Главный свидетель
Шрифт:
Разговор получался интересный. Когда Кротов убедился, что в определенной степени завоевал доверие Осинцева, если этот человек вообще обладал способностью кому-нибудь верить, Алексей Петрович решил некоторым образом взять быка за рога.
Словно невзначай, посетовал по поводу такой странной, непонятной и трагической гибели Инны Александровны, которую, оказывается, знал довольно неплохо. Точнее, даже и не столько сам, сколько его жена – тоже, кстати, Инна Александровна, но – Полонская…
Борис тут же уверенно закивал: уж эта фамилия была ему хорошо известна! Значит,
Словом, отношения были установлены. И соболезнования Кротова, хоть уже и не мужу, но все же не постороннему человеку, были Осинцевым восприняты нормально.
Он в свою очередь как бы походя поинтересовался, чем, собственно, вызван интерес Кротова к делу двухлетней давности? Алексей Петрович спокойно ответил, что именно это дело и явилось сегодня причиной их встречи. Далеко не случайной.
– Но проигрыш честный! – тут же остановил Кротов настороженного Осинцева, у которого, кажется, возникли не совсем те мысли, которые устраивали бы Алексея Петровича в данный момент. – Я хочу быть с вами, Борис Аркадьевич, абсолютно искренним. Дело действительно серьезное. И надо обсудить некоторые его аспекты не в официальном порядке, а сугубо приватно. Без посторонних.
– Да я слушаю… – Осинцев даже как-то поскучнел. Наверняка эта тема была ему неприятна.
– Возник ряд попутных вопросов, ответы на которые могли бы дать, если бы, естественно, захотели, только вы.
– Но вам-то что за интерес? – с пренебрежительной интонацией спросил Осинцев. – Вы ведь бизнесмен, как я понимаю, а не сыщик?
– Будет правильнее сказать – и то, и другое, Борис Аркадьевич. Более того, мне доводилось в прежние времена служить и в безопасности, и в милиции. Так что круг интересов, как вы можете себе представить, довольно широкий. Но лично мне не хотелось бы лишний раз вызывать у вас неприятные воспоминания, а потому я и выбрал вариант для разговора, скажем так, дружеский. Если вы не против?
– Да уж чего теперь, – скучно отозвался Осинцев. – А на самом деле вы все-таки кто?
– Будет правильно назваться одним из тех, кто взялся отыскать истинного убийцу Инны Александровны, а заодно и тех, кто организовал и заказал сие варварство. Но не пугайтесь, уж вас-то никто не собирается подозревать. Ни в коем случае! Так вы не будете возражать, если я кое о чем все-таки поспрашиваю вас?
– Такой ужин, ей-богу, взяли и испортили!
Кротов захохотал. Даже слезы стал вытирать носовым платком. Осинцев посмотрел на него, помолчал и сам рассмеялся.
– Действительно, черт знает что! – продолжал веселиться Кротов. – Но вы должны простить меня, Борис Аркадьевич, что поделаешь? Не я расследую это дело, но меня очень просили помочь. Причем просили хорошие люди, которых я глубоко уважаю. И я пообещал. Разве в этом есть что-то недостойное?
– Да не об этом я… – Осинцев слабо махнул рукой. – Просто, честное слово, надоело все… Понимаете, мы… ну я и Марина, вернулись в эту проклятую квартиру. Я не хотел, но она настояла. Понравилось ей там, что ли,
кто знает. Вот и живем, но все время словно что-то гнетет. Я уже сто разных вариантов предлагал, а она не приняла ни одного. Шлея, понимаете?– Бывает. Попадет под это самое место, и хоть ты тресни! Сочувствую… Но мои вопросы, в сущности, сводятся вот к чему. Вы не можете вспомнить, не пропало ли что-нибудь из квартиры покойной? Такое, что представляло бы особую ценность?
– Вам нужен ответ?
– Да, потому что может потянуться след к убийце.
– Ну я не думаю, что вы так запросто отыщете, например, следы трехсот тысяч баксов, которое ушли со счета Инны в неизвестном направлении где-то за месяц до ее такой идиотской гибели… Отравить крысиным ядом! Это прямо что-то из Медичи!
– А денежный вопрос тогда не поднимался? Не помните?
– Возможно, он отмечен в материалах дела. Но беда в том, что деньги она снимала со счета сама. А вот куда после девала, неизвестно. Во всяком случае, следствие этот вопрос как-то не очень интересовал… Был и еще факт, не нашедший вразумительного ответа. Не помню теперь, на втором или на третьем году нашей совместной с Инной жизни, будучи в Италии, я приобрел, по ее просьбе, симпатичное колье. И подарил ей. Дорогое. Она надевала его при мне, кажется, всего пару раз. Очень красивое! А хранила в собственном сейфе, в нашей бывшей спальне. Так вот, это колье тоже исчезло бесследно.
– Но вы заявили о пропаже? Когда шло расследование.
– А что толку? Если его никто, по сути, кроме меня, и не видел! Сейф, кстати, был закрыт. Ключи на месте – там, где лежали всегда. В сейфе находились также ее брюлики, как она их называла, – серьги, пара перстней, брошь с брильянтами и большим, на два карата, сапфиром. Эту штучку я ей привез из Швейцарии. Так вот эта хренотень оказалась в сейфе. Нетронутой. Отсюда и вывод.
– Какой же?
– Умный, Алексей Петрович. Как и вся наша правоохранительная система. «Мне показалось»! Верите?
– А почему я должен вам не верить?
– А вот они заявили, что, поскольку нет доказательств существования сего ожерелья, поскольку нет свидетелей и нет никаких вещественных следов ни в сейфе, ни вообще в квартире, хотя я не очень понимаю, что это такое, то и базара нет.
– Так и сказали?
– Ну, может, я немного утрирую, однако… в этом смысле.
– А что, действительно никаких следов не осталось? Наверняка ваше ожерелье, если оно очень дорогое…
– Пятьсот тысяч баксов.
– Ничего себе! Так об этой покупке просто обязаны помнить те, кто вам его продал в Италии. Затем, должны были остаться бирочка с указанной ценой, сертификат на изделие и прочее. Где это все?
– Откуда я знаю? Мне-то зачем было хранить весь этот хлам?
– Тоже верно. А дома искали?
– Когда я появился в своей старой квартире, это уже после похорон Инны, там все было перевернуто с ног на голову. Что искали и что нашли, знают лишь те, кто занимался обыском. Но опять-таки в протоколе обыска ничего существенного. И ни слова о деньгах, будто их и не было, и тем более – об ожерелье.