Главный свидетель

А теперь литераторы куда-то подевались, уступив собственные законные места пришлым нуворишам от бизнеса, которые весь свой личный интерес сводят к тому, чтобы от пуза «накутаться» по соседству с теперь уже вечно моложавым великим Евтушенко либо с постоянно сутулящимся от тяжкого бремени славы Вознесенским…

Итак, Борис Аркадьевич предпочитал бильярдную ЦДЛ. Маркер, предупрежденный Кротовым, обещал дать немедленно знать, как только Осинцев изволит появиться в подвальчике.

Удача оказалась на стороне Алексея Петровича: звонок от маркера последовал несколько часов спустя. А еще через тридцать минут Кротов уже и сам спускался к зеленым столам под большими квадратными абажурами.

Встреченный в дверях маркером, он сунул тому американскую купюру с изображенным на ней президентом Грантом и вступил «под своды».

Осинцев поднял голову и взглянул без всякого интереса на вошедшего. Кротов вежливо кивнул. Осинцев малость подумал и кивнул тоже – но небрежно, как бы походя и даже непонятно кому.

Алексей Петрович отказался от фальшивых услуг маркера и стал наблюдать за игрой Осинцева с его партнером, гонявшими по сукну «американку». Преимущество олигарха было явным. Либо его партнер мазал нарочно и не забивал такие нары, оставлять которые на поле было просто неприлично. Детский сад какой-то. Кротов постарался сделать так, чтобы его личные ощущения от этой игры ясно обозначались на лице: он напрягался, морщился при неудачных ударах, взглядом словно подсказывал, какой шар надо бить, – короче, болел изо всех сил. За неудачи соперника, разумеется. Что не должно было, по его расчетам, укрыться от внимания Осинцева.

И добился своего. Закончив партию, Борис Аркадьевич, поглядев на Кротова, изволил кивнуть, словно приглашая к более близкому знакомству.

Кротов не стал чиниться, тут же подошел, руку протянул для пожатия, а затем вынул из верхнего кармана пиджака свою визитку и протянул Осинцеву:

– Это чтоб вы, Борис Аркадьевич, не мучили себя зря воспоминаниями, где мы могли встречаться.

Осинцев прочитал: «Кротов Алексей Петрович, бизнесмен». Затем поглядел с некоторым сомнением. как бы ожидая продолжения.

И тут Кротов опять пошел ему навстречу:

– Умарчик. «Рэдиссон»… Не помните? – Улыбнулся и пояснил: – На его дне рождения, в Архангельском. Один из нас соус держал, а другой поливал барашка. Не вспомнили? – и хитро сощурился, будто от дыма костра.

– Ха! – воскликнул Осинцев. – А я смотрю – лицо знакомое, а где – убей, не вспомню! Ну да, – он кинул взгляд на визитку, – точно, Алексей Петрович! Но мы тогда, кажется, так и не поговорили?

– Коньяк оказался очень старым! – шутливо пожаловался Кротов.

– Это верно, – затряс головой Осинцев, – меня, кажется, привезли домой совершенно в разобранном состоянии!

– Аналогичный вариант! – засмеялся Кротов и показал глазами на бильярд. – Нет желания?

– Что ставите? – вмиг среагировал Осинцев. – Извините, я материалист!

– Жму руку. – Кротов ткнул большой палец в потолок. – Ужин на ваш выбор, Борис Аркадьевич. Или – мой.

– Вы так уверены?

– Надежды, говорят, юношей питают. А мы с вами люди солидные, нам негоже рассчитывать на случайную удачу, верно?

– А вот и проверим. Кто разбивает?

– Вы – победитель, – улыбнулся Кротов, – вам и открывать шампанское!..

Осинцев играл неплохо. Можно даже сказать, хорошо. Но до Кротова ему было, конечно, далеко. Не тот все-таки класс.

Вполне сносно Осинцев уловил три не совсем трудных шара, причем один практически накатил. То есть полностью использовал свои же возможности.

Заинтересованный маркер подошел ближе, за ним потянулись свободные от игры и ждущие своей очереди игроки, окружили стол по периметру.

Алексей Петрович обошел стол, мельком взглянул на маркера, чуть подмигнул ему. Потом выбрал самый трудный шар, подумал, прикинул и с треском воткнул его в среднюю лузу. Следом, без остановки, положил еще шесть. И вдруг словно сломался – промазал по «покойнику» отдав и его, и еще пару откровенных подставок своему партнеру, даже слегка было приунывшему от такого блистательного разгрома.

Тот воспрянул духом и немедленно закончил партию. После чего шумно выдохнул воздух и облегченно кинул кий на сукно.

– Ну я вам скажу-у!.. – протянул он, с уважением поглядывая на обескураженного Кротова.

– Не та стала рука, да, Ефимыч? – прищурившись, спросил Кротов у маркера.

– Дак ведь еще великий композитор Рахманинов утверждал, что ежли он только день не поиграет на роялях, ему самому тут же заметно, а как два – так о том уже и публика знает. А наше дело тонкое, оно каждодневного глаза и руки требует! Разве ж не так, Алексей Петрович?

– Истинно так! – засмеялся Кротов, приобнимая маркера. – Великий ты, Ефимыч, утешитель. А вас, Борис Аркадьевич, искренне благодарю за то, что сбили спесь с одного шибко самонадеянного господина. Ефимыч, на здоровье тебе. – И сунул ему в руку второго Гранта. Прошу, Борис Аркадьевич, надо обмыть честный проигрыш.

В ресторане наверху им немедленно нашелся стол у стены – на две персоны. Предоставив победителю составлять меню, Кротов стал оглядывать битком забитый незнакомыми людьми зал. Действительно, одно название, что писательский дом, а народ-то с явным уклоном в криминальный бизнес – наголо бритые черепа, визгливые девицы, слишком свободные манеры… Где ж теперь те имена? Где привычные прежде лица, на которые смотрел с невольным почтением? Где веселые – через весь зал – пикировки поголовно знакомых литераторов?

– Что вы скажете, Алексей Петрович, – сосредоточенно глядя в меню, сказал Осинцев, – если мы с вами…

– Ваше слово – закон! – словно отгородился ладонью Кротов.

– Тогда… – Осинцев огляделся, увидел официанта и щелкнул поднятыми пальцами.

Главным для Самохина было не установить необходимую аппаратуру в спальне мадам Поспеловской-Фединой – или наоборот, один хрен! – а без осложнений проникнуть в дом и квартиру. Потому что все остальное было действительно делом техники.

В застекленном закутке, предназначенном для дежурной по главному подъезду, ныне громко именуемой консьержкой, сидела пожилая женщина. Самохин по-свойски склонился к открытому, типа кассового, окошечку:

– Привет, мать! Ну что у вас тут, докладывай!

– А чего у нас может быть? – бдительно спросила сторожиха. – У нас всегда порядок. Ты, милок, не ошибся, часом? Может, не по тому адресу?

– Здрасте вам! – несколько развязно ответил Самохин. – А у меня вон тут… – Он расстегнул полушубок и вынул из кармана чистенького фирменного комбинезона целую пачку бумажек – нарядов, накладных, всякого рода счетов. Стал их листать, опустив чемоданчик на пол. – Ну вот, я ж говорю! На двенадцатом этаже – мандраж, распределительный щит, а вот – на четвертом. Жалоба на коллективную антенну! Черт, придется наружу вылезать, а там сейчас такой ветродуй, мама родная! А ты говоришь – нет! Ладно, раз не знаешь, потопаю… – И он подхватил чемоданчик и пошел к лифту.