Гниющий Змей. Книга 1

Откуда-то сверху накрапывала водичка — или ещё какая жидкость. Кто же знает, что стекает по чёрным буграм этого уютного местечка?

Узкие проходы пещеры тянулись бесконечно, из расщелин где-то в неизвестной вышине просачивался серебристый призрак света: чисто ради возможности что-то видеть, ведь блуждать в кромешной темноте означало бы неминуемо проснуться.

Под пальцы шероховато ложилась твёрдая поверхность: мерзостная от влаги, как давно зачерствевший и покрывшийся совсем не благородной плесенью кусок сыра. И крошилась эта дрянь от прикосновений, точно пармезан под ножом. Нет, с виду обычный камень — только до такой степени тёмный, что не потеряет ни унции черноты даже под лучами палящего солнца.

Только сомневаюсь, что здесь оно восходит: всё же это мой кошмар, а им свойственно отражать душевное состояние своих творцов и владельцев.

Надо заметить, что тревожность тишины и периодические шорохи по углам уже до того утомили меня, что утратили свою главную функцию — создавать антураж неизбежности жестокой развязки.

— Э-ге-гей! Чудища! Ау, выходите! — покрикивала я в пустоту. — Мне уже скучно! Сожрите меня, наконец!

Крупный валун зашевелился и, как бы извиняясь за задержку, принялся расправляться в неприглядного монстрилу с горящими очами.

— Ну, наконец-то! — выдохнула я с облегчением и бросилась бежать.

Развевающийся пеньюар из белого муслина с кружавчиками совсем не стеснял движений, и часть меня радовалась той свободе от жёстких рёбер корсета, которую порядочной девушке может подарить только сон или непринуждённая обстановка утреннего чаепития. Ну, бегущая следом махина сотрясала каменные полы точно не чтобы угостить меня заваркой — скорее уж пустить на пряничек вприкуску.

И как он только не проваливается в тартарары? Ведь под его весом этот странный хрупкий камень должен рассыпаться буквально в гравий. Чудище ревело и пыхтело, прекрасно отрабатывая гонорар за свою роль в этом ночном спектакле.

Отсутствие стягивающего нижнего белья имело и неприятное последствие: мне приходилось хватать собственные сиськи, чтобы те не болтыхались из стороны в сторону, как бурдюки с маслом, что довольно неприятно и болезненно.

Мне повезло: впереди показался проход, слишком тесный для догоняющей твари. И конечно, из его недр призывно сочились лучики всё того же холодного света, даже как-то переливались, чтобы точно не пробежала мимо.

Ладно хоть так мой собственный разум даёт мне возможность уцелеть при встрече с голодным троллем — или как там лучше обозвать этого крупногабаритного верзилу. Жалко, что у меня не выходит контролировать происходящее напрямую, чистым усилием воли. Может, для этого ещё потренироваться надо, но я очень надеюсь, что эти дурацкие осознанные сны закончатся раньше, чем мне хватит времени для выработки подобного навыка.

Влетела я в узкий коридорчик за мгновение до того, как в каменную стену врезалась догоняющая тварь. Хрупко посыпались отбившиеся кусочки... Но толщина скальной породы оказалась достаточной, чтобы не пустить преследователя за мной. Обернувшись, я смогла рассмотреть его пасть с заострёнными зубками и парой клыков, похожих на кабаньи бивни, только прямые.

Пасть эта орала от негодования, разбрызгивая слюни. В коридорчик просовывалась громадная четырёхпалая ладонь и гребла по воздуху, будто не понимая, что дотянуться не выйдет. Да, похоже, этому умнику место в университете точно не светит.

Он всё заглядывал, а потом снова пытался дотянуться до моей перепуганной фигуры. Я даже заметила свисающие чёрными патлами волосы, острые лопасти ушных раковин и надбровные валики. Глаза его поблёскивали красными огоньками, но если присмотреться, то ничего демонического этот феномен не скрывал — у кошек такие же.

Взволнованная и слегка окрылённая радостью спасения, я развернулась к источнику сияния. Увиденное поражало одновременно красотой и банальностью.

