Главная улица

— Не бойтесь, дорогая!.. Как ужасно ласково и по — старушечьи звучат мои слова. Я говорю с вами так, как миссис Уэстлейк — со мной! Вот что значит иметь мужа и кухонную плиту! Но я чувствую себя молодой и тоже хочу танцевать, как… как «исчадие ада», так вы сказали? Поэтому я вам сочувствую.

Ферн благодарно кивнула головой. Кэрол спросила:

— Как у вас шло дело со спектаклями в колледже? Я пыталась устроить здесь нечто вроде малого театра Это был кошмар. Когда-нибудь я вам расскажу…

Через два часа, когда Кенникот подошел поздороваться с Ферн и, зевая, сказал: «Вот что, Кэрри, не пора ли домой? Завтра у меня тяжелый день», — обе женщины болтали так оживленно, что постоянно перебивали друг друга.

Подобрав юбки и солидно шествуя под конвоем супруга домой, Кэрол внутренне ликовала: «Как все переменилось! У меня двое друзей: Ферн и… Но кто же другой? Вот странно: я думала, что был… О, какая чепуха!»

V

Кэрол часто встречала Эрика Вальборга на улице. Коричневая вязаная куртка перестала бросаться в глаза. Катаясь под вечер с Кенникотом, она видела, как молодой человек на берегу озера читал тощую книжонку — должно быть, стихи. Кэрол отметила, что во всем их «моторизованном» городе один только он помногу гулял.

Она говорила себе, что она дочь судьи и жена врача и что ее не может интересовать знакомство с бродячим портным. Она говорила себе, что неспособна отвечать на ухаживания мужчин… хотя бы даже самого Перси Брэзнагана. Она говорила себе, что когда тридцатилетняя женщина обращает внимание на двадцатипятилетнего мальчишку, то становится попросту смешна. А в пятницу, убедив себя в необходимости намеченного ею дела, она пошла в мастерскую Нэта Хикса с не слишком романтической ношей, состоявшей из пары мужниных брюк. Хикс был в задней комнате. Кэрол оказалась лицом к лицу с греческим богом, который не совсем по-божественному строчил на облупленной машине пиджак, сидя у закопченной оштукатуренной стены.

Кэрол увидела, что его руки не соответствуют эллинскому лицу. Они были толсты и загрубели от иглы, горячих утюгов и рукояток плуга. Даже в мастерской он сохранял изысканный вид: на нем была шелковая рубашка, дымчатый прозрачный галстук и желтые ботинки из тонкой кожи.

Все это она успела заметить, пока коротко спрашивала:

— Нельзя ли отутюжить вот это?

Не отрываясь от швейной машины, он протянул руку и так же коротко спросил:

— К какому дню приготовить?

— К понедельнику.

«Приключение» окончилось. Кэрол направилась к выходу.

— Как фамилия? — крикнул он ей вслед.

Он встал с кошачьей грацией, несмотря на смешно болтавшиеся у него на руке мешковатые докторские штаны.

— Кенникот.

— Кенникот? А-а! Так вы миссис Кенникот, да?

— Да.

Кэрол стояла в дверях. Удовлетворив свое нелепое желание посмотреть вблизи, что он собой представляет, она была холодна. Она была готова пресечь всякие фамильярности, словно добродетельная мисс Элла Стоубоди.

— Я слыхал о вас. Миртл Кэсс говорила, что вы организовали здесь драматический кружок и поставили роскошный спектакль. Мне всегда хотелось играть в каком-нибудь малом театре, где ставились бы европейские пьесы, или что-нибудь причудливое, в духе Барри, или что-нибудь пышное, зрелищное.

Он произносил «эвропейские».

Кэрол кивнула ему с благосклонностью дамы, разговаривающей с приказчиком, и одно из ее «я» посмеивалось: «А бедный Эрик и вправду неудавшийся Джон Китс!»

