Год Людоеда. Время стрелять
Шрифт:
Они несколько дней переждали, пока все успокоится, и однажды ночью меня будят вызывающими звонками и наглым стуком в дверь. А я ведь не одна! У меня полный дом бездомных животных, которых я приютила (и я имею на это право!). Я к дверям подскочила, спрашиваю: «Кто ж там такой ночью-то ко мне ломится?» А они хором циничными голосами отвечают: «Водопроводчик!» Я их только об одном прошу: «Дайте мне, пожалуйста, по-человечески одеться!» Куда там! Звонок непрерывный, в дверь бьют с такой силой, что вот-вот, кажется, насквозь проломят! Я накинула пальтишко, открыла.
Они заваливаются, не помню уже и в каком количестве, то ли трое, то ли пятеро. Один, это тот, что без лица человеческого, как ко мне в квартиру проник, так сразу в ванную метнулся. Я только и успела заметить огромный ключ в его руках, его еще по-правильному разводным называют. Вот он этими клещами зажал стояк и давай его изо всех сил раскачивать, а сам что-то
«Все, — вдруг говорит, — приехали! Больше вы нас по таким пустякам не тревожьте! А не то мы у вас еще и денег потребуем. Сейчас, как вы, наверное, не хуже меня знаете, все в нашей жизни денег стоит!» С тем и ушли. Я за ними выглянула, у дверей осмотрелась, а там только горелые спички накиданы. Так это, значит, они мне эти спички в звонок вставляли, чтобы, во-первых, он постоянно работал, а во-вторых, если бы я, не глядя, за звонок взялась, так я бы себе тогда и руку опалила.
Но это еще полбеды! На следующий день я заметила, что теперь вода со стояка стала прямиком стекать в мыльницу, в результате чего туалетное мыло в ней безобразно раскисло. Еще позже я заметила, что у меня снят «флажок» — такая специальная пластмассовая деталь, которая находится между ручками холодной и горячей воды. Только тут до меня дошло, для чего им нужно было тревожить больного человека! Я тут сразу догадалась и о смысле знаков, которые старший подавал своим сообщникам: я, мол, свое дело сделал, «флажок» у меня в кармане. Получается: навредили тяжелому инвалиду и ушли. А кто им эту музыку, спрашивается, заказывал?
Через пару дней или через месяц раздается характерный телефонный звонок, такой специальный, проверочный. Я по своему опыту уже очень хорошо знаю, что в таких случаях трубку можно и не брать, потому что сразу же сработает отбой. Но в этом случае я подумала: хорошо, пусть они считают меня новичком! Сама улыбнулась, а трубку сняла. Да улыбка-то уж больно грустная получается, когда понимаешь, что над тобой так жестоко издеваются!
Вначале раздался длительный гудок. Хорошо, думаю, значит, вы какой-то новый прием придумали, чтобы мне нервы изощреннее изматывать. Ну что же, давайте, продолжайте, за меня ведь и заступиться толком некому: сама, можно сказать, безногая, сын — инвалид по психике из-за отца — алкоголика и дебошира. А кто еще у нас есть? Собачки? Да они все безобидные!
Когда гудок прекратился, началось постукивание с таким словно шорохом, будто кто-то по микрофону пальцем постукивает. Я и это выдержала. Тут уже в стояке что-то, как в джунглях, зарычало, а в телефонной трубке в это время отбой дали. Правильно, думаю, проверили, что я дома, никуда, бедолага, не делась, теперь мне еще какую-нибудь провокацию устроят. И правда. Пронзительный звонок, и частый бой ногами в нижнюю часть входных дверей. А снаружи крик: «Мы сейчас тебе, такой-сякой (не стану повторять!), если ты до сих пор ничем пользоваться не научилась, не только воду, но и свет отрежем!» Как так?! За что?
А я сквозь их искусственно создаваемый шум слышу, что волнение в трубах не унимается, а наоборот, постоянно нарастает. Я трубы потрогала и чуть не обожглась — они просто раскалены, а внутри слышно, как вода бурлит, выход для себя найти не может. Тут я слышу голос: «Горячие трубы! Горячие трубы!» Понимаю, что это мне дается особое предупреждение. А дальше-то что будет? Не станет ли еще хуже?
Я набрала номер районной аварийной службы, дежурная диспетчер подошла, я ей сообщаю: мне тут все повторяют, что у меня горячие трубы, а они, я потрогала, и вправду горячие! Хорошо, отвечает, не беспокойтесь, мы сейчас примем срочные меры. И правда, часу не прошло, мои двери перестали штурмовать, громыхание в трубах стихло, осталось только едва уловимое бульканье и такой звук, словно где-то под полом мышка попискивает.
Но тот, что без лица всегда ходит, меня в покое так и не оставил. Стоило мне однажды не прикрыть вовремя входную дверь — он уже тут как тут (подозреваю, что он специально и дежурил в моей парадной), орет, ругается, как извозчик, замахивается, а от самого перегаром несет аж за версту! «Сейчас милицию вызову!» — кричу. Он говорит: «А я вашу собачку, вот эту, беленькую (метис болонки и шпица), только хотел поцеловать, затем к вам и пришел, мне эта собачка больно понравилась».
Это ведь надо так себя не уважать, про себя думаю, чтобы любовью к домашним животным прикрываться, ради того чтобы только ко мне в квартиру проникнуть и, конечно, как-нибудь мне опять нашкодить. Я с него глаз не спускаю, а на руки глянула — боже ж ты мой! — когти как железные и сантиметров по пятнадцать длиной, а под ними кровь сгустками и земля окаменелая.