Банальность эта, явно перекочевавшая сюда из воспоминаний о сказках, которые мне читали в детстве, располагалась под сводом небольшого зала, вырезанного в скале моим спящим разумом. В самой сердцевине его, куда сходились радиальные линии, прорезавшие твердую черноту пола, громоздился здоровенный валун. Казался ли он серым из-за разливающегося над ним света или же действительно отличался породой от остальной пещеры, я не поняла. Но он точно не являлся частью единого массива этих каменистых недр, просто валялся здесь — а лучше сказать, был укреплён или возложен.

Из его макушки торчал клинок.

Металл источал то самое неземное сияние, что привело меня в этот чертог красоты посреди надоедливой жути кошмара. Сразу вспомнилась легенда про первого короля Сиарана, который получил власть от богов. Те послали ему в испытание адамантовый меч, вонзённый в камень, дабы лишь достойный сумел вынуть его.

Конечно, если послушать азариев, то всё это просто выдумки или бесовская прелесть: ведь какая богоизбранность может осенить язычника, слыхом не слыхивавшего о Пресветлой Троице? Ясное дело, что боги эти из той же серии, что Нирах или Архудеран, а от них добра не жди. Да и адамант — металл бриарейский, в этих далёких от сердца империи краях его в те стародавние времена просто не могло быть, а значит, это лишь позднейшая вставка.

Но саму легенду-то я слышала, да и кто не слышал? Вот и породил мой мозг это диво дивное, в валуне застрявшее. Только неправильно как-то клинок выглядит: полоса металла чуть заметно изгибается, да так и заходит в каменюку, будто её когда-то раскалили и осторожно, соблюдая постоянный угол, протолкнули в глыбу, как в кусок сливочного масла.

Сабля, а не меч.

Неземной блеск манил меня. Чувствуя себя мотыльком, летящим на огонь, я вступила в круг света — тот оказался вовсе не таким холодным. Каменный пол от него заметно нагрелся. Только сейчас я почувствовала, что пятки-то у меня босые и камни всё это время холодили стопы, а пальчики и вовсе уже на грани отмерзания. Теперь по ним пошла лёгкая боль, как бывает при отступлении холода под натиском тепла.

Сияние доставляло удовольствие не только ногам. Всё моё естество жмурилось сытой кошкой, валяющейся на лужайке в тёплый погожий денёк. Волны любви и заботы окатывали меня, подобно материнской ласке. Этот свет, как бы банально не звучало, проникал в самую душу и залечивал старые раны, покрытые струпьями, которые давно пора отковырять. Он просвечивал меня насквозь... он видел меня насквозь...

Это сияние, оно оказалось живым, дышащим, настоящим...

Более настоящим, чем реальность сна или яви.

Если боги существуют, им подобает испускать именно такие эманации, дабы привлекать толпы страждущих на паперти своих храмов.

Но сам клинок не казался творением эфирных миров. Нет, это было добротное изделие кузнеца, пусть и крайне искусного. С лезвием, сходящим на нет — как отлить подобное с помощью тигля и пары болванок, я не представляю, но ведь адамантовое оружие не проковывают и не затачивают. Застыв навечно, оно уже не способно затупиться, не нуждается в оселке и будет служить бесчисленным поколениям воинов, чьи руки вложат в него частицу себя, своей личности, задав вектор царственной магии, которой сейчас сияет этот плод моего воображения.

Но вот эфес сабли не являлся осколком вечности, в нём не было даже намёка на несокрушимость адаманта. Рукоятку покрывал кожаный чехов, оплетённый проволокой по ложбинками между витками шнура, наклеенного на деревянный черен. Я видела такие рукояти как в книгах, так и у вельмож и даже у городской стражи — только переходящая в защитную дужку крестовина и прижимающая всю конструкцию сверху гильза у них латунные.

Хотя, кто знает? Может, жёлтый металл этой рукояти тоже не сильно благороден, а стати ему придаёт неземное сияние клинка. Да и чёрная кожа слегка потёрта: оружие явно не только что из мастерской, им активно пользовались, пока оно не угодило в камень. В руках аристократа клинки приходят в такое состояние только в военное время или если используются в тренировочных целях — костюмная шпага должна подчёркивать высокий статус своего владельца, а потому не имеет права даже на лёгкий износ.