— Как, по-вашему, нельзя ли будет осенью возродить этот кружок? — просительным тоном произнес он.

— Что ж, об этом, пожалуй, стоит подумать!

И, отбросив свой высокомерный тон, она добавила:

— У нас тут новая учительница, мисс Маллинз; она, по-видимому, не лишена таланта. Мы трое могли бы образовать ядро. Если бы нам удалось привлечь еще несколько человек, можно было бы поставить хорошую пьесу с небольшим числом действующих лиц. Вам уже случалось играть?

— Да, в том дрянном кружке, который мы кое-как устроили, когда я работал в Миннеаполисе. У нас был один дельный человек — декоратор по специальности. Быть может, у него был несколько изнеженный вкус, но это был настоящий артист, и мы дали прекрасный спектакль. Но я… конечно, мне приходилось всегда упорно работать, я самоучка, но я думаю, что достиг бы успеха, если бы мог часто репетировать… Я хочу сказать, чем придирчивее режиссер, тем лучше для меня. Если я не подойду вам как актер, то с удовольствием буду рисовать костюмы. Я страшно люблю красивую одежду — ткани, цвета, линии.

Она знала, что он пытается удержать ее, хочет показать, что он не просто подмастерье, которому приносят гладить брюки. Он продолжал:

— Когда-нибудь, когда скоплю денег, я брошу эти дурацкие заплаты. Я хочу поехать на Восток, поработать у какого-нибудь известного портного. Научиться рисовать и сделаться первоклассным модельером. Впрочем, может быть, вы находите, что все это — пустое дело? Я вырос на ферме, а тут вдруг меня тянет возиться с шелками! Не знаю… Что вы об этом думаете?

Миртл Кэсс говорит, что вы ужасно образованная.

— Да, я ужасно образованная. Скажите, ваши товарищи, верно, смеялись над вашими планами?

Она чувствовала себя семидесятилетней, бесполой и поучающей, как Вайда Шервин.

— Ну, еще бы! И здесь и в Миннеаполисе. Они говорят, что дамские костюмы — это женское дело. Но ведь я хотел, чтобы меня взяли в армию. Я пришел, но меня забраковали. А я действительно хотел! Пробовал я работать в магазине мужской одежды и быть разъездным агентом, но если я ненавижу шитье, то и к торговле у меня душа не лежит. Я все время воображаю себя в большой комнате, оклеенной серыми обоями, с гравюрами в узких золотых рамах — или, может быть, лучше белые эмалевые панели? — и с окнами на Пятую авеню. Я сижу в этой комнате и рисую роскошное — он произнес «рас-кошное» — платье из зеленого газа на золотистом чехле… знаете — как липовый цвет, такое изящное… Что вы об этом думаете?

— Ну что ж! Стоит ли вам считаться с тем, что говорят городские бездельники или деревенские парни? Но вы не должны позволять случайному, постороннему человеку, как я, судить вас.

— Да, но… Вы для меня не совсем чужая! Миртл Кэсс… я хотел сказать — мисс Кэсс — очень часто говорила о вас. Я хотел зайти к вам… и к доктору… но все не решался. Раз вечером я проходил мимо вашего дома. Вы и ваш муж разговаривали на крылечке и казались такими дружными и счастливыми, что я боялся помешать.

Материнским тоном Кэрол сказала:

— Я нахожу весьма похвальным, что вы… что вы хотите поучиться… дикции у режиссера. Пожалуй, я могу помочь вам. Я по натуре очень рассудительная и упрямая учительница. Ведь я уже так много жила на свете.

— Ах, что вы! Неправда!

Ей не очень удавалось отвечать на его горячность снисходительно-заинтересованным тоном светской дамы, но она все-таки закончила разговор достаточно безразличной фразой:

— Благодарю вас! Итак, попробуем создать новый драматический кружок. Вот что я вам скажу: приходите сегодня к нам часам к восьми. Я приглашу мисс Маллинз, и мы потолкуем.