Гобелен

Каждая страница была в трех экземплярах.

Мадлен просмотрела один лист за другим — списки самоцветов и платьев, лошадей, карет и домов. Несомненно, речь шла об имуществе очень богатой женщины. Но если все завещание было скопировано на латинском языке, то должна быть и заключительная часть, которую постарались не показывать любопытным судебным писцам. По мере того как содержимое коробки подходило к концу, надежды Мадлен таяли.

Архивариус принял близко к сердцу огорчение Мадлен и пытался придумать, что сказать, чтобы хоть как-то ее утешить.

— Вы сказали, что видели фотокопию?..

Мадлен кивнула.

— Сюда приходила моя мать. Может быть, она просила показать ей оригинал завещания…

Архивариус нахмурился и принялся крутить свою ручку.

— Как давно она приходила?

— Точно не знаю. Дело в том, что она недавно умерла.

Архивариус снова встал. Казалось, он был на все готов, чтобы помочь Мадлен. Его угловатая фигура не слишком подходила для роли спасителя, но он был полон решимости.

— Подождите минутку, — пробормотал он и быстро ушел.

Словно рыцарь в блистающей броне, он вернулся с другой коробкой, очень похожей на первую, и поставил ее перед Мадлен.

— Оригинал. Его еще не отослали обратно. Такое иногда случается, — радостно заявил он.

Мадлен подняла крышку плоской картонной коробки и сразу же поняла, что видит почерк Элизабет Бродье. Первые страницы содержали ту же опись, а на дне коробки лежал еще один лист пергамента. Он начинался с описания посещения Семптинга монахиней Тересой из Винчестера.

Лидия читала это, подумала Мадлен, глядя невидящими глазами на бесконечные ряды папок с документами, выстроившихся за спиной архивариуса. Лидия запросила оригинал завещания из Хайеса и сделала с него копию.

Архивариус вежливо кашлянул.

— Вы именно это искали?

Мадлен заморгала.

— Да.

Она с улыбкой поблагодарила архивариуса и встала, а он радостно и смущенно заулыбался в ответ.

Когда Мадлен возвращалась обратно через лабиринт бесконечных полок с документами туда, где еще оставались признаки жизни, ей стало интересно: обращался ли за пятьсот лет кто-нибудь, кроме нее самой и Лидии, с просьбой посмотреть завещание? Быть может, таких людей вовсе не существовало и завещание лежало в хранилище прихода среди других документов до тысяча восемьсот пятьдесят восьмого года, когда викторианская администрация решила навести порядок и создать центральный архив британских документов? Рунический шифр избежал такой участи, как и множество других запыленных манускриптов, таящихся в местных архивах. Сколько забытых и потерянных документов прячут секреты прошлого? Должно быть, это здание таит множество таких тайн.

Погрузившись в размышления, Мадлен спустилась в центр для посетителей на первом этаже и попала в небольшой музей манускриптов, хранящихся под застекленными витринами. Здесь находился оригинальный судовой журнал мятежа на «Баунти», а также целая витрина, за которой была выставлена копия завещания Шекспира. «Самое знаменитое завещание» — гласила надпись над ним.

К центральному залу примыкало небольшое, тускло освещенное помещение, где стоял огромный шкаф. На одной из стен висела знакомая картина — одна из частей гобелена Байе. Но это была лишь копия, указывающая на то, что здесь хранится очень древний документ. На полках шкафа лежали четыре массивных открытых тома — оригинал «Книги Страшного суда». В ней Вильгельм Завоеватель перечислил свои новые владения в Англии. Мадлен вспомнила совет Джоан — проверить, нет ли в «Книге Страшного суда» сведений о семейных связях, которые могли уходить корнями в далекое прошлое. Быть может, семья Леофгит попала в список? Книга была написана в восьмидесятых годах одиннадцатого века. Однако новый король был заинтересован в обретении земель, а Леофгит и Джон не являлись землевладельцами. Она пообещала себе проверить это, но надежды на успех было мало.

Выйдя на улицу, Мадлен вдохнула свежий воздух раннего апреля и уселась на деревянную скамейку возле озера, наблюдая за лебедями, скользящими по гладкой поверхности воды. В небольших бетонных коробках, расставленных вдоль искусственных берегов, росли белые нарциссы. Странное окружение для здания, где хранятся древние манускрипты.