Дракон, одно слово дракон, только лица нет, потому что вместо него морда должна быть звериная и пасть змеиная, — вот он их и прячет, как умеет! «Нет! — говорю ему решительным тоном. — Вы ко мне не войдете! Нельзя ко мне!» — «Ладно! — так зло, исподтишка улыбается. — Вы еще про собачью выставку в парке культуры вспомните! Вам еще эта история ай как аукнется! Тряханет тебя, сука (простите!), так, что ты и в своей коляске сраной (извините!) не удержишься!» (Это я езжу по квартире в коляске, потому что меня ножки больные не держат.) Я дверь захлопнула, на оба замка заперла, а сама сижу и гадаю: какая такая выставка? Что за история? Вот так он меня, на ночь глядя, озадачил!А под утро того дня или чуть позже, может быть и под вечер, началось: вначале шум в трубах, но не очень уверенный, так, словно они там для себя специально проверяют, дома ли я, а потом все трубы раскалились, что даже мне в голове нестерпимо жарко стало. И голос тот женский вернулся и повторяет: «Горячие трубы! Горячие трубы!»
Вдруг новый голос, мужской, такой, словно через стенку, слабо слышимый, приходится напрягаться: «Говорит председатель домкома! Трубы гудят, спать не дают, узнайте, у кого это, и сообщите, будем принимать в отношении недисциплинированных лиц самые строгие меры, вплоть до выселения! Повторяю!» И опять то же самое, словно автомат, но так же приглушенно. Несколько раз повторил, у меня уже нервы не выдержали, я кричу: «Мне, между прочим, не только трубы, но и телефонные звонки покоя не дают! А вообще-то, трубы — это обязанности водопроводчика. Мы что, за квартиру не платим? Я вот узнавала уже, так во многих домах к этому вопросу отнеслись более добросовестно и строго, и теперь этот вопрос давно исчерпан. Надо, говорю, воспитывать людей, сознание их пробуждать, а не делать им потачки, а то они нахулиганят, поиздеваются над инвалидом детства, а их где-то, может быть, за эти бесчинства и по головке погладят. Между прочим, тоже очень удобная позиция. Права я или нет?» А в ответ — молчание. Правильно, думаю, сказать-то вам на это нечего, вот вы и попритихли.
Тогда они придумали новый фокус: я воду в ванну наливаю, а в кране именно в этот момент дрожание такой силы происходит, что меня просто к стенке отбрасывает. Или еще изощреннее: я включаю холодную воду, а меня вдруг словно током дернет, и сразу же горячая сама по себе включается. Ни для кого не секрет, что из-за таких нюансов происходит существенный и совершенно неоправданный перерасход воды. Судите сами: сколько времени пройдет, пока ты приноровишься налить воды столько, сколько тебе нужно и в ванне, и в кухне? И это на фоне того, когда нам все сегодня говорят и повторяют: экономьте свет и воду, ставьте счетчики!
Дальше они стали экспериментировать с дверными замками. Я это, кстати, сразу же и заметила: запираю — вроде бы все нормально, открываю — обязательно заминка. Дело дошло до того, что однажды я вышла посмотреть почту, дверь захлопнулась, и я не смогла попасть в свою квартиру — ключ не действовал. На лестнице было полутемно, я стала оглядываться и скоро заметила, как кто-то выскользнул на улицу. Потом, сразу после этого, заходят двое парней, кажется не наши, не отсюда. На дворе — зима, а они раздетые. Меня это удивило. «Вы кого-то ищете?» — спрашиваю. «Да нет, — отвечают, — там, в соседней парадной, какая-то женщина очень кричит и кровь есть, так мы сюда зашли погреться». Я им: «Надо милицию вызвать!» Они: «Да в том-то и дело, что уже вызвали». Спрашиваю: «А вы, случаем, не заметили, кто перед вами из нашего дома выскочил? У этого человека в руках никаких инструментов не было?» — «Да нет, — улыбаются, — никто вроде и не выходил, а то бы мы всяко увидели — не слепые!» А сами в то же время так, я бы сказала, странно улыбаются: вполлица. Стала я их повнимательней разглядывать: молодые, вроде неиспорченные, один, кажется, уже с усиками, может, думаю, обойдется, не те эти люди, которых злодеи на меня травят.
Тогда мне, правда, повезло. Я вдруг очень легко справилась с замком, чего и сама от себя уже никак не ожидала. В квартиру вошла, слышу, надо мной гудит гудок, но уже не через водопровод, а скорее что-то под потолком проложили, какую-то особую, возможно очень дорогостоящую, систему, чтобы так новым образом безобразничать.
В последнее время над тем местом, где стоит моя кроватка, жужжит так, как будто кто-то сверлит, и именно тогда, когда я собираюсь поспать. Часто среди ночи используют гудки, а то еще что-то бормочут неприятным мужским голосом, но очень неразборчиво, — наверное, очередные угрозы в мой адрес, а что неразборчиво, так это чтобы я не могла слова вспомнить и, значит, ничего доказать. Тот, что без лица, заглядывал ко мне в окно, со стороны двора, а на голове у него была надета милицейская фуражка. У меня в связи с этим случаем возникает законный вопрос: кто ему такой произвол позволил и неужели никто за это не отвечает?