивно и нападать на людей, все могли решить, что так на него повлияла магия. В таком случае трудно было предсказать последствия. Калеб мог спустить ему всё с рук, посчитав событие несчастным случаем. А мог, например, запереть в стойле или велеть магам вернуть его в прежнее состояние, обеспокоившись, что агрессия будет расти со временем. Раньше Бланш даже не стал бы задумываться, как отреагирует Калеб, ведь тот никогда бы не причинил ему вреда, однако теперь мысли об этом не выходили из головы.

Дело было даже не в том, что Бланш осознал себя и свою человеческую часть, а потому мог понемногу размышлять и сопоставлять факты, а в том, что Калеб изменился. С тех пор, как умер его отец, он стал холодным, угрюмым и замкнутым. Улыбка стала такой же редкой, как снег в середине лета, а взгляд резал глубже самого острого клинка. Если раньше Калеб не позволял себе неуважительного отношения к старшим, то теперь сквозь зубы шипел, что отправит верховного мага на плаху. О том, с каким холодом он общался с матерью, и вспоминать не хотелось. Из яркого, жизнерадостного ребенка Калеб превратился в озлобленного, хмурого правителя, которому страшно было попасть под горячую руку. Бланш не удивился бы, узнав, что в порыве гнева он казнил кого-то.

К сожалению, за последнее время изменился не только Бланш, став умнее и осознаннее, но и Калеб. Вместе с плащом императора он надел на себя многие беды, отчего его блеск померк. Животная часть Бланша по-прежнему любила его, несмотря ни на что, и хотела защитить ото всех тягот мира, однако человеческая начала опасаться. Двойственность ощущений сбивала с толку. Убивала. Бланшу казалось, что его разрывает на части, однако ничего сделать с этим он не мог. Оставалось лишь ждать, когда обе его части придут к взаимопониманию, и уже тогда решать, что делать.

С такими мыслями Бланш и остался.

Он думал, что следующая встреча с Калебом будет утром, когда они снова пойдут на тренировку, однако тот внезапно появился в стойле глубокой ночью. Точно вор, он тихонько проник к нему, плотно закрывая за собой дверь. Если бы слух Бланша ни был настолько острым, было бы сложно различить шаги его охраны снаружи. Оба охранника безмолвно застыли у дверей. В это время Калеб пересек стойло и подошел ближе. Он опустился на землю около Бланша и обнял его за шею, утыкаясь носом в перья. Его плечи задрожали.

Маленький, хрупкий и испуганный, как ребенок, он доверчиво приник к Бланшу, и от этого в душе всё перевернулось. Захотелось спрятать Калеба, обогреть и защитить. Укрыть ото всех бед, чтобы ему не приходилось вновь сталкиваться с трудностями правления и ужасами покушения. Чтобы он смог спокойно провести юность, с удовольствием проживая каждый день. Если бы только Бланш знал, как помочь ему, он бы сделал всё ради этого. Однако он был лишь гиппогрифом — ездовым животным, которое совсем недавно избавилось от болезненности. В его силах было лишь накрыть Калеба крылом, создавая иллюзию защищенности, и тихонько заклекотать что-то успокаивающее и нежное.

Это не особо помогло.

Калеб сжался и задрожал сильнее, стискивая пальцами перья. Казалось, он долго сдерживался, терпел и храбрился, а потому теперь его так разбивало на части. Порывистое, свистящее дыхание вырывалось из груди, но не было слышно ни слова. Какие бы страхи ни овладели Калебом, он не собирался озвучивать их. Как и плакать. Ни одна слезинка ни сорвалась с ресниц, хотя ему явно хотелось этого больше всего. Он из последних сил сдерживался, чтобы окончательно не развалиться, и Бланшу почти физически было больно смотреть на это.

В каком ужасе жил его дорогой человек, если мог проявить эмоции лишь здесь? В темном стойле. Среди овса и сёдел. Наедине с гиппогрифом.

Бланш прижал его к себе крылом сильнее и принялся мягко перебирать клювом волосы, отвлекая от тяжелых переживаний. И животная часть, и человеческая в едином порыве захотели позаботиться о нем. Сейчас не была важна ни рациональность, ни преданность, ни разумность. На передний план вышло умение сопереживать, коим обладали обе стороны личности Бланша, и он не стал противиться желаниям. Как мог, он принялся поддерживать Калеба, постаравшись огородить его хотя бы от участи проживать страхи в одиночестве.

Прошел почти час прежде, чем Калеб отстранился. Он выглядел бледным и осунувшимся, под глазами залегли тени, а всегда расправленные плечи опустились.

— Я в порядке, — сказал он, скорее для себя, чем для Бланша. — Просто немного устал.

Бланш легонько толкнул его крылом и посмотрел самым укоризненным взглядом, на какой был способен. Калеб грустно улыбнулся.

— Даже ты мне не веришь, — вздохнул он. — Хотя это не удивительно, ведь ты всегда понимаешь, в каком настроении я на самом деле. От тебя ничего не скроешь, верно?

Бланш горделиво поднял голову, чем заставил его посветлеть лицом.

— Мой хороший, — мягко сказал Калеб, гладя его по голове. — Спасибо, что ты есть.

Они просидели вместе ещё некоторое время, пока Калеб ни начал клевать носом. Дрожь и напряжение в плечах пропали, и он начал сонно тереть глаза, наконец расслабившись. Бланш слегка подтолкнул его в сторону двери, намекая. Коротко улыбнувшись, Калеб кивнул и ушел. Хотелось верить, что остаток ночи он провел спокойно и его не мучили кошмары и волнения. Сам Бланш не смог похвастаться глубоким сном, ведь его ещё больше взволновало положение дел во дворце. Он принялся размышлять, действительно ли у Калеба не было доверенных сторонников, рядом с которыми было бы безопасно, или он настолько впал в панику, что перестал чувствовать себя свободно даже с родными. Оба варианта ему не нравились, но один из них точно был верен. Бланш не сомневался в этом.

Утро началось привычно — с появления Йерна. Он показался Бланшу более мрачным, чем обычно, но он не обратил на это внимания. Гораздо больше его взволновало иное событие — а именно, появление на пороге верховного мага Эдгара в сопровождении Калеба. Мужчина принес с собой множество каких-то сияющих камешков и пару книг. Он о чем-то переговаривался с Калебом, который держал в руках большую тетрадь, и тот с уже привычным хмурым выражением лица кивал и задавал уточняющие вопросы.

— Уверяю, Ваше Величество, — сказал Эдгар, раскладывая вокруг Бланша камешки. Калеб дал знак сидеть смирно. — Ваш гиппогриф в полном порядке. Как только я напитаю тигиллы магией, они засияют, словно солнце, что подтвердит мои слова.

— Будем надеяться, что так и будет, — холодно отозвался Калеб, ничуть не похожий на того уставшего, испуганного парня, который приходил ночью. — Если в них отразился хотя бы одна алая искра, я буду очень рассержен.

Уголок губ Эдгара дрогнул, но гневная гримаса не появилась на лице. Маг лишь стукнул посохом о землю, закрыв глаза, и воздух задрожал. Бланш почувствовал, как нечто невидимое надавило на него, заставив немного пригнуться, а затем принялось залезать под кожу. Было неприятно. Больно. Он вскинул голову, издав пронзительный клич, и вдруг внутри всё дрогнуло. Животная и человеческая части вспыхнули, точно подожженные пламенем, их стало тянуть в разные стороны, но связь оказалась слишком крепкой, чтобы разорваться.