В центре для посетителей Мадлен прочитала некоторые пояснения, написанные под витринами. Теперь она перебирала новые факты — к примеру, короли в Средние века относились к летописям как к сокровищам и тщательно прятали их в специальных ларцах. Эта традиция не умерла, хотя некоторые приходы хранили разные документы и завещания в специальных коробках. В памяти Мадлен остались и другие обрывки информации — фамилии, которые стали передаваться из поколения в поколение начиная с тринадцатого века и то, что богатые люди оставляли о себе больше упоминаний, поскольку часто владели грамотой и писали завещания.

Мадлен посмотрела на часы. Самолет улетал ранним вечером, поэтому ей следовало добраться до Гатвика к трем часам. Может, пройтись по магазинам? Она точно знала, куда хотела пойти.

Она рискнула доехать на метро до Оксфорд-серкус и оказалась в месте, которому весьма подходило его название «цирк». На пересечении Риджент-стрит и Оксфорд-стрит находился перекресток, где всегда было полно пешеходов, — очень похоже на муравейник. Красные двухэтажные автобусы выстраивались в очередь рядом с черными лондонскими такси и усталыми мотоциклистами. Повсюду были люди. Небольшой участок возле метро напомнил ей офис брокеров на бирже — каждый второй разговаривал по сотовому телефону. Мадлен тут же оказалась в окружении покупателей и спешащих по делам клерков, пробивающихся сквозь толпу.

Мадлен сделала глубокий вдох и решительно вошла в толпу. Она смутно помнила, как добраться до «Либерти». Несколько лет назад ее водила туда Лидия.

Здание, в котором располагался старый универсальный магазин, оказалось таким же красивым, каким она его помнила, — стиль Тюдоров, полированные двери красного дерева, украшенные бронзой.

Оказавшись внутри, Мадлен направилась к ювелирному отделу, где продавцы были одеты столь же безупречно, как и покупатели.

В соседнем зале, где продавались эксклюзивные вещи, были выставлены удивительные предметы — расшитые блестками шарфы из тончайшей шерсти, ярких, сочных цветов; сумки, украшенные бусинами и лентами; перчатки из удивительно мягкой кожи всех цветов, напоминающей шелк.

Здесь было на что посмотреть и чем восхититься, посетители разговаривали шепотом, словно испытывая благоговение перед сверкающими предметами.

Мадлен с некоторым трепетом вошла в отдел женской одежды. Ей пришлось напомнить себе, что она зашла только посмотреть. На мгновение сердце сжалось от воспоминаний о матери. Они покупали здесь вещи на январских распродажах. Кажется, это было четыре года назад. Через год Лидия уехала из Лондона, значит, это было… Мадлен с трудом оторвалась от воспоминаний.

Однако сейчас никаких распродаж не намечалось. На вешалках висели льняные и шелковые летние платья. Взгляд Мадлен остановился на широкополых шляпах из блестящей соломки, украшенных разноцветными лентами.

К ней подошла экзотического вида продавщица.

— Могу я вам чем-нибудь помочь, мадам?

— О, я всего лишь осматриваюсь, благодарю вас, — с вежливой улыбкой ответила Мадлен.

Она сняла платье с плечиков, чтобы проиллюстрировать свои слова. Платье было темно-красного цвета, из тяжелой скользкой ткани.

— Что это за ткань? — спросила Мадлен у продавщицы, не отходившей от нее.

— Смесь шелка и льна. Красивая, правда? На вас это платье будет превосходно смотреться — с вашей кожей и волосами. Хотите примерить?

Мадлен рассмеялась.

— Почему бы и нет? — спросила продавщица. — Я не стану вас заставлять покупать платье, но хотела бы посмотреть, как оно на вас сидит!

Мадлен пожала плечами. Почему бы и нет?

Платье сидело так, словно было сшито специально для нее. Корсаж плотно облегал грудь и талию, тонкие шелковые лямки сияли на плечах. Пышная юбка доходила до колен, а подол был отделан более темным шелком.