Гоблинские сказки

— Ныряй сюда, ко мне!

* * *

— Неси меня к Мастеру! — заявил док Маус.

Он вместе с котом Бегемотом нёсся сквозь непрозрачную сиреневую муть.

— Ещё чего! — иронично отозвался тот. — Мастеру прописан покой. Да Воланд с меня шкуру обдерёт, когда узнает, что я ради какого-то там Грандиевского влез в тихую обитель.

— Хорошо, тогда к Булгакову. — согласился Грандиевский.

— И не думай. Он в последние полгода даже дверь никому не открывает. Все ваши обормоты-спириты и недоделки-экстрасенсы только и долбят его звонками. Хочешь, познакомлю с Абадонной?

— Нет, не хочу. — поспешно ответил Грандиевский.

— Читал всё же книжечку, подлец. — заметил Бегемот. — Не просто фильм смотрел.

— Послушайте, Бегемот, а отчего вы такой скучный?

— Какой ты, такой и я. Не думаешь же, что я подрядился развлекать всяких идиотов? Я выполняю условие контракта и сваливаю прочь с твоей душой. Мне будет приятно утопить её в геенне огненной.

— Но-но. Не всё так сразу. Так, значит, я буду гениальным?

— Нет. Я обещал тебе известность.

Док Маус успокоился.

Спустя примерно минут пять тоннель кончился, и два путешественника выпали на бережок реки. Место было очень живописным — вода чистая, трава нетоптаная, позади возвышался холм, заросший виноградником, и никаких бумажек! Ни мусора, ни следа цивилизации! Справа источали дивный аромат вишнёвые сады, слева тучно колосились поля пшеницы.

— Это что? Загробный мир? — обморочным голосом спросил писатель.

— Ну щас! Это просто место остановки. Нам на тот берег. — ответил кот и указал когтем на густой туман, стоящий над водой. Даже странно было — откуда в дневную жару здесь туман?

— Я пойду лодочника поищу, а ты пока можешь искупаться. — обрадовал Мауса провожатый. — А то уж одурел от своей Москвы.

Это было дельное предложение, и Грандиевский поспешно скинул тапки, носки и вообще разделся до трусов. Он с наслаждением погрузился в восхитительно прохладную воду и немного поплавал по-собачьи возле бережка. На удивление, дно было чистым — ни банок, ни стекла.

Довольный Грандиевский выполз на берег и стал оглядываться, обсыхая на лёгком ветерке. Тут он и заметил, что в стороне, из-за пышных ивовых кустов выглядывает удочка, а на воде покачивается самодельный поплавок из пера.

"Неужели местный?!" — удивился он. Интересно, что за люди тут живут, и вообще, что это за место такое? Он оделся и направился к рыбаку, придумывая, что можно сказать ему.

Мужчина был немолод и как-то странно несовременен. На переносице его красовалось пенсне с засаленным шнурочком, на голове — соломенная шляпа. Одет он был в старый пиджачок и такие же немодные брюки. И, кроме того, был бос.

Клёв, видимо, был неважным, поскольку ведро с водой, стоящее в кустах, было пустым.

— Как рыбачится? — всё же спросил для приличия Грандиевский.

— Какой клёв в полдень? — невозмутимо ответил местный.

— А зачем тогда сидеть у реки? — не понял Грандиевский.

— Так просто. — неопределённо ответил неразговорчивый собеседник и продолжил работу, которой занимался до подхода Мауса. Мужчина обстругивал какую-то палку.

Грандиевский потоптался ещё немного на месте и с разочарованием собрался уйти, как вдруг рыбак спросил его из-под шляпы:

— Вы писатель?

— Да. — с приятным удивлением ответил тот. — Откуда вы знаете?

— Догадался. — неопределённо пожал плечами человек.

Он снова погрузился в молчание, и Грандиевский, окончательно раздосадованный его нелепым поведением, собрался уходить.

— Перевозчик будет только через час. — не отрываясь от занятия, заметил незнакомец.

Писатель потоптался ещё немного, не понимая, отчего вдруг заробел перед этим неразговорчивым человеком. Но далее рассердился на себя: чего он теряется перед этим деревенским чудаком?! Взял и сел на травяную кочку, нервно побарабанил пальцами по коленям и тихонько засвистел.

— Едете за впечатлениями? — снова вступил с репликой местный.

— Да. — кратко ответил Грандиевский. Ему уже надоела манера незнакомца выдавливать по слову в полчаса. Грандиевскому вдруг захотелось поговорить о творчестве, но он не знал, как подойти к делу.

— А что вы пишете? — осведомился собеседник, но в тоне его не чувствовалось подлинного интереса.

— Книги пишу! — отрывисто бросил Грандиевский, понимая, что в этом скучном человеке он не найдёт понимающего слушателя. Какие тут у них, в глуши, читатели?! Хранится у этого где-нибудь на сальной кухонной полке какая-нибудь "Молодая гвардия", или "Как закалялась сталь"!

— А что вы получаете от этого? — вежливо поинтересовался собеседник.

— Всё получаю! — с внезапным прозрением поведал Маус. — Смотрите на меня: я не красавец, брюшко уже висит, рост чуть выше среднего, башка лысеет. Я целый день не слезаю со своей машинки, три кресла продавил чугунным задом. А жить-то хочется! И жить не просто так, а чтобы потом не было мучительно больно за бездарно прожитые годы!

— Вы гениальны? — простодушно спросил недалёкий незнакомец.

— Чушь какая! — с негодованием ответил Маус. — Сразу видно, как вы далеки от литературы! Гениальность как таковая — пережиток прошлого. Гениальным людям нынче нечего делать в издательских широтах. Их заклюют как нежизнеспособных. Нет, мой милый, в наше время всё решает маркетинговая политика, но это всё не то, что я хотел вам рассказать. Я хотел погрузить вас в свой внутренний мир!

— Да неужели? — изумился собеседник.

— Вот именно! — подтвердил док Маус. — Что вдохновляет меня в процессе творчества! Что придаёт лёгкость моему перу, если можно так сказать! Какие чудные видения проносятся перед моими…

— О, я понимаю! — растроганно отозвался господин и даже бросил свой ножик.

— Ничего вы не понимаете! — в запальчивости бросил Маус. — Сидите тут со своим ножиком и стережёте виноградник! А в жизни столько соблазнительного! Впрочем, и я от вас недалеко ушёл. Я прикован к своему креслу, как раб к сохе. Чтобы заработать небольшие средства, я должен пахать, как лошадь. А всеми радостями жизни пользуется издатель. К нему текут рекою деньги! А я всего лишён! Поэтому творческий процесс мне заменяет жизнь. Всё, чего я не имею, мне подаёт воображение. Какая тёлка по жизни взглянет на меня без массы бабок? Кому я нужен со своей отёчной мордой и тощим кошельком? А мне ещё супругу одевать! Она-то думает, что быть писателем легко! Подругам говорит: мой, мол, писатель. Они так: да-аа?! Она говорит: ага, он пишет то-то, мол, и то-то!